Възд в город Памятник Гайдаю Мемориал Славы

Жёлтый дьявол. Том 1. Гроза разразилась. 1918 год. Глава 9. …Грянул

Жёлтый дьявол. Том 1. Гроза разразилась. 1918 год. Глава 9. …Грянул

Глава 9-я

…Грянул

1. Никольская каша

Широкий светлый станционный буфет первого класса. В буфете – никого. Только вон там, у окна, на солнечной стороне, за столиком, сидит человек. Он читает газету, пьет чай. По временам он откладывает ее и скучающим взглядом обводит пустой зал. Ему все равно – он закуривает папиросу. Можно подумать, что он обладает большим терпением.

Бритая голова его блестит. Кто он, пассажир? – Но через плечо у него бинокль – больше никаких вещей.

– Николай, слушай, как ты сюда попал? – и Ильицкий быстро и цепко схватил сидевшего за руку.

– А ты? – тот спокойно.

– Я? Ну, я понятно, – я тут со своим вагоном, – еду по поручению во Владивосток.

Бум-м-м…

– В чем дело? – Ильицкий вздрогнул.

На перроне Никольск-Уссурийского вокзала забегали. Промелькнул мимо окон красный околыш дежурного по станции.

– Через полторы минуты еще ахнет, – смотрит на часы молодой подрывник. Щеки его горят, молодое лицо сияет, глаза возбужденно блестят.

– Где ты, скорее! Баранов! сюда к дрезине.

– Есть! – доносится из глубины туннеля.

Бум-м-м! И грохотом наполняется туннель.

Маленький толстенький коротышка выныривает из дыма.

– Есть, Адольф! – вскакивает на дрезину.

На задымленном, скуластом его лице – глаза как щелочки, да зубы.

– Едем, ребята! – и двое подрывников начинают крутить передачу.

Через несколько минут, из дыма и холода на солнце.

Туннель Раздольного позади.

Скорее в Никольск-Уссурийский.

Туннель взорван!

Первая преграда чехам есть.

Броневик дрогнул и откатился назад.

– А!.. проклятые, – взломали и туннель… – и чешский поручик спрыгнул с полувагона на насыпь. За ним несколько солдат. – Команда двинулась в разведку во внутрь туннеля.

Сзади подходил эшелон чешских войск 5-го стрелкового полка.

От эшелона к броневику бежал офицер:

– Братче, что случилось?

Из броневика высунулась голова:

– Братче, поручнику – болшевики взломали туннель. Штаб полка сейчас же был соединен по телеграфным проводам с командующим и доносил:

– Братче, командующий!

– Большевик взломал туннель…

Поручик улыбается – командующий в ответ выругался русским матом.

– Есть, братче!

Команда:

– Эшелон, выгружайсь…

– Саперы, в тоннель!

И 5-ый стрелковый полк двинулся обходной колонной через сопку к городу Никольску.

Вокзал гудит.

Эшелон за эшелоном прибывают красноармейцы.

Буфет мигом наполняется – все хотят есть, кричат, разговаривают, – спорят.

– Вот тебе и Владивосток…

– Приехал, – закончил Ильицкий и улыбнулся. Они вышли из буфета и пошли по перрону.

Мимо них, пересекая дорогу, быстро прошел на ходу, поздоровавшись с Ильицким, военный. Он скрылся в дверях телеграфа.

– Это комвойсками – Тонконогий… – Ильицкий понял поворот головы Николая вслед удалявшемуся.

Когда они повернули обратно, Тонконогий уже вышел из телеграфа.

– Так и знал! – они снова встретились – Тонконогий шел с ад'ютантом.

– Ничего не слышно из Владивостока? – Ильицкий подошел.

– Ничего, – сообщение прервано…

– А оборона?

– Вот, как раз то, что сейчас надо организовать. Но со мной штаба нет. Гродековский еще не прибыл.

– Может, я чем могу помочь?

