Възд в город Памятник Гайдаю Мемориал Славы

Жёлтый дьявол. Том 3. Зубы жёлтого обломаны. Глава 9. Разгром

Жёлтый дьявол. Том 3. Зубы жёлтого обломаны. Глава 9. Разгром

Глава 9-ая

Разгром

1. К Хабаровску

Матовый абажур смягчает свет электрической лампочки. Краски стушеваны, и подземелье под старой голубятней становится похожим на будуар.

Клодель сидит у стола, а Пётр – на кожаном диване в позе римского патриция.

– Слушай, Пётр! я…

Клодель смолкает, внимательно рассматривая карту.

– Слушаю, но ничего не слышу.

– Не дури. Видишь – теперь три растерянные, несвязанные между собой армии: Авдеева – под Никольском, Снегуровского – в районе Имано-Спасском и Балашова – под Хабаровском.

– Справедливо.

– Помолчи. Да. Растерянность полная. По-моему, это удобный случай. От Авдеева и Балашова проку мало, а вот со Снегуровским, полагаю, что-либо выйдет. Поезжай к нему и передай мое предложение. Постарайся уговорить. Вали.

– Когда?

– Сейчас.

– Ладно. Дай папиросу.

Через полчаса Пётр на вокзале.

...

– Товарищ Перлин!

Бородатый Медведев учтиво показывает Перлину на стул.

Эсэр Медведев – председатель владивостокской земской управы и глава правительства.

– Товарищ Перлин! Вот вам пропуск и поручение правительства.

– Говорите.

– Вы должны объехать партизанские части, переговорить с начальниками районов и сообщить им, что мы еще существуем.

– Разумеется.

– Правительство надеется сговориться с японцами. Пусть начальники районов не портят нам дело сепаратными действиями.

– Понимаю… – А сам думает: «У меня в кармане точные директивы большевистского Ревкома». Здесь же он соблюдает «междупартийный этикет» розового соглашения.

– Лучше всего, если они останутся на местах, отойдя от полотна дороги, и будут ждать наших инструкций. Поезжайте.

...

Через полчаса на вокзале и Лёвка Перлин.

«Что за подозрительный тип? – думает Лёвка Перлин, наблюдая соседа по купе. – Молчит, изредка вопросы задает… всё о партизанах… а сам не высказывается. Странно».

«Однако этот парень возбуждает подозрения, – думает Пётр, поглядывая на соседа. – На вопросы о партизанах мнётся и сам старается что-то выведать… Вид у него лощёный. Странно».

От станции Евгеньевка, последнего занятого японцами пункта, с которым имеется железнодорожное сообщение, нужно пробираться на лошадях.

До Хабаровска прорыв еще пока в руках партизанов.

На лошадях – от деревни до деревни. Все дальше и дальше.

И вот наконец – Свиягино.

Здесь штаб Снегуровского.

Рассчитавшись с подводчиком, Перлин идёт в город. Не доходя до штаба, он сталкивается носом к носу с каким-то человеком, вышедшим из китайской лавчонки.

Лёвка моментально узнает спутника по купе. Тот – взаимно.

«Шпион, – мелькает в уме Лёвки. – Надо проследить».

«Похоже на шпиона, – думает Пётр. – Посмотрим».

Но… взаимная слежка не удаётся…

Желая запутать следы, они расходятся в разные стороны.

– Лёвка! откуда?

Снегуровский встает со стула и протягивает руку.

– Из Владивостока. От правительства. С директивами.

– Ох!.. Ну?

– Правительство предлагает отойти в сторону и ждать результатов переговоров с японцами, ничего не предпринимая сепаратно.

– Так. У меня голова кругом. Со всех сторон предложения. Андреев предлагает на Сумам двинуться. Ты – т. е. медведевское правительство – высидкой заняться. Владивостокский Ревком в принесённых тобою директивах также очень неопределёнен. Наш, здешний, – ещё не организован… А тут ещё какая-то ерунда от Клоделя идет…

– Что?

– Да. Предлагает через посланного распустить партизанов, оставив небольшую надёжную группу. С этой группой двинуться к нему во Владивосток для подпольной работы особого характера.

– Не провокация ли?

– Нет, собственно, так – максималистский авантюризм. Я его немного знаю. Да его посланец скоро ещё раз придёт… увидишь. Э-э! да вот он.

Левка подбегает к окну и застывает в изумлении.

...

