Жёлтый дьявол. Том 1. Гроза разразилась. 1918 год. Глава 12. Салон баронессы

Глава 12-я

Салон баронессы

1. Торжество победителей

…«По-бе-ду благоверному воинству на-а-шему на супротивные даруя»… – из запахов ладана, духов и пудры несутся звуки к ясному голубому небу Манчжурии. Истинно русские православные люди, злой судьбой заброшенные в далекие песчаные сопки, горячо возносят хвалу за победы христового воинства, отбросившего вражеские силы антихриста на запад до Урала.

Теперь можно вздохнуть свободно, полной грудью, без тревоги за будущее…

На плацу перед собором – весь цвет эмигрировавшей контр-революции. Манчжурское солнце медленно ползет к зениту, играя лучами на золотых погонах офицеров.

Впереди, почти у самого аналоя, стоят вершители судеб: Гондатти, Хорват, затем свита, а затем – море голов.

Несколько дальше блюстители порядка гонят толпу любопытных китайцев, разинувших рты:

– Шибко, шанго, капитана!

– Шанго, хо!

Общую картину дополняют коренастые фигуры с раскосыми глазами, – японские офицеры – снующие между молящимися.

У самой ограды собора плотная фигура Луцкого. Это – офицер генерального штаба. Его черные блестящие глаза устремлены вдаль, через головы бесчисленной толпы молящихся. Полковник спокоен: – Сибирь очищена, большевики отброшены… Армия, хотя и разбросанная, но есть, деньги… есть.

Деньги? Мысли Луцкого на вопросе о деньгах сжимаются комком, упираясь в какую-то пренеприятную точку.

– А чьи деньги? – Зрачки Луцкого суживаются, лицо напряженное. Он медленно поворачивает голову… и, как бы ответом на вопрос Луцкого, мимо проходят три хаки с желтыми околышами на фуражках, три японских офицера, льстиво, вежливо кланяющиеся, улыбающиеся лукаво и предупредительно.

Полковник до боли прикусывает губу. Надменно кивнув головой, круто поворачивается, и краска ненависти выступает на его лице.

– Сволочи! – шепчет он.

Не доезжая площади, останавливается на Вокзальном проспекте чей-то бесшумный автомобиль. Опираясь на руку франтовато одетого ад'ютанта, из автомобиля выходит баронесса Глинская.

– Найдите мне Леонида Дмитриевича, – говорит она ад'ютанту.

– Слушаю-с!

Сквозь лорнет скользит по толпе взгляд баронессы, и останавливается на Луцком.

– О! Кто это?

В это время группа офицеров, во главе с генералом Хорватом, окружает баронессу. Глаза его превосходительства подернуты похотливой дымкой.

– Здравствуйте, ваше превосходительство! – и Глинская нехотя отводит лорнет от Луцкого, – здравствуйте, господа! Ну-с, Леонид Дмитриевич, что нового?

– Прежде всего, баронесса, всегда приятной и лучшей новостью являетесь вы…

– Ваше превосходительство!.. – но офицеры не дают ей говорить, засыпая ее комплиментами.

Баронесса слушает их равнодушно. Она привыкла ко всему этому, как к должному и полагающемуся…

– Скажите, кто этот красивый офицер, справа от нас? – спрашивает баронесса кого-то из присутствующих.

– Это офицер генерального штаба Луцкий. Большая умница и милейший человек. Смелый, талантливый и, главное, любит Россию.

– Откуда он?

– Он приехал к нам, прорвавшись через большевистский лагерь, и сразу проявил себя, как отличный организатор. Вероятно, он будет помощником генерала Андогского.

– Познакомьте меня с ним, – лениво играя веером, говорит баронесса.

– О, пожалуйста!

Кто-то из офицеров направляется к Луцкому и сообщает ему о желании баронессы. Луцкий уже заинтересовался лорнирующей его дамой. Он не может скрыть своего восхищения, когда подходит к баронессе.

Медленным движением баронесса протягивает ему руку, и, когда он почтительно кланяется ей, она непринужденно говорит:

– Я очень рада!

