Жёлтый дьявол. Том 2. Гроза разразилась. 1919 год. Глава 17. Из-за Амура
Глава 17-ая
Из-за Амура
1. Смоляные запахи тайги
Гей не дивуйте, добрые люди
Що на Вкраине повстало –
Там пид Дашёвым, пид Сорокою
Множество ляхив пропало!..
Подбоченился, заломил шапку, оперся крепко на берданку и затянул Грицко…
…Затянул, заходил заунывную про вольную волюшку Каспия, про золото степей, – да про Дон, да про ратную Сечь…
…И поет, катится бархатом тенор Грицко – все про вольную Сечь, да про вольную вольницу.
…Весело, удало, хорошо партизану Грицко, опершись на берданку, козырем выводить, запевать перед дивчатами, перед хороводом.
…И плачут, и разливаются по вишневым кустам, вишневыми пахучими голосами дивчата в деревне Вишневке…
Уже давно ночь. Но крепок смоляной запах тайги, и вечеряют партизаны с дивчатами деревни Вишневки.
Кругом, хороводом ходят… А то вон сидят на поляне кружками и поют, поют…
Дивчата вплели в волоса веночки и скалят белые зубы-смехом вкрадчивым, задорным дышат их пунцовые раскрытые, жадные губы, – блеском серых глаз заволакивает партизанское сорвиголовье, сердце ухарское, парняцкое…
И ребята не остаются в долгу – крепко мнут медвяную, таежную, упругую девичью грудь… Партизанской хваткой берут они дивчат и весело до утра, до белесых туманов на сопках они целуются по кустам… И смехом медвяницей шумят вишневые кусты в деревне Вишневке, завороженной круторогим серебряным месяцем.
Это партизанский отряд отдыхает между боями – гуляет…
Но заставы чутки по-прежнему и не гуляют…
Там идет тихий разговор, простой, крестьянский: …вот победим, а там отдых и спокойная своя жизнь, и на свободной земле, и свой легкий и радостный труд…
– Но чу?.. – насторожилась застава.
…– По переду Дорошенко…
И топот копыт вместе с голосами доплыл.
– Э-э!.. Наши из-под Черниговки… – Начальник заставы спокойно опять ложится в кучку партизан и продолжается разговор.
Это возвращается Иван Шевченко со своей кавалерией с лихого набега.
И оттуда слышно – все ближе и ближе доносится:
…– А по…
…– А по заду Сагайдачный…
Що променяв жинку
На тютюн да люльку… необачный…
…Эй!.. Долыною гей…
Широкою – необачный!..
Что им до жинок, когда здесь так много дивчинок – и всякая – крепкая, как репка… таежная, смоляная… Одно слово – партизаны, вольница!..
И тянет с сопок и дышит смоляными запахами ночь – таежная, густая, звучная… Такая же звучная, как меткий выстрел партизанского карабина.
2. Партизан Липенко и его рассказ
Далеко за полночь.
Шамов заканчивает последнюю фразу воззвания к колчаковским солдатам:
«…бросайте свои гарнизоны – идите к нам в сопки… в раздолье полей… по селам и деревням вас ждут здесь наши девушки, чтобы петь вам про свободную, крестьянскую, смоляную, таежную жизнь… А парни – наши партизаны, ждут вас в свои отряды, чтобы с вами, плечо к плечу биться за волю и землю – за свободную крестьянскую и рабочую жизнь…»
Встал, расправляет, вытягивает свои отерпшие руки – хрустят суставы.
Зевнул – спать пора.
В штаб – стуком винтовки и двумя парами ног… входят…
Партизан к нему:
– Товарищ Шамов, с заставы послали – вот проводить в штаб… говорит – партизан… Из-за Амура… кивком головы на приведенного.
Шамов к тому – смотрит, ждет…
– Да, товарищ!.. – Тот просто и прямо на Шамова – из Мошковского я отряда, для связи послан к вам в Приморье.
– Что-нибудь есть у вас?..
– Как же, товарищ… – И новый партизан низкого роста, уже пожилой, в бороде и усах, живо сел и начал разматывать онучи… размотал, покопался что-то и…
– Вот, товарищ!..
Шамов взял лоскут белой материи, на которой была печать и явка Мошковского отряда.
– Липенко – ваша фамилия?..