– …Чепуха!.. Детские игрушки! – Снегуровский раздражённо ходит по штабному вагону. – Вы шутите там, что ли? Здесь армия, люди; армия полупартизанская, значит недостаточно организованная и дисциплинированная… Комиссарский состав слаб, а то и вовсе отсутствует… А вы там предлагаете разные глупости вроде того, чтобы сидеть и выжидать. Или ещё того смешнее – каким-то глупым индивидуальным террором заняться… Чепуха!

Резко к посланцу от Клоделя:

– Поезжайте-ка вы, молодой человек, к Клоделю и скажите: пусть он там дурака не валяет, а эти там мудрецы из правительства пусть продолжают, что им угодно, думать о нас…

Подошёл к окну вагона – там броневик с Дербеневым отправляется на боевой участок фронта.

– Вон! Видишь… – Снегуровский к Лёвке: – это реальная сила… И мы еще сумеем организованно вывести армию из создавшегося нелепого положения.

– Куда? – Лёвка недоумённо.

– Я дисциплинированный человек, – не останавливаясь, продолжая свою мысль, говорит Снегуровский, – и развалить свою армию не дам. Я вот соберу, переорганизую и переброшу… «Куда?» – ты спрашиваешь? – За Амур! Здесь ей в клещах японского окружения нечего делать… Там, вне зоны их влияния, можно всю эту массу, сейчас довольно хаотичную, пересоздать в настоящую армию, и тогда… Вот тогда можно разговаривать с японцами!

Помолчал.

– Это будет реально… – добавил.

– А пока – в Иман! Оставлю здесь часть бригады под командой Шевченко, а остальную переброшу туда. Там организуем Ревком. Через полчаса мне будет подан паровоз. Лёвка! Едем вместе.

– Едем! – Левка уже готов, в полном боевом: в гетрах, альпийке и со стеком. Настоящий турист – через плечо термос… Весь маскарад Лёвки предназначен для японцев, через цепи которых он пробирался к нам.

Лёвка – молодец…

Через час клоделевский посланец отправился восвояси, а Левка со Снегуровским выехали на паровозе в Иман.

 

2. Красная Речка

Партизанской армии, разбитой по частям японцами в ночь на 5 апреля, нужно было вынести еще и этот – последний удар.

Гарнизон, выброшенный из Хабаровска, отрядами обложил город полукольцом, концы которого на западе упирались в реку Уссури, а на северо-востоке – в Амур.

Главные силы партизанских отрядов были сосредоточены под Красной Речкой, магистралью соединенной с Ревкомом на Имане.

Особенно потрепанные партизанские отряды и побитые их командиры, как волки, ходили вокруг Хабаровска, смотрели на японцев в бинокли и щёлкали зубами. Первым о реванше заговорил вечно пьяный Шевчук, и его поддерживал – к этому времени совершенно разложившийся – его тунгусский полк.

Когда прибыл Снегуровский со своей бригадой, – Балашов, как командующий войсками хабаровского фронта, растерянно говорил ему:

– Ну, что тут поделаешь… Надо выбить японцев… Попробовать… И за Амуром так же думают…

– Пробовать – поздно… Ведь уже пробовали?! – Снегуровский зло и настойчиво.

Балашов только сплюнул и выругался. Он вспомнил, как тогда подвёл тот же Шевчук, всех больше кричавший о наступлении, а во время развёртывания боевых действий куда-то затерявшийся со своим «знаменитым полком»…

Озлобление недоверия в партизанах росло. Его нужно было как-то разрядить. И Снегуровский поставил вопрос ребром:

– Есть еще время перебросить войска за Амур?

– Нет, уже опоздали, лед не выдержит; нужно ожидать, когда очистится Амур… А пар…

– Пароходами!.. – Снегуровский перебил. – Ну, что ж, не плохо… Подождем: войска отдохнут, а потом и перевезём их…

Балашов согласился, и на совете штаба было решено удержаться от нелепого и опасного наступления на Хабаровск.

…Дым, а в дыму только и видно силуэт маленького сгорбленного человека под абажуром у лампы. Он что-то пишет, не выпуская трубки изо рта. Тут же, положив на стол морду и лапу, внимательно смотрит своими умными, немигающими глазами его собака – огромный волкодав.

Этот маленький узловатый человек – начальник штаба фронта.

Пять часов заседает совет командиров всех партизанских отрядов и не может решить… нет авторитета – нет Штерна… А так – разум подсказывает и Балашову, и вспотевшему и совсем освирепевшему Снегуровскому: погибель всей армии, если решат наступать. А остальные командиры – реванш и только: демагогия сделала свое дело.

