Възд в город Памятник Гайдаю Мемориал Славы

Жёлтый дьявол. Том 2. Гроза разразилась. 1919 год. Глава 28. Великое испытание

Жёлтый дьявол. Том 2. Гроза разразилась. 1919 год. Глава 28. Великое испытание

Глава 28-ая

Великое испытание

«…Маркс умел оценить и то, что бывают моменты в истории, когда отчаянная борьба масс даже за безнадежное дело необходима во имя дальнейшего воспитания этих масс и подготовки их к следующей борьбе».

Ленин

1. Едет…

На столе список:

В поезде Гайды.

Гайда.

Его штаб: Солодовников, Буцков, Мерецкий, Балашев.

И чешские офицеры.

Эсэры: Якушев, Колосов.

Меньшевики: Ахматов, Бинасик, Колко.

И телеграмма.

Ген. Розанову.

По прибытии Гайды во Владивосток – разоружить его штаб и охрану. Его самого выслать за границу. Генеральского чина и орденов, полученных им в русской армии, лишаю.

Адмирал Колчак.

Заспанное и с похмелья – в мешках и багровых пятнах лицо генерала Розанова. Тычется сизым носом, едва разбирает…

– Ага!.. Наконец-то я до тебя доберусь.

А потом еще раз просмотрел список, кто едет с Гайдой, и у фамилии Солодовникова ставит собственноручно пометку: «Наш. Вызвать тайно, немедленно по прибытии – ко мне на свидание. Р.»

Сначала рука, а потом голова просунулась в дверь и шепотом:

– Товарищ Медведев!.. А, товарищ Медведев…

Черный, с проседью, в очках, старый земец повернул к дверям голову.

– Гайда едет!.. С ним – Якушев… Мерецкий и другие… Будем переворот делать?..

Очки на лоб:

– Какой переворот?.. Что едет…

Но голова уже скрылась.

А через минуту по всей земской управе, цитадели эсэров во Владивостоке, катышком катится маленький, толстенький эсэр Мансветов и за собою тянет вереницу слухов:

– …Едет… едет… переворот…

За окном туман и слякоть. Три часа дня, а уже фонари по Алеутской горят желтыми пятнами в тумане…

У окна толстый усатый хохол – фельетонист «Дальневосточного Обозрения» – «Вездесущий», – в восемнадцатом году заядлый меньшевик, а теперь… ему доктора посоветовали поменьше сидеть, и злобный, с разлитой желчью, он ходит по редакции.

В углу над едва тлеющим камином сидит волосатая фигура. Бормочет.

– …Он… замечательный стратег…

– О, щоб тоби… Стратиг… – уж это не вы ли Богданов?

Фигура подняла патлы и, мигая глазами, залепетала:

– Да, нет… нет… Мерецкий…

«Вот тоже нашелся спец по стратегии – старая калоша…» – думает фельетонист и барабанит пальцами по подоконнику. Неожиданно к фигуре:

– Неудачный он переворотчик, вот кто…

– Мерецкий?..

– Да…

– И Гайда?..

– Авантюрист…

Ночь этого дня.

Туман еще гуще. Небольшую хибарку, возле мельницы, под сопкой совсем не видать.

Далеко по всем направлениям Первой Речки стоят невидимые часовые. В хибарке заседает Ревком.

– …Ну, ты не кипятись, самовар… – и Баев останавливает Кушкова на полуслове. А тот маленький, крепкий, курносый, острыми глазками на него.

– Что, не кипятись?.. – Едет!.. Надо всемерно его использовать… Не упустить… Ведь, Гайда…

– Что, Гайда? Интервенская продажная собака. Авантюрист… Выбросил его Колчак, ну и будет мстить теперь… А вы пользуйтесь… Велика радость… – Баев злобно отвернулся. – Не так, Кушков…

– Вот… как раз так и надо им воспользоваться, а потом…

Штерн слушает – он не хочет пока говорить.

А в два часа ночи из тумана вынырнул поезд, весь освещенный электричеством, и застопорился под виадуком Владивостокского вокзала.

