ЯРОСЛАВ ТУРОВ: УМНИЦЫ И УМНИКИ. ФИНАЛ. ТО, РАДИ ЧЕГО Я СТРАДАЛ
То, ради чего я страдал
Как-то всё в этот раз было спокойненько, без лишних эмоций. Я медленно собрался, медленно и вальяжно добрался до «Останкино», не опоздал и не пришёл слишком рано — ровно тогда, когда и следовало прийти. Два кружка — московский и российский — постепенно пополнялись вновь прибывшими.
Тут я увидел и Гавриила Гуляевского. В прошлый раз он дал себе слово бороться до конца, попытать счастья ещё и на финале, иначе он «никогда себе этого не простит». Мы молча пожали руки и больше не удостоили друг друга взглядами. Дело в том, что, прочитав мой предыдущий рассказ о поездке на полуфинал, Гавриил очень обиделся. Даже сообщение прислал о том, что я — подлец (!), и он всю свою жизнь теперь положит на борьбу с такими негодяями. В чём дело — объяснить отказался. Мне оставалось только развести руками.
Российский наш кружок стоял молча. Все почитали минутой молчания этот славный крестовый поход на Москву, откуда не каждому суждено было вернуться «со щитом». Я снова посылал в космос потоки энергии — со стороны могло показаться, что парень просто уснул.
Вошли в студию, включили освещение и начали работать. Несмотря на то, что все девчонки были в бальных платьях (при одном взгляде на них я от восхищения чуть не растерял все свои знания), а парни в выпускных костюмах, атмосфера была более чем будничная. Песня «Домисольки», сдержанное приветствие ректора, ваш покорный слуга с улыбкой в самом центре…
Ректор заветного МГИМО Анатолий Васильевич Торкунов произвёл на меня впечатление строгого и монументального в своей воле третейского судьи, который все мысли и дела знает наперёд. Под его тяжёлым взором «умники» мгновенно забывали, что такое хандра и сколиоз. Мне хотелось, схватив знамя, вскочить на коня и в порыве дикого энтузиазма с отрядом польских улан форсировать Неман. Даже Юрий Павлович, изображая то ли сенсея киокусинкай карате, то ли японского журавля, то и дело бросал на верховного архонта осторожные взгляды. Как жалко, что великий человек отменил конкурс красноречия — мне так хотелось бы прочитать перед ректором одну из заготовленных заранее речей! Так выйти и звонким мальчишеским голосом с запалом радости в груди и азартным блеском в глазах проговорить:
— Бесценный опыт, дух познанья! Чего нам тут ещё желать? В учении приложив старанье Мы сможем Ломоносовыми стать! Науки юношей питают, Отраду старым подают! С наукой смысл жизни знаю! С наукой мне везде уют! Стране на пользу и во благо Почтенным дедам и отцам Науку знать, лелеять надо, И всем тогда воздастся нам!
Стишок мой. Простенький, легковесный и непритязательный. При умелом прочтении — неплохое средство воздействия на аудиторию. Даже более неплохое, пожалуй, чем белый стих — в тот ещё вникать надо, а здесь всё настолько просто и неоспоримо, что можно только подивиться. «Нет величия там, где нет простоты, добра и правды». Лев Толстой.
Увы! Конкурса красноречия ни на русском, ни на английском, ни на французском, ни даже на китайском не было. Рассчитывать приходилось только на свои знания. Первыми играли Урмас Ояберь, Сергей Лебеденко и Залина Тетцоева. Все наши, русские, российскоутробные. Каждый из них — интересный и колоритный персонаж — хоть сейчас на страницы романов и повестей! Первым отвечал Урмас (это в переводе с эстонского означает «сильный мужчина»). На полуфинале он был лучшим из лучших, но из-за небольшой промашки спустился на седьмое место. Очень скромный и тихий молодой человек, обладающий огромным внутренним потенциалом и невероятной трудоспособностью. По его словам, когда он готовился ко Льву Толстому, то совершенно не делал конспектов и практически запомнил всю «Войну и мир» наизусть. Не знаю, насколько это соответствует истине, но бесспорно то, что он знал ответы на такие вопросы, на которые не смог бы ответить ни один из «умников», кроме, пожалуй, колосса Фёдорова (про этого я вообще подозреваю, что он не человек).
