ВЕХИ И ВЁРСТЫ. Глава 436. Окончание морского вояжа. "Потроха". Общественный защитник
На другой день мы были в Корсакове, где нас встретил второй брат моей жены Виктор - тот самый Виктор, который когда-то ударил ножом свою жену Алю, сидел в Тахтамыгде, Новый 1973-ий год отмечал у нас в Братске, а высылку отбывал в Усть-Илимске. В разговоре с ним затронул вопрос о помощи родителям, он со мной согласился, что помогать им необходимо.
Простояв в Корсакове около часа, мы взяли курс на Владивосток. Утром другого дня вышел на верхнюю палубу, где у штурманской рубки собралась толпа морских офицеров, которые пристально вглядывались в очертания показавшегося вдалеке берега.
Из их разговора понял, что они спорят, где сейчас мы находимся. Тоже стал присматриваться в очертания берега. Перед моим взором нарисовалась картина тех самых берегов, мимо которых, во время службы на Тихоокеанском флоте, мне приходилось ходить много раз.
Подошел к офицерам и сказал: «Мы вышли в районе бухта «Ольга», дальше будет мыс «Низменный», за ним мыс «Красная скала» и бухта Валентин.
Офицеры переглянулись и стали говорить мне, что я не прав. Недолго думая, шагнул в рубку, где на вахте стоял штурман, перед которым локатор вырисовывал контуры знакомого мне берега. Штурман подтвердил мою правоту.
Во Владивостоке меня встретила Валентина Фищенко, которая сказала, что её мать, Мария Александровна находится в очень тяжелом состоянии, поэтому лучше будет, если она в моей памяти остаётся такой, какой я её видел до похода на Курилы. Я с Валей согласился. Мария Александровна умерла пятнадцатого октября восемьдесят пятого года.
Мы с Николаем Ивановичем сразу взяли билеты и отправились в путь: он - в город Свободный, а я - в Братск, но с пересадкой на станции Тайшет. В Братске моему приезду были рады все, но особенно внук Лёня потому, что привёз ему настоящий морской кожаный шлём радиста. В это время зять Сергей со своим отцом находился в кедровнике на заготовке орех. Я привёз рыбу, а он - много орехов.
***
Сергей рассказал мне историю, которая произошла с ним и его отцом во время его пребывания в Новопавловке.
По осени в деревнях люди всегда режут скот, но в одиночку разделывать быка, или корову, очень тяжело, поэтому, когда начинается массовый забой скота, многие объединяются в артели. Сначала забивают и разделывают скот в одном дворе, потом переходят во второй и так далее.
По сложившейся традиции, после каждого забоя забойщики прикладываются к стакану и выпивают по сто пятьдесят грамм самогона. Закусив на ходу «чем придётся», переходят в другой двор.
Мы тоже организовали такую бригаду. Последний забой закончили поздней ночью. Уставшие и хорошо «поддатые» собрались расходиться по домам, но русский мужик, пока держится на ногах, никогда не считает себя пьяным. Нам тоже показалось, что мало выпили, поэтому решили добавить. Отец вспомнил, что у нас дома есть брага, поэтому предложил парням зайти к нам для того, чтобы добавить грамульку. Все согласились. Не зажигая свет, мы тихонько вошли в хату и без шума уселись за столом.
Отец принёс брагу и говорит: «Может жена приготовила ужин? Сейчас посмотрю». В печи он нащупал чугунок, и в темноте немного из него хлебнул. «Наверно, требуху варила» - подумал отец. «По-пьяни жирное варево, сойдёт!» - подумал он и выставил тот чугунок на стол. Выпив по ковшу браги, мы принялись за чугунок. Из чугунка отец что-то поддел ложкой, и за ложкой потянулось что-то длинное. Отец это «длинное» попытался откусить, но «варево» не кусалось. Наверно не доварила потроха – подумал он. Достав из-за голенища нож, которым мы резали животных, отец раскромсал потроха, и мы стали их жевать. «Потроха» были как резина, но мы их съели.
Утром отец спросил мать: «Почему ты потроха не доварила?» «Какие потроха? Я ими ещё не занималась. Вон они стоят в тазике» - ответила мама. «А что тогда в печке в чугунке стояло?» - спрашивает он. «Это вода, в которой я после ужина мыла посуду». «А что тогда в той воде длинное было?» «Тряпка, которой я мыла посуду. Она упала туда, но вода была горячая, поэтому я её не стала её доставать потому, что у меня сил уже не было!» - ответила мама.
Отец промолчал, а над друзьями потом подшучивал: «Съели потроха, теперь жена за них пилит меня». Если бы он сказал правду, никто, никогда не поверил бы в то, что они съели посудную тряпку.
***
Вскоре после моего приезда с Курил, мы получили письмо от родителей жены, в котором тёща спрашивала меня о том, что я наговорил про родителей в Корсакове их сыну Виктору? Он прислал матери двадцать пять рублей. Она меня ругала: «Они там концы с концами еле сводят, а ты его отругал. Нехорошо совать нос туда, куда тебя не просят». Мне было неприятно слышать такое. Почему я им помогаю, а сыновья нет? Надо меньше пить, а больше думать о родителях!