На всех площадках вагонов стояли вооруженные офицеры – русские и чешские.

Это был поезд Гайды.

 

2. Поезд Гайды

Серое бритое лицо, грубо очерченный нос, губы, подбородок; английский пробор, чуть прищуренные глаза смотрят на собеседника, говорят – да, и не верят ему, и думают – нет…

Это – Гайда.

– Да! Консульский корпус согласен?

– Мы ведем переговоры… – Якушев начинает доказывать необходимость ускорить выступление. Все эсэры его поддерживают.

Им уже мнится, как они будут делить портфели в будущем эсэровском «народном» правительстве. Некоторые из них заранее облизываются.

– …Ну, а с чехами я сам договорюсь… – Пауза. – Что думают меньшевики… – поворот головы в сторону Бинасика.

– Мы… – Бинасик выпрямляется. Гордо: – мы находим преждевременным выступление… против Розанова. Союзническая политика еще неизвестна. Японцы… еще более… загадочны… – Пауза. Торжественно: – Но… мы не протестуем… Мы только предупреждаем здесь… В остальном – в случае победы, мы согласны разделить и власть и ее бремя… и ответственность… – Пауза. – Но сейчас мы не берем ответственности…

Гайда ехидно закусывает нижнюю губу: «Сволочи, – думает, – чужими руками жар загребать».

Вторым от Гайды, в оперативной части штаба, сидит и Бурков. Он очень похудел, снял погоны, и белая прядь волос ложится у него на левый висок. Грустная улыбка на его тонких губах: он думает…

«Если Гайда авантюрист, то вы-то, господа меньшевики, – просто трусы…».

Балашев, русский, тоже офицер гайдовского штаба, народник, бросивший Колчака и карьеру, – морщится: ему, как военному, вся эта канитель «ряды» и неприятна, и глупа. Он отвернулся к широкому окну салон-вагона, смотрит и думает: «Как только будем здесь драться, неудобно уж очень… А потом… – какова позиция большевиков?.. Ведь от них, собственно, все будет зависеть – реальная сила…»

Солодовников в это время – первый справа от Гайды, он же и начальник гайдовского штаба, – наклонился к уху Гайды, что-то говорит.

Тот кивает головой.

– Вы!.. Товарищ Кушков?

– … Перевороту не мешаем… – Кушков остро смотрит на Гайду, чуть улыбается. – Даже больше… – средствами связи и передвижения через рабочие организации Розанову ответим всеобщей забастовкой, вам – даем право ими пользоваться… – Остановился.

Гайда насторожился.

– За это мы требуем вооружения рабочих на случай провала восстания… и для защиты рабочих районов… В правительство не входим. Рабочие организуются в дружины охраны – активного участия в восстании не принимают…

– И глупо… – Балашев буркнул про себя. Встает и уходит в соседний вагон в свое купэ. Он знает: большевики высказались – остальные, сколько бы они ни говорили, ничего не значат…

– Это все? – Гайда к Кушкову.

– Все!..

И все чувствуют, что один только Кушков, высказавшийся от Ревкома большевиков, имеет за своими плечами организованную силу пролетарских масс и авторитет…

Буцков, грустный, встает также из-за стола.

Солодовников опять что-то на ухо Гайде.

– Хорошо!.. Мы принимаем ваше предложение… – Гайда встает.

Политическое совещание о перевороте кончено.

Кончено – на глазах у целого города.

 

3. В мешке

Тук-тук… А потом голос:

– Разрешите?

– Пожалуйста.

Входит в купэ Буцков. Он еще мрачней, чем был вчера, когда они подъезжали к Владивостоку. Садится. Закуривает.

– Как вам это нравится?

Балашев трясет головой…

– Совсем не нравится!.. – он вскидывает фуражку на затылок, – корявое, широкое лицо, простые добрые глаза. – Это чорт знает… что… Этот Солодовников меня сбил с толку… Я отказался и передал ему всю разработку операций… Солдатом пойду…

– Да, трудно здесь развернуться…

– Мешок!.. Настоящий мешок!.. А Гайда не видит или не хочет видеть…

Папиросу за папиросой курит Бурков и молчит, углубившись в свои думы.