Выбрав вопрос о Конфуции, Урмас открыл агон. Вопрос был такой: «Конфуций учил: чтобы стать цзюнь цзы — благородным мужем, нужно сперва начать с того, что всегда лежит под рукой. А с чего именно нужно начинать?» При всём уважении к Юрию Павловичу рискну заметить, что сформулирован он был довольно некорректно (вы это поймёте, когда узнаете ответ). Урмас сказал: «Нужно начинать с себя» — и получил первый замок. Такая вот символика у этой передачи. Если ключ, то непременно отпирает двери в МГИМО, если замок — то отдаляет заветную цель. Причём забавная деталь — ключ огромный, а скважина у замка маленькая-маленькая. Для меня это означало, что данные предметы не равноценны — ключ несоизмеримо выше. Как оказалось, я был прав.
Так как я для себя решил отвечать первое, что в голову взбредёт — такая вот логика, — то, конечно, сидел с вытянутой, как знамя победы, рукой. Меня и спросили. Вот что я произнёс:
— Чтобы стать цзюнь цзы, человеку необходимо начинать с человечности. Это китайское первоначало жэнь, в книге «Лунь юй» — «Беседы и суждения» — оно обозначено так: где бы вы ни находились, человечность всегда будет находиться у вас под рукой. — И в ожидании замолк. Даже самому законченному «ботанику» такой бред и в книжном угаре не привидится.
— Друг мой, небольшая вам подсказка: не с чего, а с кого? — сказал Юрий Павлович, хотя до этого, несомненно, употребил слово «чего». Это был намёк, и я понял его правильно — надо срочно предложить другую версию. Что бы такого сказать? Время стремительно истекало, какой-то тихий голосок нашёптывал мне: «с ближнего, с ближнего, с ближнего»…
Ну я и сказал…
— С ближнего своего? — Вообще, ответ мне крайне не нравился. Слишком уж он христианский. Какой на фиг «ближний» в Древнем Китае? О добром самаритянине человечество узнает только лет через пятьсот. Я читал, что в Поднебесной были цзюнь цзы (читай выше, кто это) и сяо жэнь (мелкие людишки). Про
ближнего ни слова в книгах. Каково же было мое удивление, когда ректор сказал, как отрезал: «Правильно!» Вот это счастье! Вот так повезло! Попал пальцем в небо! Или небо попало в мой палец? Тут ещё большой вопрос, кто в кого попал. Юрий Павлович с некоторой неохотой зачитал:
— Чтобы стать благородным мужем, первым делом необходимо начинать со служения ближнему своему, а, прежде всего, с родителей. А вот про родителей вы ничего не сказали. Но раз наш глубокоуважаемый верховный архонт так желает, значит, это орден!
И вот на шее моей болтается первый ключик. Золотистый такой, на цепочке, пластмассовый. Я его даже поцеловал (интересно: камера это запечатлела?). Он для меня в тот момент был ценнее, чем весь золотой и алмазный фонды России вместе взятые.
Залина Тетцоева играла второй и тоже ошиблась. Девушка красивая, но неприметная. «Заметил» я её только под конец полуфинала, когда она на Льве Толстом наколотила столько орденов, что все диву давались. Сколько в мире таких неприметных людей, которые семимильными шагами движутся к успеху! Не успеешь оглянуться, а них уже и богатство, и власть, и счастье, и всё, чего только можно желать, кроме известности — она в их понимании есть первейшее зло. В чём-то они даже правы.
Сергей Лебеденко был ярок, но молчалив. Настоящий дипломат! Говорил редко, но метко и только то, что нужно сказать. Тоже, кстати, молодой писатель — книгу свою Вяземскому подписал после игры. Я так удивился. Как? Почему?! На «Умниках» есть ещё один пишущий человек, а я об этом ничего не знаю! Это позор! Истины подкрадываются незаметно.
Уже на следующем этапе Ояберь и Лебеденко угодили в карцер, на хлеб, на воду. Там, где их настиг рок, зловещими чёрными минами покоились четыре замка. Вопросы действительно были очень сложные. Хвала Богу, что я не вытащил первый агон. Залина же спокойненько ответила на два вопроса и элегантно уселась на трибуну. Ей можно было не волноваться — победа была в кармане.
Настал наш черёд. Ваш покорный слуга, Бычий Сын, Славящий Солнце (так дословно переводится моё имя), Даниил Лапач и ещё одна миловидная девочка по имени Оля. Спускаясь по лесенке с трибуны и выходя на дорожку, чем-то я себе напомнил героя педагогики Януша Корчака, обречённо вступающего в газовую камеру Треблинки со своими детьми: тоже шаг влево, шаг вправо — расстрел на месте. Все смотрят. Камеры смотрят, ректор смотрит, Вяземский смотрит, Татьяна Александровна и Аэлита смотрят, «умники», смотрят, в конце концов… Куда деваться?