Невероятно глупая обстановка…

– Да! Вы?

Тонконогий думает.

…– Вот и еще товарищ, мы с ним вместе были в армии Лазо, на Забайкальском… Он там командовал участком фронта…

– Николай! – зовет Ильицкий.

Тот подошел.

– Вот, товарищ Тонконогий… – поздоровались… – можете нас использовать.

Буум-м-м – доплыло эхо, глухое в солнечном ярком дне, как бы растворилось, заглушенное жарой.

Все повернулись…

– Это Раздольнинский туннель!.. хорошо – задержка чехам…

– На долго? – Николай смотрит на Тонконогого.

– Нет… вот почему и надо здесь организовать оборонительный рубеж – идемте в мой вагон, – там набросаем план обороны… пока стянутся части…

– А во Владивостоке есть какие-нибудь наши войска? – на ходу Ильицкий.

– В том-то и дело, что нет: все были отправлены на Гродековский фронт.

– Легко начали чехи…

– Легко!..

– А кончат?..

Вошли в вагон.

Уржжжжжшшш… – мотор заведен.

Крыло семафора прямо.

Жезл в руках моториста.

– Едем?

– Едем! – дверка захлопывается.

На полотне у стрелки стоят Тонконогий и Ильицкий.

– Живей возвращайся!.. – вдогонку.

Автобус плавно ускоряет ход.

Вот мелькнул семафор… Диска… и увалы пошли, потянулись слева от Китая… А справа – бледные очертания Сучанских хребтов.

На раз'езде замедляет ход…

Кто-то машет фуражкой…

Начальник раз'езда красный флаг выставил…

– В чем дело? – Николай из окна.

На подножку автобуса вскакивает военный в гимнастерке… на поясе наган… лицо потное, глаза мигают – и растерянные.

– Вы, товарищ, куда? – спрашивает.

– А вам что, товарищ?

– Подвезите меня – мне нужно до следующего перегона.

– А вы кто?

– Скажу потом – здесь неудобно…

– Едем! – мотористу.

Автобус ускоряет ход.

– Ну, товарищ?

– Я… в Хабаровск… от фронта – организовать тыл… сформировать отряды.

– Вы?… Кто послал?..

– Я!..

– Вы… Кто?

– Я! Комфронта Гродековского…

– Кто?

– Абрамов…

– Моторист – стойте!..

Жжжжиии… шшшшшшиии…

Дверь автобуса настежь:

– Сейчас же вылезайте.

– То-есть, как?..

– Без разговоров!.. – и челюсти Николая хрустнули… Глаза недобрым огоньком:

– Ну?..

Вылез…

– Место командующего там, на фронте!

– Я… знаю… вы…

– Вы – трус!..

2. Крепкая сила

…Колоссальные возможности! – думает: край, который таит в себе неисчерпаемые богатства, бесконечные возможности.

– Нет! – говорит – вслух: этот край должен победить. Вы знаете, что здесь есть?

– Ну? – несколько голосов.

– Как нигде, здесь есть удивительный материал: кованные люди, крепкие, таежные… С метким глазом и твердой рукой… – Они победят – не отдадут край…

– Сейчас?

– Все равно, когда – их будет!.. Посмотрите – вот они!

И он опирается о косяк окна, смотрит. Высокий, здоровый, с крепким затылком и шеей, широкоплечий.

– Ну! – и он поворачивается: золотая оправа очков блеснула – крупный нос, резко очерченные бритые губы, квадратный подбородок, – сила, чуть-чуть ирония чувствуется в этом большом открытом лице, темном от рамы кудрявых черных волос, с широкого лба – назад.

А внизу, под окнами корпуса на лужайке плаца и ниже в лог и на шоссе к вокзалу тянется колонна вооруженных людей.

Это – красногвардейцы с базы. Все здоровые, крепкие, загорелые ребята, есть и старики; все это – грузчики, возчики, крючники…

Словом – база Хабаровская, широкоштанная, живописная. Винтовки они несут, как хорошие дубины.

