Узники в трех поколениях. Тюремная сага Янковских
Авт.: Любимый снимок Валерия Янковского, когда ему было только девяносто
28 мая могло бы исполниться 110 лет со дня рождения Валерия Юрьевича Янковского, бывшего эмигранта, писателя и летописца Уссурийского края. И мне кажется, он вполне мог бы дожить до этого библейского возраста, не случись той нелепой осечки, когда в возрасте девяноста девяти лет сорвался с домашнего турника и сломал шею. А ведь был бодр, ясен умом и доброжелателен к тем, кого считал достойным общения и переписки, в том числе и автора этих строк.
Да, мне посчастливилось многие годы переписываться с этим удивительным человеком, опубликовать о нем статьи и книги, а сами письма в количестве около шестидесяти передать в свои личные архивные фонды в Хабаровске и Владивостоке.
И как один из биографов семьи Янковских хотел бы поделиться размышлениями, отчего в этом славном роду, где не было долгожителей, вдруг появился старец, так многое переживший на своем веку. Может судьба его специально берегла?
Итак, берегла ли судьба Валерия Янковского? Вот небольшой экскурс в его биографию, а заодно и в родословную, ставшую легендарной.
Авт.: У памятника Михаилу Янковскому в Безверхово Сидеми. 06.07.2011
И в ссылке была протекция
Да, протекция была и на каторге, и в ссылке давних времен, когда современникам казалось, что Сибирь это «сплошная каторга». Но это не так, и статус каторги в Восточной Сибири имели лишь Нерчинск и Сахалин, да и нормы выработки для лиц «благородного сословия», судя по архивным документам, были почти символическими, где-то килограммов двадцать горной породы, накопанной за четыре часа. Конечно, для какого-нибудь князя или шляхтича-бунтаря, угодившего на Байкал, и это было тяжким испытанием, но господа не сдавались, работали киркой, а вечерами читали книги и сочиняли письма своим нежным супругам, отговаривая их от подвига жен декабристов, последовавшим за мужьями в Сибирь.
А кто-то из узников был и холостым, как бывший студент земледельческого института Михаил Новина-Янковский, принявший участие в Польском восстании 1863 года и сосланный в Сибирь. Был осужден на восемь лет, но срок сократили, а потом и помиловали, и никакого «волчьего билета», как в советские времена, когда бывших узников Гулага надолго оставляли в таежных краях без права выезда. А тут – необъятная Сибирь и уважительное отношение к бывшим ссыльным, таким образованным и энергичным. Ну, и протекция соотечественников тоже многое значила.
И на Михаила Янковского, чья приставка к фамилии «Новина» была убрана за ненадобностью, обратили внимание такие же бывшие ссыльные поляки, зоологи по специальности Бенедикт Дыбовский и Виктор Годлевский, пригласившие его в научные экспедиции.
В то время ссыльные поляки, в большинстве своем шляхтичи и с университетским образованием, проявили себя во многих сферах науки, особенно в геологии, зоологии и этнографии, и это стало большим вкладом в развитие сибирской науки.
Позже многие вернулись в Польшу, бывшую тогда в составе Российской империи, а кто-то остался в Сибири и на Дальнем Востоке, где для людей энергичных и предприимчивых были неограниченные возможности.
Решил остаться и Михаил Янковский, отлично зарекомендовавший себя во многих научных экспедициях. Позже, уже перебравшись в Приморье, он стал не только успешным предпринимателем, но и умелым натуралистом, совершившим открытия в зоологии, ботанике и археологии. Завязал и знакомства, весьма пригодившиеся.
И особенно помогло знакомство с поляком Чаклеевским, тоже из бывших ссыльных, который стал управляющим золотым прииском на острове Аскольд в Приморье и подыскивал замену. И по его протекции в 1874 году Михаил Янковский отправился на юг Уссурийского края, где и стал начальником охраны, а затем и управляющим прииском «с жалованьем выше министерского», как он вспоминал.
А перед этим побывал в казачьей станице Казакевичево близ военного поста Хабаровки, еще не получившей статус города и подчинявшейся в административном отношении Николаевску-на-Амуре. Позже Михаил Янковский бывал в Хабаровске, где пользовался авторитетом как удачливый предприниматель, исследователь и меценат.
И можно представить, с какой грустной иронией размышлял об этом в арестантском вагоне его внук Валерий, когда в 1946 году ехал мимо Хабаровска в поселок Ванино, на пересыльную зону, чтобы отправиться на Чукотку, в Певекские лагеря.
Хабаровск вообще стал точкой пересечения многих бывших эмигрантов, возвращавшихся с «конвойного» Севера, либо живших здесь после возвращения из Маньчжурии. И еще не старый в шестидесятые годы Валерий Янковский встретился с почтенным писателем и тоже бывшим эмигрантом Всеволодом Никаноровичем Ивановым, знавшим его родителей. А вот другие бывшие эмигранты, и особенно переводчик Георгий Георгиевич Пермяков, составлявший досье на всех и вся, от таких встреч с бывшим арестантом уклонялись, хотя позже и набивались в «знакомцы».
Вот таким памятным стал Хабаровск для Валерия Янковского и его отца Юрия Михайловича, кузины Татьяны Павловны, также побывавших здесь в качестве арестантов. И по биографиям этих троих можно судить, на каких доказательствах строилось тогдашнее обвинение.
«Какая еще там презумпция?!»
Да, презумпция невиновности, или базовый принцип мировой юриспруденции, в те времена зачастую игнорировали. Помните горький роман Юрия Домбровского «Факультет ненужных вещей», где допросы обвиняемых показаны очень подробно, а в реальности были еще страшнее. Но в случае с
Янковскими, судя по воспоминаниям, обошлись без рукоприкладства, просто беседовали, составляли опись конфискованного имущества и выносили скорый приговор.
