ВЕХИ И ВЁРСТЫ. Глава 404. Практиканты. Вискозная целлюлоза. Переработки и Анатолий Шпет

В октябре из Лесной академии города Ленинграда к нам в сушильный цех прислали на преддипломную практику несколько болгар.

За мной закрепили: Георгиева Пенчо Иорданова, Стоянова Стояна Игнатова и Иванова Доче Минчева. С ними быстро сдружился, поэтому неоднократно  приглашал их к себе домой на «чашку чая».

Особенно дружеские отношения у меня сложились с Ивановым Доче Минчевым и Георгиевым Пенчо Иордановым.

Иванов Доче Минчев жил в Варне, а Георгиев Пенчо Иорданов в городе Свиштов. Когда ребята  покидали Братск, мы обменялись адресами. После их возвращения домой начали переписываться. Иванов Доче Минчев в письмах всегда приглашал меня в гости к себе в Болгарию, а с Георгиевым Пенчо Иордановым связь быстро прервалась.

***

Поток небелёной целлюлозы работал нормально, пришел черёд пуска потока вискозной целлюлозы, который «курировали» Каменщиков и Борисов. Они оба были коммунистами. Неожиданно начальник сушильного цеха Олонцев вызывает меня и в приказном порядке говорит: «Василий Иванович, Каменщикова и Борисова перебросьте на поток небелёной целлюлозы, а сами занимайтесь вискозой, а то у них там что-то не ладится».

Я начал возражать: «Эти люди несколько месяцев там, как на курорте, отдыхали, а теперь за их промахи должен расхлёбываться я? У них, как и у меня, шестые разряды, а в карманах лежат партийные билеты. С коммунистов спрос должен быть больше, чем с таких беспартийных работников, каким является Шиманский. За их промахи пускай отвечает механик сушильного цеха Юрченко, в распоряжении которого они находятся, а не бригадир»!

Но с начальством на работе особо не поспоришь, пришлось подчиняться приказу. Работа – одно, а неписаные законы – сама жизнь!

Алексей Степанович Юрченко в это время замещал зам главного инженера Певнева и от работы сушильного цеха самоустранился, возложив всю работу на меня.

В первый день работы на вискозном потоке я обнаружил пятьдесят прожогов на полиэтиленовых трубках, по которым сжатым воздухом осуществляется работа пневматических механизмов.

Каменщиков и Борисов продолжали пить спирт на рабочем месте, и никто из начальства этого старался не замечать. Всё им сходило с рук, потому что они были коммунистами. Однажды во время рабочего дня весёлая компания, состоящая из Каменщикова, Борисова и примкнувшего к ним Виктора Мотишвиль, напилась так, что о работе под напряжением и на высоте не могло быть и речи.

Каменщикова отправил домой, а Борисов из моего поля зрения исчез. Подумал, что он ушел домой и успокоился, но, открыв щит управления на потоке небелёной целлюлозы, увидел на полу спящего Борисова. Первое, что сделал - предложил ему уйти домой, но он послал меня подальше и заявил: «Что ты ко всем придираешься? Меня здесь видел начальник цеха и ничего не сказал, а ты на меня катишь бочку».

Говорю Борисову: «Рэм, ты сам был механиком КИПиА и отлично знаешь о том, что начальник цеха не производит допуск людей к работе и не отвечает за  человека, если с ним произойдёт несчастный случай. Если с вами что-то случится, в первую очередь спросят с меня. Ясно? Тут появился Виктор Матешвиль. Он едва держался на ногах, видя моё наступление на Борисова, пытался меня ударить, но я увернулся. Теперь мне ничего не оставалось делать, как обратиться к начальнику цеха Олонцеву Владимиру Михайловичу, который спокойно сидел в своём кабинете.

Олонцев выслушал, глядя на меня изподлобья, и приказал этих голубчиков привести к нему в кабинет. Что я и сделал. Борисов и Матешвиль были уверены в том, что им всё сойдёт с рук, поэтому сразу пошли со мной. В кабинете начальника цеха они стали разными непристойными словами оскорблять меня, а потом перекинулись на Владимира Михайловича.

Тот, долго не думая, подал им по чистому листу бумаги, авторучку и сказал: «Пишите заявления об уходе по собственному желанию, иначе завтра уволю по статье - за пьянку на рабочем месте». Они написали заявления и на другой день были уволены.

Дня через четыре после увольнения Виктор Матешвиль пьяным сел за руль мотоцикла и поехал в Падун, но по дороге не справился с управлением и разбился насмерть. С Рэмом Борисовым в последующие годы мы были в хороших отношениях. Он во всём винил только себя, а на меня не обижался.

В декабре на потоке вискозной целлюлозы мной было внедрено четыре рационализаторских предложения, за что получил соответствующее вознаграждение.

Каменщиков избежал наказания, но в работе не горел. У меня сложилось впечатление, что он просто тянет резину. После увольнения Борисова и Матешвиль вся работа по КИПиА,  в основном, легла на мои плечи.

***

Мне каждый день приходилось задерживаться в цеху на несколько часов, кроме этого дежурный инженер часто по ночам присыл за мной машину, вызывая меня на работу. Таким образом, за месяц у меня набегало до двухсот часов переработки, за которую никто не давал мне отгулы и не собирался оплачивать сверхурочные. По этому вопросу обратился к секретарю Парткома завода Анатолию Христиановичу Шпет. На моё обращение он отреагировал так: «Не может быть, чтобы у вас было в месяц по двести часов сверхурочных!».

Зашел к дежурному инженеру, взял у него журнал вызовов и принёс его секретарю Парткома Шпет. Тот посмотрел, посчитал часы переработки, почесал себе затылок и говорит: «Да! Дела! Пусть этот журнал полежит у меня! С этим надо разобраться».

Когда через три дня пришел к секретарю Парткома за результатом, Шпет развёл руками и говорит: «Кто-то у меня украл тот журнал. Чем мы теперь докажем твою правоту?» Так дело со сверхурочными часами осталось лежать чёрным пятном на совести секретаря Парткома. 

Много раз я задавал себе один и тот же вопрос: «Может, я дурак и работаю не так, как другие? Может мне надо притвориться неумехой, как Каменщиков и Борисов, или вступить в партию коммунистов и спрятаться за спины других людей? Почему мне за моё усердие и честный труд больше всех достаётся на орехи?».