– Благодарю! Считаю за счастье.

– Ну, а теперь, господа, я вношу маленькое предложение. Молебен кончается, – едемте ко мне. Ведь сегодня наш общий праздник. Надеюсь, что и вы не откажетесь, – обращается она к Луцкому.

– Баронесса, я не ожидал такой чести. И, если хотя на минуту сумею доставить вам удовольствие, я буду счастлив…

– Ну, вот и хорошо. Едемте!

2. Банкет

Отель Модерн. Два, соединенных вместе, роскошно обставленных номера – один в две, другой в три комнаты, – занимает баронесса Глинская.

Большая гостиная залита солнечным светом, сверкает золотом бра, багетов, бордюра и граненым хрусталем царски сервированного стола.

Шумное общество, сливки харбинской аристократии со смехом и шутками – только что от молебствия.

Декольте. Тюль. Бриллианты. Желтые скулы японцев. Фраки. Мундиры. Блеск.

Событие национальной радости отмечает баронесса банкетом.

По правую руку баронессы – генерал Хорват. Плавно покачивается седая борода, и в руке высоко… бокал.

– …и кончая мою речь, господа, я должен сказать, что три солнца сияют для нас в этот праздник: первое божье, на небе; второе – оттуда, с Урала – солнце победы и третье… на губах улыбка, бородка склоняется: – третье – в глазах нашей прелестной очаровательной хозяйки…

– Браво! Браво! Шарман!.. – в восторге две молодые княжны Голицыны.

Луцкий вспоминает невольно четвертое солнце… То… Над зданием японского консула.

– Еще, господа, два слова. Скоро Россия будет снова единой… И в деле спасения родины немалую роль сыграет Дальний Восток. Здесь собрались лучшие русские люди… Отсюда – заря спасения. Правда, Николай Львович? Ведь вы хорошо знаете нашу окраину…

– Разумеется… да, – подтверждает Гондатти с улыбкой… И не поймешь: насмешливо или серьезно.

Умен Гондатти! Умен.

– А теперь – и Хорват в сторону полковника Изомэ – за здоровье наших друзей и союзников – доблестный японский народ – ура!

– Ура-а-а!!!

Изомэ привстает;

– Русски… Японски народ… друзья.

– Ура-а-а!!!

Хорват кончил.

Разговор разбивается, дробится тихим, солидным журчаньем… Яркими вспышками. Здесь… там…

Стук ножей, вилок. Дамский смех. Бокалы о бокалы… дзинь…

– Я полагаю – Востротин, профессор, редактор «Русского Голоса» – я полагаю: спасение России – в тесном содружестве классов под управлением твердой руки. Кроме того, Россия – страна земледелия… Да… Рационально поставить хозяйство может только помещик. Народ самому себе нельзя предоставить… Мужик без опеки – глуп, нерасчетлив, лентяй… Ваше мнение, господин Садовский-Ржевский?

– Тоже!

– Да… Лучшие русские люди придут к одному… Даже из левых… Вы были эс-эром?

– Да! Эволюция. Ныне ж Россия – только ребенок… Путь революции опасен… Результат – большевизм и анархия. А по идее был я эс-эром. По идее я собственно им и остался… – и жиром заплывший Гарри Садовский-Ржевский пьет залпом бокал за бокалом.

Луцкий глядит удивленно.

– А по моему – драть мужика!.. И жидов перевешать – юный Голицын, корнет, ад'ютант барона Унгерна, глазами рысьими тупо уставился в рюмку… – Драть!

– За здоровье хозяйки! Ура-а-а!

– Ура а-а!!!

– Ха-ха-ха-ха! Мама! Мэри! Послушайте, что он говорит! – звонко смеется красавица Лили Голицына.

– Я говорю, что в любви и дворянки, и пейзанки одинаково хороши, – делает изящный поклон молодой князь Ухтомский.

– Кня-а-зь!

– Поверьте, я знаю Россию и русский народ! Здесь в Харбине, например, я во всех газетах – сотрудником.