Кончено.

Большинство решило наступать…

Балашов и начштаба уже разрабатывают диспозицию общего плана операции. Снегуровский, уходя к себе в вагон, только предупредил: «Моя бригада – в главном резерве… Пусть они ломают шеи первыми».

Балашов в дислокации так и отметил, а Снегуровского назначил своим заместителем.

Но утром, когда еще не успели разъехаться к своим частям командиры, от Хабаровска двинулись цепи японцев.

Генерал Судзуки предупредил партизанов, сам пошёл в наступление.

Кольцо было разорвано – партизанские передовые отряды были смяты, и на их плечах японцы цепями докатились без сопротивления до Красной Речки.

Бумм! – рвется снаряд около штабного вагона. Буумм!.. – второй перелётом.

Растерянные, без командиров, партизанские цепи бегут. Бегут группами, в одиночку, обливая штабные эшелоны возбужденным взволнованным рёвом и паникой, проносясь дальше в тыл…

Балашов, уезжая за бегущими частями, бросает Снегуровскому:

– Ну, значит… – и еще улыбнулся! – ты тут со своим резервом побудь… Удержи сколько можешь японцев, а я там буду собирать их… – И уехал; за ним начштаба и адъютанты.

Снегуровский оглянулся: сзади стоял комиссар его бригады, его друг и товарищ по походам в сопках – Сибирский.

– Что, Валентин? Ловко это мы со своим главным резервом оказались в авангарде… и будем принимать весь удар японского наступления.

Валентин, молодой, черный, звонким голосом пропел – прокричал в гул шрапнели:

– Будем!!..

Всю станцию очистили от эшелонов Снегуровский и Сибирский, дружно командуя эвакуацией.

– Штабной поезд идёт последним! – гаркнул на ходу дежурному по станции Снегуровский и чуть присел. Жжжах!.. – снарядом скосило дежурного.

Саша комсомолец, лежавший раненым в штабном вагоне Снегуровского, кубарем вывалился без пересадки на пути и на ходу вскарабкался на уходящий первым эшелон.

Валентин крикнул ему вдогонку:

– Рыло… не сорвись, смотри.

Но Сашка ничего не ответил: некогда было.

Валентин рассмеялся и побежал к стрелкам заменить убитого дежурного – пропустить последние эшелоны.

А бригада Снегуровского в это время залегла на рубеже и дралась долго, упорно – и таяла.

Когда был отправлен последний эшелон, а за ним штаб и наконец броневик, – Снегуровский скомандовал бригаде:

– Поднять цепи – очистить рубеж!..

И вместе со штабом, отступая, двинулся в арьергарде бригады.

Красная Речка была оставлена японцам.

– Вот здесь! – остановился Снегуровский. К нему подошел штаб.

– Снимай рельсы, ребята: иначе наскочит японский броневик на наш тыл…

Кто-то густо выругался.

– Какой там тыл!..

Динамита не оказалось ни у кого, и пришлось разбирать полотно руками и прикладами винтовок…

– Настоящий революционный штаб – отступает последним!.. – весело, звонко смеется Валентин, сбрасывая шпалу под откос насыпи.

А армия – далеко впереди…

Собственно армии и нет даже: есть разве группы, оторванные от всякой связи и объединения. Уцелели только потрепанные батальоны бригады Снегуровского – эти отступили организованно.

– Молодцом, ребята! Молодцом, товарищи! – весело, подбадривающе кричит Снегуровский, приветствуя – пропуская цепи своей бригады.

А там, далеко в тылу, Балашов в это время собирает остатки армии, части которой, стихийно завладев пароходами, сами перебросились за Амур, только-что вскрывшийся и двинувшийся лавиной льда.

– …Вот это и надо было сделать всем… Только организованно… – говорит Снегуровский по фонопору, докладывая из заставы Балашову, командующему несуществующей армией.

Валентин так же звонко сплевывает через зубы, как он звонко кричит, распоряжаясь, и, выругавшись, подводит итог в подтверждение слов Снегуровского.

У них – полный контакт: они двое с коммунистическим отрядом в 30 человек заменяют весь фронт – и разведку, и авангард, и охрану, и резерв…

– Нет! теперь только осталось за Амур… – резюмирует положение Снегуровский.

А утром переговорил с Ревкомом, доложил обстановку, убедил: предревкома Кувшинов согласился.

 

Предыдущие главы

14:55
31766
RSS
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Загрузка...
|