Несколько раз моя больная фантазия выдавала такие перлы: а что если я вдруг нечаянно скажу неприличное слово? Или ещё что-нибудь совершу нелицеприятное? Нет, не подумайте, я совершенно вменяемый и нормальный человек, просто фантазёр и исследователь, которого донимает дурацкий вопрос: «А что если?..». Ведь существуют же магия Вуду, нейролингвистическое программирование, эриксоновский гипноз и прочие способы манипулирования сознанием. Одно неверное и несвоевременное действие — и всё разрушено, летит ко всем чертям Родосский памятник архитектуры — репутация, которую с таким трепетом возводил целый год… А дальше? Выгонят из студии, на место позовут следующего по рейтингу (кто там у нас десятый?), энд Ярик гоу хоум… Мрачные фантазии — оставим их! У меня была булавка от сглазов, и потом, я в Москву не за этим приезжал.
Лапача спросили первым. Он выбрал вопрос о Сократе. Надо сказать, что про оного чудаковатого старика я прочитал если не всё, то ОЧЕНЬ многое, но великий человек специально подобрал такую цитату, о которой, пожалуй, не знал никто, кроме самого Сократа. Естественно, Даниил, знавший об античном мудреце не меньше моего, не ответил. Совместными усилиями, «умники» родили ответ, а за Даниилом замаячил дамоклов меч амбарного замка. «Удача и победа, удача и победа, удача и победа…»
— Ну-с, Ярослав, посмотрим, что у нас здесь, — проговорил Юрий Павлович, разглядывая свои листочки. Видеостены на этот раз не было, поэтому приходилось воспринимать его на слух, а тут моё «цветное зрение» было бессильно. — Конфуций, Песталоцци и «Кто?» Что ж, мудрый Кун-цзы, ты подарил мне удачу один раз, подари и другой!
— Конфуций.
— Отлично. Вопрос такой: «Кто, по мнению Конфуция, ошибается по-настоящему?» Вопрос довольно сложный, тут необходимы точные знания цитат из «Лунь юй» но, к счастью, они у меня были. На всякий случай раскопал целых две.
— У меня две версии. Первая — ошибается по-настоящему тот, кто не исправляет своих прошлых ошибок. — Тут Анатолий Васильевич развёл руки в стороны, и я понял, что попал в точку.
Но надо же повыделываться! Дурацкая черта, с ней надо бороться.
— А вторая?
— А вторая — тот, кто не учится у благородных мужей, когда у него есть такая возможность. — Если честно, эту цитату я целиком выдумал, но был уверен, если бы у Конфуция спросили об её истинности, он проголосовал бы «за» обеими руками.
— Какую выбираем? — улыбнулся Юрий Павлович иронично — он всегда так улыбается.
— Первую, — вздохнул я. «Понт» «не проканал». Кучерявый дурачок. Ответ был верный и, более того, точный. Вот у меня и второй ключик. В принципе, сейчас уже можно было расслабиться — с двумя ключами победа была бы мне обеспечена.
Но впереди ещё две клетки — угодить в карцер, где сейчас прохлаждались Урмас и Лебеденко, проще простого.
Рыжеволосая девочка-москвичка Оля, игравшая третьей, дала прекрасный, но, к несчастью, неправильный ответ и получила замок. В полуфинале для москвичей, посвящённому Древней Японии, она на конкурсе красноречия толкнула прекрасную речь о красоте страны Восходящего солнца. Следующий за ней парень со внешностью чистокровного эллина долго плутал в своих ораторских исканиях (наверное, он просто импровизировал), а потом поставил жирную точку в своей речи, сказав нечто похожее на «я полностью согласен с Олей». Я катался по полу минут двадцать. Цицерон глотает слюни от зависти! Теперь эта фраза прочно вошла в «инопланетный» лексикон моих родителей. Они на нём общаются, когда хотят выразить чувства, которые не передать обычными словами.
— Папа, ты согласен с Олей? — спрашивает мама.
— Мама, я ПОЛНОСТЬЮ согласен с Олей! — отвечает папа, и всем всё сразу становится понятно. Я со временем словарик составлю из их высказываний — для потомков.
