ВЕХИ И ВЁРСТЫ. Глава 268. Строим пекарню и охотимся
В увольнение меня не тянуло, к тому же Сергей Храмов подал мичману Турбину идею о строительстве своей пекарни. Нам в любую погоду надоело топать в Милоградово за хлебом и обратно. Поставили сруб, сложили русскую печь с подом, всё привели в полный порядок и хлеб начали выпекать себе сами.
Первую выпечку сделали Сергей Храмов и Иван Заруба. Они с детства знали это ремесло, поэтому выпечка хлеба для них была не новинкой. Хлеб ручного замеса получился гораздо лучше того, который мы привозили из деревни. После запуска в работу «пекарни» мы стали хлеб выпекать сами, но по очереди.
Так познал ремесло, которое оказалось очень простым. С предыдущего замеса оставлялось тесто, которое потом оно, в определённом количестве воды, растворялось в деревянной кадке, солилось и подбивалось небольшим количеством муки. После того, как опара забродит, делался замес до нормального состояния, тесто накладывалось в формы и подходило. Одновременно с замесом теста растапливалась русская печь. Пока тесто подходило, печь была готова к выпечке. Уголь сгребался ближе к входу, а формы с тестом ставились дальше. Мы следили за тем, чтобы булки ни подгорели. Вот и всё. Жизнь – не праздник, а повседневная работа.
Служба на посту, как и прежде, проходила так: несли вахту, варили пищу, пекли хлеб и изредка ходили на охоту.
Самым заядлым охотником был у нас Сергей Храмов. Один раз старшина первой статьи Николай Дудник упросил Сергея взять его с собой на охоту, тот согласился, но потом об этом пожалел.
«Охотились» они недолго, часа через два Сергей своих плечах принёс на пост Николая Дудника и, на чём свет стоит, ругает его: «С Дудника охотник, как с меня балерина! Вместо зверя он чуть меня не убил. Идёт по тайге разинув рот, вместо того, чтобы под ноги смотреть, нос вверх задрал, ворон считает и птичками любуется.
Толстого бревна под ногами не заметил, запнулся и упал через него. Когда падал, зацепился карабином за ветку, тот был снят с предохранителя, поэтому произошел выстрел. Подумал, что он медведя убил, а он только ногу свою вывихнул и со страху чуть в штаны не наложил. Если бы шел не стороной, а впереди него, вместо зверя мог уложить меня. Ногу ему вправил, будет ходить, а к охоте, думаю, у него отпало желание на всю жизнь.
На двести сорок третьем посту один матрос пошел на охоту, увидел в кустах «зверя», прицелился и выстелил, а когда подбежал, обнаружил своего сослуживца, который, возвращаясь из увольнения, в кустах присел по нужде. Хорошо, что попал в мякоть ноги, а не то была бы парню верная смерть».
Я всегда горел желанием поохотиться тоже. Однажды поздней осенью, отпросился у мичмана, взял карабин и пошел на охоту. Заблудиться в тех местах трудно потому, что с одной стороны море, а со второй Сихотоалинский хребет. В тот день ветра не было, шел пушистый снежок, вокруг была такая красота, от которой взгляд не оторвать. Карабин с предохранителя не снимал и, любуясь природой, вспоминал Николая Дудника, всё время смотрел себе под ноги.
Отойдя от поста километра три, у скалы увидел двух пятнистых оленей, самка разгребала копытом снег и что-то ела, а самец поднял голову и находился на страже. Вокруг рос кедрач, сосёнки и другие деревья. К оленям зашел с подветренной стороны, поэтому они меня не замечали.
Картина была изумительной, поэтому у меня пропал всякий азарт к охоте, тем более, что никогда не убивал животных. Осторожно приблизился к этой семейной парочке на три десятка метров, думая про себя: «Сейчас выстрелю, если не промажу и убью кого-нибудь из них, что тогда? Один упадёт, другой убежит и останется без пары.
В раздумье простоял несколько минут, любуясь тишиной, снежком, мирной жизнью оленей и про себя рассуждал: «Мне кушать нечего? Голодный? Нет! Не голодный. Олени тоже хотят жить».
Поэтому решил в них не стрелять, а свистнул, олени посмотрели в мою сторону, повернулись ко мне задом и, помахав мне своими беленькими «платочками», скрылись за скалой.
Когда с «охоты» пришел на пост и рассказал об этом ребятам, Сергей Храмов сказал: «Вот ещё один охотничек выискался, мясо жрать все не прочь, а тут жалость одолела! Жизнь – не родная тётка, пирогами даром не накормит!»
На что ему сказал: «Человек без сочувствия и жалости страшнее зверя».