После приезда с Курил, заметил, что стал сильно полнеть, ноги стали отекать до бёдер, а при нажатии на них пальцем, на этом месте стали оставаться ямы. Пошел на приём к врачу урологу по фамилии Рудых. Он дал заключение, что я здоров. Такие заключения дали врач-"глазник", хирург и врач-терапевт.
Врач-кардиолог, Валерий Маркович Свидерский, обнаружил расширение левого желудочка сердца, хотел меня положить в кардиологическое отделение стационарной больницы, но там не было мест, поэтому он посадил меня на больничный лист.
***
Когда я, находясь на больничном листе, пришел к себе на работу – на БРАЗ, систему «Алюминий – 3», меня ошеломили новостью - мой мастер Юрий Валентинович Агафонов, с которым ездил в Таджикистан на алюминиевый завод для устранения аварии, арестован и сейчас находится под следствием.
Мне сказали, что пока он был в командировке, его жена Валентина нашла себе любовника. Когда Юрий застал их в постели, любовник Валентины бросился на него драться, но Юрий не растерялся, выхватил из кармана отвёртку и всадил её в любовника Валентины. Юрий не бросил пострадавшего на произвол судьбы, а сам на своей машине отвёз его в больницу.
Моему приходу обрадовались, сказав мне: «Василий Иванович, мы вас ждём, как бога! Коллектив желает, чтобы вы выступили на суде, как общественный защитник, так как у вас в этом деле есть кое-какой опыт».
Согласился на просьбу коллектива, но сказал: «Этот вопрос нужно согласовать с лечащим врачом, потому что нахожусь на "больничном", и мне могут приписать нарушение режима». Свидерский мне разрешил и я вскоре встретился с Ниной Сергеевной Мезенцевой - следователем по этому делу, и с Натальей Михайловной Шевченко - государственным адвокатом, которая должна на суде защищать Агафонова.
От них узнал, что Агафонова обвиняют по статье №108 - «превышение мер самозащиты». Максимальный срок по этой статье - до десяти лет лишения свободы. Сказал им: «Какая самозащита? Он сделал это в состоянии душевного аффекта! Вам надо изменить статью с №108 на №109. Они поставили меня в известность: «Поздно! Дело уже передано в суд и теперь всё зависит от судьи, который будет вершить судьбу Агафонова».
На суде судья и адвокат Н. М. Шевченко настаивали на статье №108, а я на статье №109 уголовного кодекса. Ко мне не прислушались и Агафонову вынесли приговор – четыре года лишения свободы на зоне строгого режима.
Я собрал все почётные грамоты Юрия Валентиновича и характеристики. Он на БРАЗе был комсоргом первой бригады Коммунистического труда и так далее.
Большинство наших сотрудников было за то, чтобы областной суд пересматривал дело Агафонова, только наш электрослесарь Валерий Коробов сказал мне прямо в лицо: «Василий Иванович, статья, по которой осуждён Агафонов, гласит до десяти лет лишения свободы, а ему дали четыре. Если областной суд не снизит срок, а добавит, тогда что? Когда Агафонов выйдет на свободу, то убьёт вас. Я вам не советую защищать его».
Не послушал Коробова. На суд в Иркутск мы собрался лететь с отцом Юрия - Валентином Николаевичем Агафоновым, который был начальником отдела кадров БРАЗа. Перед полётом в Иркутск снова пришел к лечащему врачу В. М. Свидерскому и попросил у него разрешение на полёт. Свидерский поездку разрешил, но не советовал лететь самолётом.
Перед началом суда обратился за консультацией к председателю коллегии адвокатов Иркутской области Гаверову, который тогда был профессором Иркутского юридического университета.
Наша встреча с Гаверовым состоялась у него на квартире. Гаверов выслушал меня и спросил: «У вас высшее юридическое образование?» Ответил, что нет. Тогда он говорит: «Вы мыслите правильно, но не знаете о том, что в судебной практике бывает очень редко, когда после суда изменяют статью уголовного кодекса. Изменение статьи - удар по следствию, по прокуратуре и по суду. Вряд ли, что можно будет изменить, но мы попытаемся это сделать.
На другой день по делу Агафонова состоялось заседание Областного суда, на котором судьи, прокурор и адвокаты оказались мужчинами. Посторонних людей не было, поэтому суд проходил в виде диалога – каждый высказал своё мнение.
С изменением статьи согласились все, кроме прокурора. Когда было вынесено решение об изменении статьи (со 108-ой на 109-ую), была изменена и мера наказания, с четырёх лет строгого режима на два года условно, нас предупредили, чтобы об этом в Братске мы ничего не говорили до тех пор, пока прокурор области не утвердит решение суда, иначе будет встречный иск.
Мы так и сделали. Вскоре Юрий Агафонов был на свободе, и встречного иска не последовало. Так, благодаря изменению приговора, за моим начальником осталась квартира и работа. Пока он сидел, его жена Валентина со своим любовником уехала в город Сочи, оставив на попечение Юриных родителей двоих своих сыновей...