Он вспоминает, как он уехал на фронт. Думал там развеять свои сомнения и снова поверить… И как все вышло наоборот. Он там увидел подлинную, неприкрашенную правду всего того, во что верил и за что боролся… и… вспомнилась баронесса… И показалась она ему тогда такой ничтожной и жалкой интриганкой… Но вспомнил он и другую женщину – Ольгу… И тогда захотелось ему умереть… Он бросался впереди полка в атаку… И долго его щадила пуля, а вот на Тоболе наконец дождался… Тяжело раненым его увезли в тыл. Долго лежал в лазарете в Омске и там окончательно выздоровел и от ран и от Колчака. Вышел – все равно, куда было идти… Думал уехать за границу, да вот Гайда подвернулся: поехал с ним… Приехал. И снова захотелось настоящей новой работы… за народ… Не с этими, с Гайдой… а вот с тем, кряжистым рабочим – от большевиков… с большевиками… А как подойти – еще не знал… И думал, думал…

Думал и Балашев тоже и о том же…

– Да, вот… – Балашев заговорил, – этот большевик, тоже… – разве они правильно решили…

Тук-тук-тук…

– Войдите! – Балашев на дверь.

Черный, в мохнатой шапке, надвинутой на самые глаза, и в шинели с поднятым воротником, входит человек.

Балашев и Буцков вопросительно смотрят, ждут.

– Я – Штерн!

– A-а, товарищ Штерн! – Балашов вскочил, – вот хорошо… Только что говорили: разве вы правильно решили оказывать пассивную поддержку?.. Ну, скажите, вот вы военный, вы лучше понимаете… Рабочие получат оружие… ввяжутся неорганизованно в бой без директив, без вашего непосредственного и решительного руководства… Что получится?..

– Вот за этим я и пришел сюда: мне Революционный Комитет поручил договориться о военной стороне восстания на случай развертывания операций и втягивания рабочих масс в борьбу.

– Что – сговориться!.. Я рассорился из-за диспозиции с Солодовниковым: Гайда ему больше верит… Вот он, – Буцков, тоже не хочет вмешиваться, – не любит эсэров… Ну, а вы?.. Не берете восстания в свои руки… – вот мы теперь сидим и думаем, как будем выбираться из этой ловушки…

Штерн задумался. Теперь он ясно понимал, как был он глубоко прав, думая о том же. Тут что-то было в корне и с самого начала неправильно. Ревкому надо было перерешить…

– Знаете… – вдруг Штерн к ним, – знаете… я согласен с вами… Завтра у нас при Ревкоме будет заседание военного отдела. Хотите принять в нем участие?.. Может-быть, еще не поздно… Поправим дело…

Глаза Буцкова блеснули радостью, он подался всем корпусом.

– Я согласен! – быстро ответил он.

– Я вы? – Штерн к Балашову.

– Придем вместе…

– Хорошо! Я за вами пошлю.

– … И Александр прав… Разве утерпят грузчики, когда у них будут винтовки в руках… Да и какой дурак утерпит!.. – Баев возмущенно машет руками. – А потом – эта дыра, этот проклятый вокзал… Я не военный и то вижу, что не выбраться оттуда… Разве это война?..

Кушков улыбнулся – толстый Баев, действительно, никак не походил на военного.

– Ну, что ты хочешь? Ведь не можем же мы брать на себя ответственность этой явной эсэровской авантюры…

– Да, авантюра!.. И нужно или совсем не вмешиваться… а уж если вмешаться, так брать инициативу в свои руки, а не так: «вооружаемся… пассивно поддерживаем…» – по-меньшевистски…

– Да как же ее брать в свои руки, если это авантюра?..

– Эх!.. – Баев злобно махнул рукою, – да рабочие-то… рабочие ее сами возьмут… ведь не удержать… злоба накопилась… Грузчики – так те прямо кипят…

– Ну, и что тогда? – Кушков с ехидством Баеву.

– А то, что… разгромят всех нас и больше всего грузчиков…

…– Правильно!.. Гениально придумано, господин полковник… Они там, как в мешке… Хорошо, да и рабочих расщелкаем…

– Да, ваше превосходительство.

