Възд в город Памятник Гайдаю Мемориал Славы

Жёлтый дьявол. Том 3. Зубы жёлтого обломаны. 1920-23 гг. Глава 5. Погоня (5-6)

Жёлтый дьявол. Том 3. Зубы жёлтого обломаны. 1920-23 гг. Глава 5. Погоня (5-6)

5. Партизанские пампушки

Снегуровский, покачиваясь в седле, смотрит с обрыва на белую равнину застывшей реки Уссури. Внизу, у него под ногами, чёрной лентой извиваясь, двигается кавалерийский полк Ротова.

Там, на другой стороне Уссури, начинается Китай. И туда на рысях авангардом уходит полк.

В Китай.

Рыжая чистокровная кобылица перебирает нетерпеливо ногами, пружинно качая седока на своих высоких бабках. Снегуровский от времени до времени успокаивающе похлопывает её по чутко вздрагивающей бархатной шее.

– Товарищ Снегуровский!

Снегуровский оборачивается.

– Мой полк готов… – подъехал Ярошенко.

– Двигайтесь, товарищ…

– Есть, товарищ командующий! – И Ярошенко, повернув коня, быстро скатился с пригорка в станицу. Там уже полк строился в походную колонну. Подъезжали подводы. Похрустывая пел на разные голоса в морозе вечера снег под колёсами орудий. Слышалась гулкая команда. Полк, для быстроты переброски, на ходу садился в подводы.

Полковая конная разведка показалась на льду и свернула вскоре за пригорок, уходя на рысях к китайской границе. По флангам вытянулись цепочки кавалерийских разъездов.

Быстро надвигались сумерки. Маленькая казачья станица Казакевичево, притулившись на склоне пригорка, тихо подрёмывала. Тонула в сугробах снега. Только трубы чёрными пятнами кое-где виднелись днем. А вот сейчас, в сумерках, засветились тускло из сугробов огни.

– Ну, Зорька!.. – Снегуровский тронул шенкелями и чуть нажал шпорами; кобылица легко сорвалась и, плавно, широко и мягко ступая, пошла к станице. За Снегуровским двинулись ординарцы.

У штаба на крыльце стоял адъютант.

Осадив лошадь, Снегуровский весело крикнул адъютанту:

– Двинулись завоевывать Китай, товарищ Семёнов… – спрыгнул с лошади и, передав повода ординарцу, легко взбежал на крыльцо.

Слышно было, как он на ходу спрашивал:

– Телеграмму послали Военному Совету о переходе границы?

– Да.

– А об этих, наших гостях…

И двери в тумане холода захлопнулись.

А в это время в двадцати вёрстах от китайской границы, на путях станции Розенгардовки, чёрным, огромным силуэтом застыл в морозном молчании ночи броневик.

В штабном вагоне броневика за столом склонилась русая, кудрявая голова. Вот голова поднимается, и серые, добрые глаза смеются.

А на столе приказ командующего: «обращаться корректно. Кормить хорошо. Разрешаю курить (опиум). Охрану усилить. Не допускать к броневику китайцев…»

Широкое скуластое лицо помощника начальника броневика Дербенёва стало еще шире. Он не может удержаться от хохота, он еще совсем юноша. Но рядом в купе спит начальник броневика Шевченко – и надо удержаться. Он давится, клокочет и, наконец, успокаивается. Да и трудно не смеяться: на броневике, и вдруг – целая свита китайских сановников в плену. Он сам им, из предосторожности, носит пищу с дежурным; больше – достает им опиум, помогает повару на кухне делать им пампушки. При воспоминании о пампушках он прыскает со смеху и, заглушено захлебываясь, бормочет:

– Ну и пампушки! настоящие партизанские пампушки…

Им хоть бы что…

Их семь. Най-он дудзюн Хей-Шу-Лян и его шесть сановников разместились по мягким диванам вагона и, соблюдая строгий этикет, продолжают свои церемонии: приседания и поклоны при разговоре и чинопочитания в вопросах курения опиума.

Вот и сейчас, «откушав» партизанских пампушек, первым ложится най-он, и младший по чину ему набивает мягкой черной тягучей пастой-опиумом трубку. Подносит лампочку и…

– Уушшии-с-ша-дии… шшии… – най-он, сладострастно втягивая в себя грезы наркотического вещества, блаженно улыбается, сквозь дрему произнося едва слышно нежное:

– Хо-о!.. – и засыпает.

За ним по чину идёт следующий. И через час – уже никакие затворы броневика их не стесняют: они в царстве потустороннего, в царстве сновидений, где много опиума, где ножки китаянок так малы, что их ветер сдувает с ног, а губы их так красны и свежи, что даже цветы мака, эти предвестники опиума, завидуют им, – где чай так душист, что кружится голова…

Пусть за окном броневика холодная ночь и близкие огромные немигающие глаза звезд и тихая песня партизана-часового:

«Мы кузнецы…».