Очередь ответа снова перешла к Даниилу. На этот раз он выбрал швейцарца именем Иоганн Генрих Песталоцци — был такой великий педагог конца эпохи Просвещения. Его фамилия теперь стала моим любимым ругательством. Вот идёшь ты ночью по квартире, не заметил в темноте собаку, наступил, получил вопли и болезненный укус и орёшь на весь коридор: «ПЕСТАЛОЦЦИ!!!» И вроде легче на душе становится.
Надо сказать, что Даниил в наших с ним разговорах частенько упоминал могилу великого учителя и надпись на ней: «Всё для других, ничего для себя!». Ему и достался вопрос: «Какая надпись выбита на надгробии Песталоцци? Ключевые слова «Всё…, ничего…«». Секунд десять Лапач думал — боялся изречь «Все для себя, ничего для других». Наконец, сформулировав правильный ответ, с честью заработал свой первый орден. Для меня это было не меньшей радостью, чем для него самого. Я даже немного расслабился, и это сыграло со мной злую шутку.
— Кирилл и Мефодий, «Кто?» и Толстой, — предоставил мне выбор Вяземский. «Только не Толстого!!!» — возопила моя интуиция, но гордость заткнула её. Как так?! Ведь я столько про него читал! Неужто не вытащу?
— Толстой.
— Вопрос: «Откуда, по мнению Льва Николаевича Толстого, в России должен происходить прогресс?» Отмечу, что произнёс
он эту фразу в 1860 году.
— Из народа, — чуть подумав, сказал я. А что тут ещё скажешь? В 1860 году Толстой совершал поездку по Западной Европе, посещая иностранные школы, но остался ими недоволен. Тогда, вернувшись в Ясную Поляну, он создал собственную школу для крестьянских детей, которая и поныне остаётся самым оригинальным педагогическим экспериментом всех времён и народов. Так как для меня из этого ничего не вытекало, ответом я сделал то, что для Толстого было дороже всего — простой русский народ. Оказалось, чуть-чуть не дотянул. За меня это сделал вещий Григорий Фёдоров.
— Прогресс в России должен происходить из народных школ, — сказал он и получил орден. Четвёртый. Тут я понял, что мне его не догнать.
— «Из народа» — это слишком мало, Ярослав! — тихо проговорил Вяземский. — Вообще, у меня просыпается желание засадить вас на скамеечку отдохнуть! Брр! Мороз по коже от этих слов.
Оля выбрала «Кирилла и Мефодия». Честно, я думал, вопрос будет в стиле «как на старославянском называется буква „п“?», или что-нибудь из этой оперы, как на олимпиаде по русскому, но всё оказалось ещё проще. «С какой фразы начал Кирилл перевод священных писаний на славянский язык?» Любой, хоть немного знакомый с основами христианской культуры, без труда справится с этим вопросом. Оля не справилась. Вначале было Слово, Слово было у Бога, и Слово было Бог. Или вы знаете какую-нибудь другую фразу, с которой мог начаться перевод Евангелия от Иоанна? Чего только Оля не предложила! И создал Бог небо и землю, и отделил свет от тьмы, и начал внедрять науки… Следуя этой логике Московский государственный университет имени Ломоносова возник как минимум дня на три раньше Адама и Евы. Это был второй замок, и к пленным узникам подселилась новенькая арестанточка. Если принять время передачи за целую жизнь, то её посадили пожизненно и оправдали лишь посмертно.
Вопрос Лапачу: «Какое революционное нововведение в преподавании географии, физики и словесности принял Константин Дмитриевич Ушинский, когда работал инспектором в Смольном институте благородных девиц?» Тоже ничего сложного. Даниил сперва ответил нечто невразумительное о введении новой методики преподавания, и когда Вяземский уже собирался уходить на трибуну за правильным ответом, закричал ему вслед, хватаясь за соломинку: «На русском языке!!!». Началось долгое и утомительное вытягивание правильного ответа из моего быстроногого соседа. Участие в нём принимали Анатолий Васильевич, Татьяна Александровна и Юрий Павлович.