Так, кузине Татьяне Павловне Янковской поставили в вину работу диктором на японском радио в период оккупации Китая. «О, пособница оккупантов, так ей и надо!» – сказали бы многие. Но, замечу, диктором она работала в далеком Шанхае и отнюдь не на советских радиослушателей. Просто владела многими языками, как и ее бесстрашный отец, служивший в Первую мировую войну в Русском экспедиционном корпусе во Франции, удостоенный многих боевых наград, а позже, уже в эмиграции, ставший начальником криминальной полиции в Шанхае. И, конечно, благодаря той самой протекции, о которой я уже упоминал. А вы как думали? Приехал бывший русский офицер в Шанхай, побродил по европейской части города и «случайно» устроился детективом в полицию? Конечно, нет, были и рекомендации, и прекрасное знание французского языка, и бесстрашие, порядочность. И, став ведущим сотрудником полиции, получал угрозы от криминала, а потом и застрелен. Храбрый был человек и не лез в политику.
Янковские вообще избегали политики. Видно, печальный опыт их деда, Михаила Ивановича, сосланного в Сибирь за участие в Польском восстании, давал о себе знать.
И в Гулаг трое упомянутых Янковских попали из-за Арсения Юрьевича, младшего брата Валерия, бежавшего к американцам и ставшего сотрудником ЦРУ. А ведь поначалу, когда японскую армию в Маньчжурии и Корее разгромили, братья Янковские служили переводчиками в советской военной контрразведке и «недурно проводили время в компании услужливых гейш», как вспоминал Валерий Юрьевич. Но потом брат Арсений исчез и родственников арестовали. Могли бы и всех арестовать, включая сестру и поэтессу Викторию Янковскую, но родственники скрылись, и эмиграция для них продолжилась, но уже в Америке.
А побег Арсения Янковского, есть и такая версия, мог быть инспирирован и стал «прикрытием» для внедрения советского агента в американские спецслужбы, и для правдоподобия арестовали отца, двух братьев и кузину. Цинично, что и говорить, но такова специфика разведслужб.
И поначалу Валерию Янковскому дали не такой уж большой срок. Так поступали и с некоторыми другими молодыми эмигрантами, и после нескольких лет заключения, тщательно проверив, их даже принимали на службу в некие режимные учреждения.
Не знаю, как скоро почувствовал Валерий Юрьевич, что брат Арсений «как-то не так» переметнулся к американцам, но в своих воспоминаниях он признался в собственной оплошности, мол, был молод, горяч и торопился к жене, оставшейся на севере Кореи и ждущей ребенка. И неудавшийся побег из заключения мог бы стать роковым, ибо попадал под «расстрельную» статью, но буквально накануне смертную казнь отменили и вновь ввели через несколько лет. И когда «везучего» Валерия Янковского поймали в тайге, взбешенный конвоир заорал: «Радуйся, сука, что не попал под расстрел!» и врезал прикладом по уху. И эта травма, контузия привели к частичной глухоте, и
Валерий Юрьевич вспоминал конвоира до последних дней, а прожил после этого шестьдесят четыре года.
И после неудавшегося побега была долгая «лагерная эпопея», когда побывал и в Ванинской пересыльной зоне, и морским путем снова в Приморье, а затем и на Чукотку, Колыму, где и освободился спустя много лет, но жил без права выезда. И тут никакого сравнения с условиями «проклятого царизма», в которых оказался его дед Михаил Иванович, бунтовщик, но досрочно помилованный и удачно обустроившийся в Сибири, а затем перебравшийся на юг Уссурийского края и ставший не только предпринимателем, но и стражем границы. И тогда говорили, что «Янковские в тайге, а шкипер Гек на море были грозой для хунхузов и браконьеров». И Михаила Янковского корейцы даже назвали «Нэнуни-Четырехглазым», то есть человеком удивительной меткости и бесстрашия. Могли бы стать снайперами и его сыновья и внуки. И даже внучка Виктория, будущая поэтесса, стреляла отменно.
А вот знаменитый киноактер Юл Бриннер, троюродный брат Валерия Янковского, отлично стрелял только в фильмах. Помните фильм «Великолепная семерка»? И обо всем этом много публикаций, в том числе и моих.
Но сам Валерий Юрьевич Янковский, хоть и опубликовал немало книг, довольно скромно упоминал о своей родословной, и некоторые эпизоды приходилось из него «вытягивать». В том числе и о первом любовном романе, случившемся в 1931 году, когда едва не женился на очаровательной Ларисе Адерсон, взявшей псевдоним «Ларисса Андерсен». Она родилась в Хабаровске в 1911 году, была ровесницей Янковского, но «убавила» на три года свой возраст, чем ввела в заблуждение будущих биографов. И я одним из первых «копнул» этот штрих биографии, опубликовав статью «Грустные мгновения любви». С согласия Янковского, разумеется.
А Лариса Николаевна Андерсен, известная поэтесса и бывшая танцовщица, пережила своего возлюбленного и упокоилась во Франции на сто втором году жизни. Часто вспоминала Хабаровск – город своего раннего детства, но в переписке с Валерием Янковским всячески избегала конвойной и лагерной тематики, хотя и была наслышана об этом.
Вот такие эпизоды «тюремной саги» Янковских, так мечтавших обустроить таежный край и многое для этого сделавших, но ставших грустной легендой.
Владимир Иванов-Ардашев,
писатель, историк Русского зарубежья