– Что, товарищ Краснолобов?

– Ничего!.. – они будут драться не плохо. Надо им только твердую руку, да военную голову… И этот человек – сам твердый и уверенный – любит настоящую кованную силу. Недаром он Преддальсовнаркома.

– Вот, задача – вам, военным, сделать из этой разношерстной буйной силы – крепкую, стойкую, дисциплинированную.

– Это значит – сделать Красную Армию!..

– Да-да! А теперь – доклады, товарищи, – Краснощеков[5] отходит от окна, садится к столу и начинается работа.

Заседание уже кончено – начали с рассвета.

Теперь проведение в жизнь решений.

И, как машина, методично, по-американски работает Краснолобов.

– Мобилизационный отдел окончен: его начальник сделал доклад – двадцать тысяч двинуты на фронт, уже в дороге…

– Амурские канонерки довооружены и уже форсируют в Уссури, к Ханке и на Амур к Николаевску, – докладывает только что назначенный молодой матрос – начальник Амурской флотилии.

– Продовольствие? – и Краснолобов подымает очки or блокнота, чуть улыбается: он знает – богат край продовольствием и фуражом.

Цифры быстро столбиками ложатся на блокнот.

Кончено. Точка. Итог солидный – можно быть пока спокойным.

Добавляет только:

– Не стесняйтесь! – где надо – крепче, тверже… вот план… – большая графика цифр и пунктов комиссару продовольствия передана.

«Фронт – это самое главное», – думает он, нажимает кнопку; коротко:

– Товарища Саковича.

Быстро, боком, с бегающими маленькими глазами, сутулый, худой, в очках, с высоким торчащим воротничком – шея в нем, как у гуся, болтается, – входит:

– Я, товарищ Краснолобов.

– Фронт?

– Самое неопределенное…

– Что?

– Будто бы наши немного потесне…

– Не будто бы, товарищ командующий, а точно – что?

Плечи командующего – треугольником – голова недоуменно качнулась.

– На фронт нам с вами надо, вот что, товарищ Сакович… А сейчас – к аппарату идемте!

– Товарищ Мировский, Тонконогий?

Говорит Краснолобов, – как фронт?..

И тягуче идет по ленте:

…тревожно, слабые участки фронта – мало сил… Только что подорван наш броневик. Начальник штаба сам выехал на броневике на выручку… – Шлите скорее организованную силу и командный состав.

Последняя буква на ленте, точка, и:

– Еду сам, – резко телеграфисту…

– Еще? – телеграфист остановился.

– Точка! – Саковичу – идемте в мой вагон…

На ходу:

– Скажите своему ад'ютанту: сейчас же паровоз – на фронт…

Ни зги.

…Свист ветра, да грохот колес.

А по бокам, по насыпи мелькают какие-то тени, что-то кричат, но…

– Ни черта не разберешь!..

Броневик – визгом в ущелье, еще темнее… Рельсы заворачивают влево, а там, из-за поворота – два глаза: фонари…

– Что?…

Паровоз! – столкновение!!.

– Стой!!!..

И с насыпи воплем:

– Стой! – стой! – стой! Тени машут, кричат что-то.

Тормоз рванул.

Как в лихорадке трясет броневик: искры из-под колес – не катится, а скользит по рельсам.

Близко глаза, огромные фонари – вот:

– Трах… – треск…

Миг – и всем ясно.

Крушение: где? Что? Почему?

Но с насыпи уже раздается звонкая команда начальника штаба:

– Команда броневика, сюда, к эшелону… – Один за другим в темноте, кубарем скатываются красногвардейцы с броневика: ничего – благополучно… Только – передняя площадка броневика – вдребезги, в щепы, да бедняге артиллеристу оторвало ногу…

– Несите в задний вагон товарища, – быстро та же команда.

К эшелону:

– А ты что, машинист, – знаешь, что броневик из Евгеньевки вышел… Почему выехали, где жезл?