Пусть!

Они спят сном настоящих мандаринов.

 

6. Ушёл

Зорька идет широкой рысью, мягко покачивая. Равномерно поскрипывает английское седло, да под копытами похрустывает снег.

Яркое солнце и тишина на снежной равнине, ослепительно белой.

Ни звука.

И командующий, чуть впереди ординарцев и адъютанта, покачиваясь в такт бегу лошади, пристально всматривается в эту чужую, такую примолкшую равнину.

Впереди – уже все отряды, раскинутые тремя группами, теперь нащупывают, окружая, противника. По времени – должно скоро произойти столкновение.

– Если… Ротов поспеет, – неожиданно для себя произносит вслух командующий.

– Вы мне что-то, товарищ командующий? – Двинув коня, догоняет адъютант.

– Нет, я так…

И опять едут молча.

– Товарищ командующий, – через некоторое время адъютант: – а что было в этом перехваченном Пешко пакете к най-ону?

– Это хороший документ!.. Китайцы у меня теперь в руках. Этим документом наш Военный Совет сразу наложит печать на протестующие уста китайского посланника во Владивостоке…

И опять едут молча.

– Вы знаете… – через некоторое время Снегуровский к адъютанту: – начальник штаба Калмыкова, полковник Суходольский, договорился с этим най-оном за сдачу оружия и за 25 тысяч золотом получить беспрепятственный пропуск по тракту на Фукдин. Отряд их почти весь поморожен… Дальше двигаться не в состоянии. Най-он по договору обязуется подать арбы, на которых они намерены перебросить отряд до Фукдина…

И еще молчат. А потом:

– Но самое главное: согласно договора, най-он обязуется задержать всеми имеющимися у него средствами «войска большевиков», не допустить их на китайскую территорию. Словом – дать Калмыкову с отрядом спокойно утечь из-под нашего носа…

Бум-м-м!.. – доплыл орудийный залп.

– A-а… начинается! – и, чуть наклонившись вперед, Снегуровский прижал шпорами. Кобылица прыгнула и пошла ровным галопом на выстрелы.

– Так я и знал!.. – Снегуровский окинул равнину, расстилающуюся у пригорка, на который взбежали сейчас всадники. Застопорив коня, вынул бинокль из кобуры.

– Ну, да… проклятье!.. Три часа потеряли… Ротов опоздал… проворонил…

Слева по долине на тракте кавалерийский полк, успев отсечь арьергард, рубился с полком дикой дивизии. А правее – на увале – залегла калмыковская пехота. Дальше – за нею – обозы. У обозов бухала, поставленная на сани, одна трехдюймовка.

Ярошенко повел полк в атаку без единого выстрела. Глубоко увязая в снегу, партизаны двигались тремя густыми цепями. По флангам противника слабо стучали пулеметы.

Вдруг цепи колыхнулись и быстро покатились на неприятеля.

– Ур-р-а-а!!.. – долетело до пригорка.

Комфронта сердито сдвинул брови. Положил бинокль в кобуру и повернул лошадь…

Уужжиижжии!.. – со свистом прямо на улицу спустился аэроплан. Из кабины выпрыгнул летчик.

– Командующий здесь? – закричал он разведчикам.

Но сзади, с ординарцами, уже приближался Снегуровский.

– Что нового? Видели, как Калмыков уходил от нас на Фукдин? Да?

– Так точно, товарищ командующий. Небольшой отряд проскочил вперёд и двигается сейчас по тракту в сторону Фукдина. Его конвоируют китайцы.

– Так, хорошо! А далеко ли от боя вы их видели?..

– Верст тридцать-сорок…

Снегуровский скрипнул зубами.

– Три часа! – И, с силой ударив нагайкой лошадь, он стремительно рванулся вниз через Уссури…

Приехав на станцию Розенгардовка, он сразу прошел в броневик и послал во Владивосток в Военный Совет одну телеграмму. И принял от него другую.

В первой было:

«Отряд Калмыкова разбит и захвачен в плен. Сам Калмыков, с небольшой группой офицеров и штабных, разоруженный – под охраной китайцев – ушел в Фукдин».

А во второй стояло:

«Мандарина и его свиту немедленно освободить и сопроводить на китайскую сторону до города Сопки, с подобающим их званию и чину почётом, предварительно извинившись за происшедшее досадное недоразумение. Выезжайте для доклада Военсовету».

Снегуровский ещё раз скрипнул зубами, крепко выругался и процедил адъютанту:

– Идите, расхлебывайте это «недоразумение»…

И отдал распоряжение освободить китайцев, а потом грузно опустился на табурет.

– Ушёл, проклятый!.. – и в третий раз скрипнул зубами и умолк.

Через полчаса броневик мчался во Владивосток – ком-фронта Снегуровский ехал для доклада в Военный Совет.

 

Предыдущие главы

04:05
13004
RSS
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Загрузка...
|