Розанов подумал.

– Вы только особенно-то много рабочим не выдавайте оружия…

– Будьте покойны, генерал! У меня там есть надежный человек – еще из Омска со мной, – он будет следить за выдачей.

– Прекрасно!.. Значит, нужно сговориться с консульским корпусом сегодня же ночью?

– Да… генерал… сейчас же… От них требуется только внешняя «локализация» восстания.

– Да!.. Итак – начнем миноносцем в три, господин полковник?

– В три! – И Солодовников, чуть наклонив голову, повернулся на каблуках и вышел из кабинета.

– Уже час!.. – американский консул взглянул на часы.

– Да. Закончим заседание… Итак – я резюмирую, – начал Таро, – по докладу генерала Розанова – мы не вмешиваемся активно в подавление восстания, а только «локализуем район» двумя внешними цепями – японской и американской.

– Это все, что я прошу от вас! – генерал Розанов встал и поклонился.

Таро улыбнулся.

– Союзное командование согласно…

Черные, огромные, стальные змеи – с обеих сторон гайдовского поезда проползли, охватили, лежат настороженные.

Это два броневика – калмыковский и семеновский – в погоне за Гайдой пришли сюда.

Ждут.

Ночь. А ветер хлещет с дождем. Начинается тайфун.

Гайдовский поезд освещен – там идет лихорадочная работа: раздают оружие рабочим. Грузчики первые с Эгершельда вооружились. Прибывают также и воинские части, перешедшие от Розанова к Гайде.

Гайдовские часовые перекликаются:

– Женька!.. Товарищ Цевелев…

– Я! – сзади из-под вагона голос.

– Ты что там?.. – и Горченко, тоже часовой партизан, пришел из сопок, и тоже не выдержало партизанское сердце – уже здесь, – ты что там?..

– Да, вот к Калмыку добираюсь…

– Погоди, не торопись. Сказано – под утро мы их окружим.

И… у-у-у-у-х… ух… ух… жжжжжшш.

Разворачивается тайфун.

Уже три часа ночи.

В Ревком, весь залитый дождем, быстро входит Штерн. – Кушков… придется наше решение пересмотреть: там, в самом штабе Гайды, раскол. Балашов и Буцков высказывают ту же мысль, что и я говорил по поводу нашей резолюции о восстании, а также и на…

Бууммм…

Все вскакивают.

– Поздно!.. – Баев надевает шапку и выходит в ночь, в тайфун.

 

4. Тайфун

– Товарищ Снегуровский. К вам товарищ… с поручением…

В свете фонаря белое крупное лицо, щетинистые хохлацкие усы из-под капюшона. С усов льет вода…

– Фу ты, бисова погода!.. – и Филипп Тимофеевич, хозяин нелегального «особняка», стал отирать усы.

– А, товарищ Дубровский…

– Вот от Штерна из штаба… – и Дубровский, токарь из военного порта, подал ему записку:

«…Организацию рабочих дружин и командование. По получении оружия – стягивай полукольцом от Гнилого Угла, Рабочей и Первой Речки к центру. Организуй непрерывную связь с Ревкомом и штабом, а также – поставь разведку. Свяжись с Баевым, который сейчас находится у грузчиков на Эгершельде.

Штерн».

В Мальцевском овраге тоже не дремлют.

В квартире толстого, добродушного, хорошего конспиратора и прекрасного товарища Бухтиярова идет усиленная подготовка и вооружение дружин. Весь стол завален испанскими браунингами.

Здесь работают максы[19].

Архипов, весь потный, с желтыми кудрями волос, в английском солдатском обмундировании – высокий, стройный – засучив рукава, отирает жирно смазанные револьверы… Сам раздает их, организует команды разведчиков.

Там же у них для связи со штабом Штерна – маленькая Ольга и Шаров дежурят.

Это внизу, в самом овраге. А немного повыше, в другом доме – работает Штерн со своим полевым штабом.

Буумм.