– Нет его… Заставили…

– Что-о?.. – сообразив:

– Назад, к Мучной!.. – и одним прыжком на паровоз, за ним – команда с броневика.

– …Я… я…

К печке прижат штыками человек. Его лицо не отличишь от изразцов: как мел! Только глаза в огне.

– Давай жезл!.. – один из обезумевших в панике.

– Что, вы с ума сошли? – и браунингом на трусов.

Расступились штыками – трупом валится обессиленный начальник раз'езда.

Потом к этому, с браунингом – штыки:

– А ты кто такой?

– На фронт, там чехи подорвали броневик, – вместо ответа им.

Но паника цепко сдавила их душу – сорвала маски, глаза в безумии:

– Окружены!.. Ты тоже предатель! Едем с нами обратно… В штаб…

– Трусы – один останусь! Ни шагу ко мне – и прямо в гущу наступающих браунинг втиснул.

– Ту-у-у-у…

– Айда, бросай!.. Скорей – эшелон уходит, – как волной схлынули и догонять эшелон.

И – командир за ними…

К фонопору:

– Товарищ Мировский – Никольский батальон бросил фронт, встретьте надлежаще.

– Пулеметами!.. Ты тоже не оставайся один – что сделаешь?

– Остаюсь, все-таки…

– Приказываю…

– Остаюсь!

– Расстреляю!

– Можете!

– Сумасшедший, чорт с тобой… Оставайся…

– Правильно!

Николай один…

Побелевшими губами шепчет, дрожит стрелочник, ему:

– Товарищ, ваш броневик тоже ушел за эшелоном…

…– И эти струсили, значит… Совсем один остался: вот так авангард… Выручил…

Сел к телеграфному аппарату, а возле положил браунинг.

Подумал про себя, а вслух вышло:

– Ловко…

…– А ведь они разорвут его в клочья, заколют… – и проводник в страхе зажмурил глаза и присел на пол в коридоре вагона.

…Нет! – Тише… Все тише бурлит за обшивкой вагона море людское… вот застучали, захлопали железные листы крыши вагона – кто-то поднялся, прошел, стал и…

– Товарищи! – в жуткой тиши – не поверил проводник, приподнялся, чуть выглянул в окно:

– Он, заговорил: ну, значить все в порядке… – подумал и смело прошел по вагону. Заглянул в купэ – пусто… – Разбежались все, оставили его одного… Вот – товарищи… и штаны тут… Ай-ай, без штанов… – струсили – убьют… А еще на фронт едут… А он – крепкий, молодец… И проводник стал слушать.

А Краснощеков все говорил и говорил… Просто, понятно, немного с акцентом, но ясно, и главное, – так просто и вразумительно и нужно. И все больше и сильнее чувствовалось – ну, теперь они его поймут и – послушают:

– Правильно!..

– Дельно говорит!..

Вот уже там, здесь раздается в толпе вооруженных людей с такими возбужденными лицами и злыми и недоверчивыми глазами.

И чувствуют, что правда: и никуда им не уйти от чехов – все равно будут бить, край разорят; драться, как ни прикладывай, все равно придется… хоть сейчас… али – потом…

И ясно всем – сейчас легче побить, потом будет труднее.

И разве он гонит насильно:

– Идите по домам, – слышал, говорит…

– Только, что вы там найдете – чехов, которые по одиночке вас расхлещут, да поперевесят, а здесь, вот сейчас вы – сила… И мы спасем от разорения край и завоюем революцию.

И так кончил.

Все знали теперь, что уж это так, и что надо драться… а раз драться, так серьезно… и – решили тут же, ночью:

– На руки его, качать!.. В вагон… да с ним на фронт…

– На фронт!.. – гудела толпа…

Сами прицепили эшелон к его поезду и айда… С песнями и твердостью.

А Краснощеков спокойно у окна, один – смотрит в ночь, в искры, полосы огня от быстро мчащегося паровоза… а сзади – громыхает эшелон хороших ребят.