В Смольном институте вышеуказанные дисциплины преподавались исключительно на латыни, а истинный патриот Ушинский велел преподавать их на родном для девушек русском. Объявили новый дубль, Даниил Лапач с честью ответил и с двумя орденами, довольный, как кот, уселся на трибуну. «Ура! Ещё один достойный человек поступил!» — мелькнула в голове мысль, но её тут же заглушили просьбы к Богу о помощи — мне всё еще грозил карцер «пожизненно». Выбор был небогат. Билл Гейтс и «Кто?» «Кто, кто, кто, кто, кто, кто…» — заладил мой рассудок. Я буквально наяву увидел, как на одной из декораций, свесив одну ножку и другую согнув в колене, сидел светловолосый кудрявый парень в белоснежном трико — мой ангел-хранитель. Лицо у него было моё, улыбка как у арлекина, а на руках серебряные кольца. Улыбающиеся губы шептали одно слово.
— Кто! — рискнул я.
— Ну, Ярослав, это настолько простой вопрос, что если вы на него не ответите, я никогда и ни за что в жизни не приеду в Благовещенск, потому что мне будет стыдно, что в нём живёт парень, совершивший такую досадную ошибку! — сделал небольшое вступление Юрий Павлович. — В шестом веке до нашей эры в Греции жил человек, несколько раз становившийся чемпионом Олимпийских игр. Теперь, когда этого человека упоминают, в основном, говорят про какие-то штаны… Кто это был? Вот так так! Никогда бы не подумал, что мою судьбу решит геометрическая теорема. Вяземский ещё не закончил читать
вопрос, как я уже ответил.
— Пифагор. Пифагоровы штаны на все стороны равны. — Умница, — сказала Татьяна Александровна своё любимое слово, которое мечтает услышать любой в студии (даже сам Юрий Павлович), которое в переводе означает: «Ты ответил правильно и будешь награждён за это».
— Это что — «а» в квадрате плюс «бэ» в квадрате равно «цэ» в квадрате?
— Да, сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы.
— В прямоугольном треугольнике, — многозначительно произнёс великий человек, поучительно поднимая палец к небу. Это означало, что для меня игра окончена полной и безоговорочной викторией.
Последний агон можно было с полной уверенностью назвать если не битвой, то прогулкой титанов. «Прогуливались» по дорожкам ультрамегагипертитан в супертяжёлом весе Григорий aka Кёнигсберг Фёдоров и два титана поменьше — Алексей Романов и Дмитрий Карапоткин, оба из Москвы. Повезло парням несказанно — на третьем агоне они могли не бояться угодить в «карцер» — сидеть пришлось бы недолго. Да и вопросы, как многим показалось, были намного легче, чем в первом и втором агонах, — из девяти я точно знал семь ответов, но — увы! — не спросили.
На Григория Фёдорова внимание я обратил ещё на собеседовании перед четвертьфиналом. Пока все «умники» приглядывались друг к другу, смущённо знакомились и хвастались знаниями, Григорий «клеил» останкинских девчонок из школы молодых ведущих, театрального кружка или чего-то в этом роде. Гляжу, стоит такой невысокий паренёк с лисьим взглядом, улыбается хитро, будто задумал чего-то, шутит, а вокруг толпятся изящные нимфы и во весь голос смеются. Даже немного завидно стало. Когда «раздавали» клички, на него по недоразумению был наклеен ярлык «Астана» — он там родился (меня прозвали «китайским шпионом»). Заработав пару орденов, товарищ Фёдоров «подрос» до Кёнигсберга за свою привычку коверкать слова на английский манер. Только на полуфинале я, когда услышал, как его робко назвали «Гриша», подумал: «Вот и признание к парню пришло при жизни».
Григорий — человек со всех сторон удивительный. Он единственный на передаче острил больше самого Вяземского, слегка дерзил ему и «выжил» после этого. Он первым начал употреблять в приветствии фразу «из гимназии №1» (об этом я писал выше), ему эту шалость простили, в отличие от других подражателей, которых сразу пресекали и зашикивали. На четвертьфинале Григорий выиграл на красной дорожке, не зная ни одного правильного ответа, а на полуфинале выиграл на красной дорожке, дав уже такие ответы, которых не смог бы повторить почти никто в студии (чуть ли не на французском Толстого процитировал!). Одолев Льва Николаевича, Кёнигсберг сразу махнул «с бала на корабль» — уехал, Вяземский даже не успел взять у него интервью. Показателем успешности Григория может служить фраза, которой его приветствовали умники перед репетицией: «А мы уж надеялись, что ты не придёшь!» На передаче собрались люди далеко не робкого десятка, все, как один, самовлюблённые и амбициозные, так что внушить им уважение и, тем паче, страх — дело нелёгкое. Я подсчитал все шаги Григория и понял,
что эта интеллектуальная машина, не считая ошибок на трибуне, промахнулась на дорожках только один раз — самый первый вопрос про Александра III Александровича. ОДИН!!! Я, нашедший 80% всех ответов, промахнулся трижды — на Джефферсоне, Анне Каренине и Толстом. Невероятно…
На финале Фёдоров был хорош. Когда его вызывали на дорожку из-за кулис, надо было видеть этот мягкий пружинистый «дежурный» шаг и «походные» движения локтями. Так юные пионеры во времена «застоя» выходили с граблями на субботник — мол, сейчас здесь разгребём и дальше пойдём. Никто больше так на трибуну не выходил, только он. Все шли, как робкие и вежливые гости, приглашённые за стол, а он, как хозяин дома, по пути оглядывая владения — не завалялся ли где предательский дырявый носок?