Вот еще… Редкие мерные выстрелы – и все в одну точку, в вокзал, туда, где стоит поезд Гайды. Это стреляет миноносец с рейда Золотого Рога.

Уже четыре часа утра.

Тайфун все усиливается и усиливается.

Ууууу… жжжжжжиии… ууииии… – воет и стонет, гремит камнями и ворочает хибарки на сопках.

Уужжжжжжжиии…

Утро. Серая муть ноябрьского утра с тайфунным дождем и снегом.

Слизкой мутью сдавила горбатые улицы морского города. А на улицах ветер полощет, как белые тряпки, воззвание «народного» правительства с ультиматумом Розанову о сдаче власти им – действительным представителям народа…

Но даже и ветер точно издевается над эсэровской литературой – рвет и смывает летучки и гонит их по грязным, залитым тайфунным и потоками, улицам.

А в туман и в свист ветра и сирен равномерно…

Бууммм… – выстрелы пушки с миноносца. И все по вокзалу.

А там, – стягиваются все отряды, делаются последние приготовления.

Семеновский и калмыковский броневики, почуяв опасность близкого соседства вооруженных грузчиков, под утро ушли со станции. Гайдовцы их не успели захватить и обезоружить.

Но Розанов не дремлет. Он тоже стягивает свои силы, группируя их по Алеутской и Светланской.

Всю ночь с американского крейсера «Бруклин» производили высадку десанта. К утру она была закончена. А потом, когда две цепи – японцев и американцев, – полукольцом охватили район восстания, оставив свободный выход в ноябрьскую полуобледенелую бухту – начальник штаба Гайды, Солодовников, отдал приказ выступать.

Только гайдовцы развернулись внизу по вокзальным путям, а Балашев вверху стал выводить батальоны с вокзала, торопясь ликвидировать пробку, образовавшуюся по лестницам и коридорам…

Вдруг, – совсем близко, вот тут, со всех сторон зачакало: та-та-та-та-та-та-та… Тарррр… – и залились многочисленные пулеметы.

Снизу, – по путям двигалась навстречу гайдовцам унтер-офицерская школа с Русского Острова, – прекрасно обученная и хорошо вооруженная американскими автоматами.

Сверху – на вокзал был брошен егерский полк…

И началось…

В гайдовском поезде переполох… – Куда-то скрылись эсэры… Неизвестно где Солодовников…

Уже стемнело…

В поезд вбегает Балашев.

– Бой проигран!.. Кольцо розановцев уже совсем сомкнулось… Мы окружены… За розановцами – японские и американские цепи… – Его шинель изорвана, фуражка в нескольких местах прострелена.

– Ну? – Гайда надевает шинель.

– Есть только один путь – сделать попытку прорваться внизу у порта через добровольный флот, через сад, на Светланскую, а там – через горы… в тайгу…

Гайда поморщился.

– А на Эгершельд?..

– Поздно – мешок: там уже грузчики пытались – американские пулеметы…

И Гайда ушел в цепь…

– Урраа!.. – кинулись в атаку гайдовцы через колючую проволоку заборов, через портовый дренаж.

– Урраа!..

Ночью, – прямо на трескотню пулеметов. И вот, когда уже начали отступать унтера и гардемарины – белыми метлами шаркнули прожектора «Микасо» и «Бруклина» и белым пологом накрыли цепи гайдовцев…

Та-та-та-та-та… таррр… – застрочили в упор пулеметы розановцев.

– Уррраа!.. – прямо на пули…

А грузчики в это время дерутся на Эгершельде, прорываясь к бухте.

Но кольцо и там замкнулось у моря. Оставлен свободный путь только в бухту…

Попробовали:

– Урраа!.. – с криками ворвались на пароход. Завладели.

– Выбирай якорь!.. – кто-то кричит, – уйдем в море… Но и туда снопами полос прожектора и – бууммм…

Жжжжжии – жжах… бахх… зззии… – прямо по рубке: смело несколько человек.

Перебежками по одному с трапа к бухте на лед. А в белом тумане: та-та-та… так-так… – немногим удается перебежать живыми.