– Кня-а-зь!

– Пардон!

Красным полымем рдеют края небосклона.

Вечер.

Баронесса устала смеяться, слушать, пленять, вести дипломатию.

Юный Голицын, за портьерой, украдкой сыпет на палец белый порошок. Нюхает… В рысьих глазах – переливами блеск… Гнется осиная талия…

Стол. В стаканах недопитый кофе. В вазах остатки бананов, груш, винограда.

Вечер. Устали. Прощаются.

Баронесса тихонько – полковнику Луцкому:

– Полковник! Разрешите мне вас задержать на минутку.

– С восторгом!

Хорват:

– Чаровница! Надеюсь, видеть вас у себя перед поездкой во Владивосток. До свиданья!

Старый Голицын любезно ведет генерала под ручку. Нельзя же – патрон.

Баронесса идет провожать.

Луцкий один. Задумчиво смотрит… Потом подходит к камину и видит: стоят на консоле две статуэтки: Сократ и Венера.

3. Первая страница романа

– Полковник, прошу вас, – и баронесса, кивнув головой в сторону будуара, исчезает за обитой голубым шелком дверью.

Полковник Луцкий следует за ней. Да, ему нравится баронесса. Он это и не скрывает. Разве она может не нравиться? Он зачарован ее мягкими жестами, ее всепокоряющим изяществом…

– Как здесь хорошо, – говорит он, опустившись на покрытую щелком кушетку. Матовый свет сквозь абажур люстры играет радугой в маленьких хрустальных колокольчиках – цветах, свисающих с потолка. Везде на столиках изящные безделушки, вазочки, на стенах китайские панно.

– Не правда ли, здесь можно и помечтать, – говорит, улыбаясь, баронесса, усаживаясь на низкий пуф напротив полковника.

Сильно декольтированная, она напоминает натурально сделанный восковой бюст, только для приличия прикрытый тканью.

Полковник, как зачарованный, не отрываясь смотрит на баронессу. Мысленно он срывает с нее намеки платья, впивается губами в ее тело и пьет томную дурманящую влагу…

– Григорий Григорьевич, – говорит баронесса, – я хотела с вами посоветоваться…

– Баронесса, – я вас слушаю.

– Могу ли я использовать вас для нашего дела?

– О! Всем, чем могу быть полезным.

– Так слушайте.

Она придвигается еще ближе к полковнику. Она жжет его своим дыханием, туманит его мысли. Нечаянное прикосновение ее руки – электрическая струя по его телу. Он уже чувствует – он весь во власти этой женщины, готов по первому ее приказу исполнить любое ее поручение…

– Вы, вероятно, слышали историю с полковником Солодовниковым, – продолжает баронесса, – его арестовали тогда под Иркутском.

– Солодовниковым? – переспрашивает Луцкий. Он что-то не припоминает.

– Он ехал в закрытом чемодане из Петрограда. Он являлся уполномоченным тайного отряда Генро 23+18.

– Это что? – опять не понимает полковник.

– Это шифр Генро. Отряд Генро оказывал нам уже немаловажные услуги. Помните историю с Яковлевым?

– Да, я слышал.

– Так вот, теперь в наших руках имеется уже достаточно сил, чтобы приступить к захвату власти самостоятельно…

– Но как же Генро?

– О, Генро, конечно, имеет свои планы… Нам придется их провоцировать, чтобы использовать.

– Понимаю. Но как это сделать? Все наши организации, вместе взятые, ничто по сравнению с контрразведкой Генро.

– Да, они следят за нами. За каждым нашим шагом. Но мы их перехитрим.

Полковник с восхищением смотрит на баронессу. Он сейчас не в состоянии оценить все, что говорит баронесса. Но ее затея ему кажется грандиозной, величественной… в пользу родины и народа…

– Наш план, – говорит баронесса, понижая голос, – заключается в том, чтобы…

…Чье-то ухо тесно прижалось к замочной скважине и жадно ловит каждое слово баронессы…

– Так вот она какая! – думает Луцкий, когда баронесса кончает изложение своего плана; он в восторге. Но что надо этим людям, руководимым ею? Какое отношение она имеет к генералу О-ой? Странная женщина!