– В штабе недочет… думает он и чуть-чуть улыбка, но никто не видит: в купэ темно и один.

3. Цепи желтого дьявола

Гудит… Стонет протяжно, колышет, качает воздух, забирая за собой хвостом:

– У-х-х-хху… у-хуу… у-хуу…

Тяжелый снаряд через легкие блиндажи окопов в прорыве между железной дорогой и цементной сопкой – левого фланга боевого участка фронта.

Грузчик сорвал шляпу и крестится:

– Господи, пронеси!..

Пролетело.

Голова из блиндажа высунулась, а рукой:

– Вон она, туды ее мать, вон! – и грузчик толстым закорузлым пальцем туда за снарядом в тыл.

А другой, поглубже уткнувшись:

– Разве мы в силах воевать против всех наций?..

– В силах – потому, мы пролетариат!.. – нас везде много, больше всех…

– А что толку: оружия нет, а тут – техника…

…У-у-у-ух… у-ух…

– Вон она, вон она – опять загула…

Глубоко в блиндаже:

– Я, брат, всю германскую воевал – старый солдат, знаю… а ты чего – красногвардеец… ты и пороха-то еще не нюхал, и в штыковой не был…

– Буду – значит… не бойсь, не подгадим…

У у-ух… жжжеееиии…

– Их засыпает… в наступление собирается… вот погоди – к ночи… а то под утро…

Всю ночь косили пулеметы болотную траву у цементных сопок.

Свистала, визжала трава, как под литовкой, а сопки гремели, перекликались.

…– Как у тебя на правом? – по фоническому плотно к уху трубку, лежа на карте.

…– Весело поливают…

– А ребята? – опять с левого фланга… лежит, повернул голову.

Фонарь на полу, светом в лицо – молодое, загорелое, бритая голова.

– Молодцом! – И неунывающий голос Шевченко Гаврилы прерывается командой по флангу…

А потом к нему, на левый:

– Слышишь, я собираюсь сделать вылазку… темно, ни черта не видать, как бы не прошли проволоку чехособаки…

– Хорошо… у меня уже двинут батальон под прикрытием пулеметных сопочек – ушли…

– Держи связь в случае заварухи – может быть, завяжется бой к утру…

– Ну, само собой… Только что-то не нравится мне это утро…

– Что?

– Да видно будет все… – желтые близко… патронов мало, да и ребята…

– Ни черта… хоть бы сам дья…

Уух-жжи-жи…

Начальник фланга на ухо Флегонтову, шопотом:

– Видишь – японцы… цепями… в лощину… на наш участок:

– Вижу… – смотрит в бинокль.

– Иди к батальону в цепь – ближе с ними… предупреди ротных… а я здесь буду, с пулеметами…

В бледном рассвете из под тумана, над высокой болотной травой красные околыши шапок цепочкой рассеялись… колеблются – двигаются перебежками…

Ближе…

Уже развиднело… и солнце.

Полыхнуло траву – зарозовело в росе, заискрилась омытая.

И – как красные маки – японские картузы близко поднялись… и широкой цепью с равнением по рядам – в атаку марш…

… – Японцы!.. японцы!.. – по редкой цепочке батальона.

Высокая тонкая фигура в папахе, бегом по цепи…

– Ребята – крепко!.. – не пори горячки… не стреляй… дождем, а потом в штыки… – и Флегонтов присел в середину батальона, опершись на винтовку.

Горгочет, двигаясь, японская колонна… Громкая гортанная команда офицеров…

Вот блеснула шашка – сейчас бросятся.

…– Японцы… японцы… – дрожью по рядам батальона.

Мертвая ждущая тишина да солнце!

Вдруг:

– Банзааай!.. – в ста шагах.

Дрогнул батальон, поднялся, и…

Но с пулеметных гнезд вовремя:

– Трррррр… та-та-та… та-та-та… та-та-та-та-та… – зарезали, застрочили и – стоп.