И как на дорожке он стоял, я тоже обратил внимание. Когда человек стоит прямо, я могу мысленно изобразить график его души — как она умещается в заданную оболочку. У Фёдорова душа в его невеликое тело не умещалась — это отражалось на позе. Так могла бы стоять огромная горгулья, если бы за спиной её развевались могучие паруса-крылья, а ноги бороздили пол острыми когтями. Ноги были прямы, и вместе с тем несколько изогнуты, широко расставлены, и вместе с тем будто бы сведены вместе. Руки были сжаты в кулаки, напряжённо свисали, немного отстав от торса. Грудь была колесом, из неё ввысь рвался поток энергии, окружая всё тело словно щитом, голова опущена. И что самое интересное, ни одного лишнего движения! Даниил, например, когда играл, покачивался с пятки на носок, заложив руки за спину, сверлил грустным взглядом потолок. Я переминался с ноги на ногу, чесал подбородок, метался глазами, оглядывался. Григорий
на дорожке сделал только три скупых движения — шаг (тюк!), ещё шаг (тюк!), и коронный шаг на вершину Олимпа (ТЮК!).
Вылитый робокоп! А как он отвечал? Нет слов, одни эмоции! Японский поэт Басё про острова и залив Мацусима писал: «О, Мацусима! Мацусима, о!» — всего четыре «О». У меня больше. ОООООО!!! В переводе на русский означает: орден! орден! блин, ещё один орден! и опять орден (да куда тебе столько орденов?!), и снова орден — где мой револьвер??! Может, хоть сейчас… Ну??! Нет! — шестой — ШЕСТОЙ!!! — орден!
Последний вопрос у Фёдорова был такой: кто, по мнению Конфуция, достоин называться настоящим учителем? Я знал ответ, и сказал бы примерно следующее: тот, кто, сохраняя старое, способен увидеть в нём новое. Казалось, Григорий молчал секунд тридцать. Я уже хотел подбросить монетку — если орёл, то он не знает ответа, если решка, значит, DSL-Интернет, встроенный в его мозг, закончил скачивание «Лунь юя» только сейчас.
Щёлкнул секундомер, и Кёнигсберг мёртвым голосом, словно поддерживая мысленную связь с древним Китаем, будто преодолевая страшное препятствие, сказал: «Конфуций говорил… тот… кто, сохраняя тепло древности… способен… узреть в нём новое… может называться… истинным наставником». Вяземский обомлел. Указанная фраза есть ни что иное, как перевод с древнекитайского, а переводов, как известно, столько же, сколько и переводчиков. Следовательно, в магазинах и библиотеках мы при старании можем обнаружить около двадцати совершенно разных по форме, но одинаковых по содержанию книг «Беседы и суждения». Вероятность того, что Юрий Павлович и Григорий Фёдоров воспользуются одним и тем же переводом, равнялась примерно одному к двадцати. Великий человек зачитал ответ — он слово в слово совпал с ответом Фёдорова.
В этот самый миг я вдруг понял страшную тайну… Григорий — НЕ ЧЕЛОВЕК! Это он только с виду невысокий паренёк в лакированных туфлях. На самом деле он — терминатор из жидкого металла, посланный в наше время из будущего, чтобы выиграть передачу «Умницы и умники», стать юристом и разрушить правовое равновесие России! Интересно, что из этого больший бред — терминатор или правовое равновесие?
Григорий, ты молодец! Из всех моих сверстников ты один, пожалуй, достоин быть примером для подражания. При условии, что я не буду знать, что творится у тебя в душе. Но ты ведь не писатель и «скромняга» по жизни, так что оное знание мне не грозит. Хвала тебе! Пусть твой безумный бес удачи не покинет тебя!