Многие скошены пулеметами, падают вниз на лед и тонут…

А навстречу…

Урраа!.. – уже несется оттуда все ближе и ближе: смыкается кольцо…

– … Эх!.. Дьяволы… провокаторы… стратеги… – кряхтя лезет под вагон Баев. За ним несколько грузчиков тоже. Отстреливаются. Последний:

– Надо тикать, пока не поздно…

Дзанн! – по рельсе и рикошетом ему в живот.

Поздно – свалился, смолк…

Чок-чок…

– А а!.. Сволочи!.. – Баев нагнулся, рвет рукав и начинает обматывать руку: пониже локтя – кровь… Ну-ка, ребята, подержи винтовку…

Несколько грузчиков помогают ему, а потом все ползком, ползком под вагонами во тьму, наугад… что будет…

В вокзале шел бой в рукопашную гранатами и в штыковую…

Теперь – кончен.

Гирляндами висят по лестницам, балюстрадам, нишам готических окон – гайдовцы. Как дичь, набитая розановцами.

Задохлись – не вышли…

Кучами трупы навалены на вокзале и по путям… Трупы…

– Разрешите вас поздравить, господин генерал, с победой!.. – Таро чокается бокалом с Розановым.

– И с легкой победой… – добавляет майор Джонсон, начальник американской контрразведки.

– Да-а!.. – Розанов уже пьян. Он сплевывает и мычит что-то себе под нос.

Тайфун стихает.

Хлопьями ложится на трупы снег.

Ночь.

Кой-где – выстрелы: это гардемарины достреливают раненых пленных.

Совсем ночь. И караульные костры по улицам: американские и японские патрули возле них.

Консульский корпус ложится спать спокойно: локализация восстания вполне удалась.

Как по нотам.

 

5. Белый флаг

«…Иногда настроение отчаяния овладевает массами или группами после крупного поражения в классовой борьбе».

Н. Бухарин.

И над городом навис ужас.

По ночам с окраин – рабочих слободок, Гнилого Угла, с Эгершельда – прокрадывались к вокзалу тени, раскапывали из-под снега трупы и растаскивали к себе, а потом хоронили…

Шепотом разговаривали женщины по слободкам рабочих.

Не дымились фабрики и заводы – рабочие не работали.

По городу ползли страшные зловещие слухи.

Трупы, покрытые снегом, не убирались…

Кой-где из кучи торчала рука и засыпанная снегом точно махала белым флагом – флагом мира…

И трепетал ужас в сердцах…

А с Нагорной у «Бастилии» раздавались залпы – это расстреливали восставших…

В тюрьме – тоже ждали очереди…

А потом вдруг настала тишина…

…Бледное лицо.

Застывшие глаза.

– Не спавшие – не спавшие – не спавшие…

Ах! все ждавшие – ждавшие…

Глазаньки печальные,

Детка моя милая, на ресницах слезинки,

Как камушки беленькие,

Что вчера на убитых застыли…

Ах-ах! почему их убили…

Перестаньте плакать –

Стройными рядами хороните ваших мертвецов…

– Не умели биться…

– Так зачем молиться…

– Перестаньте – стыдно.

– Вы устали

– Отдохните Спите – спите…

– Тише! Сомнений не надо…

Тише! Не надо тоски…

Смолкла борьбы канонада,

Отзвуки гроз далеки…

…Вот и – «кончен их траур,

Отряхнулись и встали…»

– А на белых пальчиках-то кровушка…

…И все – все – все –

– Видят…

– … Ух, как страшно…

– Ух, какая темная ночь за окном…

…А слышите, как ветер воет.

– Нет

– Хорошо –

– Спите…

А вон… убитого несут,

– А чей это он…

…– миленький…

Тише…

…Ничей…

– Говорят, что там сегодня ночью расстреливали людей.

Тише…

…Ничей…

А хлебушко-то дорожает… Тише…

…Ничей… Расходитесь –

– кончено…

Тише…

…а-а-ах…

…как тяжело…

– Как тяжело,

если бы вы все знали…[20]

 

Продолжение следует...

Предыдущие главы

00:55
15063
RSS
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Загрузка...
|