– Батальон, вперед!!. – хриплое…

– Урр-р-аааа!!! – ринулся…

– Все, Николай? – нагибается Ильицкий с броневика.

– Нет, вон еще один! – смотрит в бинокль Тонконогий, комфронта.

– Подождем?

– Конечно!.. – и по вертикальной лесенке, на броневую площадку и к Тонконогому:

– Какого черта, ведь отбили атаку – чисто!.. Ни одного японца – видите?..

– И уходим с фронта!..

– Что за чертовщина?..

Бууух…

– Видите? Сзади стреляют… а?

– Скорей! – кричит Ильицкий подходящему красногвардейцу, – скорей!

Тот бегом…

– Табак дело!..

Подбежал. Не может влезть – устал очень…

– На, руку! – и Николай принял от него винтовку, а другой за шинель…

Влез… тяжело дышит:

– Я ж говорил… разве мы… в силах воевать… против всех наций!..

Ильицкий не выдержал и раскатился: – сзади стреляют, впереди – никого.

…А здесь – «все нации»…

Броневик тихо стал отходить.

Фронт покидали без выстрела.

А в тыл – навели орудия.

Едем – приготовились…

На всякий случай…

4. Хвосты

– Чехи обошли, вот и отступили…

Длинный, черный капитан Сакович – спец, командующий войсками Приморского сектора, защищается.

Часто он вытягивает свою тонкую, жилистую шею и пальцем за воротник – выправляет его, точно он ему мешает.

Длинный салон-вагон.

Расширенное заседание командного состава фронта и Дальсовнаркома.

…Как быть дальше – японцы выступили…

Всех занимает неотвязная мысль.

– Вот кого нам благодарить! – и Краснолобов Ильницкому газету, через стол, передает: – Меньшевиков!

…– Вот, читай: «Нам не надо Дарданелл»… – и пальцем на заголовок – видишь, как упрашивает подлец Ходоров англичан снять с «Суффолька» дальнобойные орудия… Распинается…

– Упросил, сняли… а позавчера ими и садили по нам. – Николай из угла Ильицкому.

– А потом японцы пошли в наступление, – Сакович ободренно…

– А потом вы бежали… и со страху по своим стреляли… – Николай озлобленно.

– Ну, ну, это кончено! – и Краснолобов громко…

Чувствовалась накаленность атмосферы недоверия, плохой распорядительности командующего.

Краснолобов:

– Теперь нужно думать, как исправить… и все-таки перейти в наступление – обязательно… – разряжает атмосферу конфликта…

Но наступать!..

– Надо организовать партизанские отряды – хорошо вооружить, дорогу взорвать, да с магистрали долой… в сопки.

Никто не верит серьезности слов начальника левого фланга.

…– Паника… думают многие – струсил…

Но Ильицкий и Тонконогий поддерживают Николая. Краснолобов молчит: он хочет бороться фронтом…

– Лазо бы сюда – думает.

А Сакович наклонился к Чумаку на ухо:

– Жена бросила: к белогвардейскому офицеру ушла… Тот на него недоуменно…

А командующий еще:

…– И воротничков нет…

Чумак отвернулся, ничего не сказал… Не мог…

Встал, сплюнул, подошел к товарищу, говорившему о партизанских отрядах, хлопнул его по бритому затылку:

– Верно, брат – партизанить надо!

И вышел из салона.

…– В очередь! В очередь становись!.. – кричат из длинного хвоста.

Жарко, душно на станции… А хвост, извиваясь, бежит из станции на перрон, в станционный садик, там на пути к эшелону.

У столика в углу, потные, грязные сидят двое: Гапон – комиссар финансов Дальсовнаркома и Чумак – начхоз фронта.

– Получай! – и Гапон передает пачку косарей

 

Продолжение следует...

Предыдущие главы

12:01
4551
RSS
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Загрузка...
|