– Это требуют интересы нашей родины. Интересы нашей великой страны, великого русского народа, – говорит баронесса.

– Я всегда стоял за интересы своего народа, – вдохновенно отвечает Луцкий, – можете на меня положиться.

Баронесса улыбается.

– Я знаю! Я верю вам! Поэтому я выбрала именно вас. – Она нежно смотрит на полковника и протягивает ему свою руку. – Хотите, я вас просто буду звать Гри-Гри. Можно?

– Хочу ли, – полковник наклоняется к руке баронессы и покрывает ее горячими поцелуями. Мягкая надушенная рука резким контрастом вызывает в памяти чей-то образ.

Полковник вспоминает: японский штаб… допрос… эта девушка… и слышит, как она говорит следователю;

– Это требуют интересы нашего народа.

– О чем вы задумались? – медленно отнимая руку, спрашивает баронесса. И пронизывает его точно до глубины души страстным взглядом своих серых больших глаз. Полковник Луцкий тонет в этом взгляде: исчезает воспоминание, исчезает дело, исчезает все…

– Я думаю о вас, баронесса. Я думаю… и не в силах закончить фразу, он, пошатываясь, медленно направляется к дверям.

– Итак, завтра вечером, – произносит вслед ему баронесса.

– Завтра вечером, – отвечает Луцкий.

4. Не всякий лакей – лакей

Два часа ночи.

В глухом переулке Харбина, в передней маленького домика, долгий резкий звонок.

Ольга просыпается и прислушивается: – кто бы это мог быть?

Кроме своих, ее тут никто не знает. Она недавно приехала из Амурской тайги больная, усталая… Не может быть, чтобы ее уже успели выследить. На всякий случай, она проверяет обойму браунинга.

– Кто?

– Ольга, это я – Ефим.

– Фу, как ты пугаешь людей, – говорит, смеясь Ольга, впуская Ефима. Разве можно так бешено звонить?

– Я очень тороплюсь, – запыхавшись говорит Ефим, – мне нужно еще обратно.

– Куда?

– На банкет! Я только прибежал сообщить тебе очень важную тайну.

– Тайну? Откуда ты узнал?

– Я подслушал у дверей. Белогвардейцы собираются перехитрить японцев и расторговать Россию. У них составлен подробный план с указанием адресов белогвардейских агентов, находящихся в России и заграницей. Нужно во что бы то ни стало овладеть этим планом…

– И отправить его в Россию, – перебивает его Ольга. – Тогда мы вырвем белогвардейские организации с корнем и разоблачим иностранных агентов.

– Вот, вот!

– Но, как это сделать?

– Завтра вечером полковник придет к баронессе, и она передаст ему план. Так они условились.

– Ну, и что же?

– Я, как всегда, буду прислуживать баронессе. Видишь, это место лакея в Модерне весьма пригодилось. Вероятно, они будут пить кофе или вино. Если всыпать порошок в стакан Луцкого так, чтобы он выпил его перед самым уходом, то не трудно будет выкрасть у него документ.

– Да, это, пожалуй, план хороший. Что же, действуй… Хотя… постой… Кому, ты говоришь, она должна передать его?

– Да, Луцкому! Фу, чорт… я и забыл о нем сказать… Ведь ты ж его знаешь… Помнишь, допрашивал нас…

– Помню, как же. Он, кажется, симпатизировал мне, и, только благодаря этому мне удалось выбраться.

Ефим смеется.

– Ну, это, кажется, вообще человек увлекающийся. Он только что познакомился с баронессой и уже не отступает от нее ни шагу.

Ольга о чем-то думает.

– А знаешь, Ефим, мы пожалуй и это используем.

– Как?

– Я пойду к нему сама.

– Ты?

– Да, я!

– Но ведь тебя сейчас же узнают и арестуют.