– Да, Липенко! – И маленькие охотничьи глазки Липенко сверкнули весело, – Липенко, товарищ!.. Амурский партизан… Вот к вам пришел посмотреть, как вы здесь живете, воюете…
– Ничего, не плохо… – Демирский вышел на разговор…
А потом и Марченко – фельдшер, и машинист штаба, и начхоз фронта, – все повылезали – захолонуло партизанское сердце: связь пришла, из-за Амура!.. Вот откуда идут!.. Значит, наши дела не плохи… – Каждый думает. И все с любопытством глазами в маленького невзрачного Липенко. Кто он? Крестьянин или рабочий? А больше подойдет – охотник, а еще лучше – настоящий амурский партизан, – хорошо и легко по-таежному одет – все как-то крепко и аккуратно прикручено на нем.
– Партизан – одно слово, таежник!..
И вот, когда его покормили, Демирский не выдержал…
– Ну, товарищ Липенко…
Тот улыбнулся спокойно, набил свою носогрейку, зажег, затянулся – причмокнул сладко и начал ровно, не торопясь, по-таежному серьезно и крепко свой рассказ, как они там воевали с колчаками и японцами, там, далеко за Амуром…
3. Под белым саваном
…Всем партизанским командирам Амурской области.
Мошков.
И все.
Много пакли намотано в шпалы, в кладку под мостом… облито керосином, нефтью – все это.
– Ну, живей там!.. – С полотна дороги начальник команды лыжников.
Чирк! – спичка и огонь. Охватило все шпалы, загорелась пакля…
А кругом – снег… и тихо…
И черный густой дым скоро заволакивает всю кладку, и большим костром горит деревянный временный мост из шпал.
– Готово!..
Весело потрескивает костер.
Команда лыжников уходит дальше к следующему такому же мосту…
Это амурские партизаны, в белых халатах, в белых гольдских унтах.
Они неслышно скользят вдоль Амурки и зажигают мосты…
А по станциям железной дороги: д-дуу-ду-ду-ду… ду-ду-ду… ду-ду-ду…
Гудит фонопор, мечутся японские коменданты:
– Аната, оой![12]
Но нет ответа – порваны провода.
Горят мосты.
Начальники японских отрядов лишены связи и возможности передвижения, разделены… как в ловушке.
Они тревожно насторожены и посматривают в синь тайги… А оттуда, с сопок двигаются партизаны.
Горят мосты – нельзя подать помощи японским гарнизонам, разделенными между собой.
Благовещенск.
Мечется по кабинету начальник 14-ой дивизии генерал Иши-Зо.
– 317 мостов!.. 317 мостов в одну ночь! Проклятые!.. – кричит он по-японски. И не выдержав: – Сворочь!.. Боршуика… Мошинка!..
Холодная амурская ночь.
На синем бархате вселенной мириады звезд, близкие, белые, огромные, как глаза, которые смотрят на землю и что-то ждут…
Тайга молчит. Лишь изредка треснет где-нибудь столетний дуб, разодранный морозом.
Вот какой холод в амурской тайге.
Пах-пах-пах… чак-чак… чок-чок…
И опять: та-та-та-та-та… тарррр… та-та-та – пулеметом в ответ по невидимому неприятелю, по снежным сопкам.
И дальше идет японский батальон… Третьи сутки уже идет он, все глубже, все глубже в тайгу.
Это по плану начальника 14-ой дивизии Иши-Зо стягиваются кольцом в глубь тайги японские войска для окружения и разгрома партизанских штабов и отрядов.
Двигается японский батальон по снежной целине тайги. А вокруг – редкой цепочкой по флангам идут партизанские отряды лыжников. И не видно их, и везде они… Идут и постреливают. А ночью не дают зажигать костров.
Мерзнут японские солдаты.
А партизаны все постреливают…
Чуть утро.
Выглянет… опять спрячется… Выглянет – опять спрячется…
– Что за чорт! – не видит он, что ли?.. Один из лыжников партизан… И перебежал несколько деревьев, прячась, останавливаясь… Вот совсем близко – опять выглянул: стоит японский часовой – на белом, желтый неуклюжий с мохнатым воротником, как копна врос в снег, твердо держит винтовку.
Стоит на посту часовой – не шевелится.
Лыжник ближе…
– Гаааав! Гаф!.. – И замер за дубком партизан… Тишина… Чуть выглянул опять – стоит как столб часовой…
– Ну, готов, значит!.. – и бегом на него с винтовкой наготове.
Подбежал, ткнул…
Качнулся часовой – и мягко в снег, как полено.
Тук-тук-тук… тук-тук-тук… тук-тук-тук-тук-тук-тук…
По застывшим деревьям тайги палкой стучит лыжник.
Откуда-то издалека донеслось два глухих стука: тук-тук…
А потом и вся тайга застучала…
И с сопок отряды один за другим в долину скатываются… Кольцом окружают японский батальон.
Желтые, на корточках взводами японские солдаты спят…
Вот офицеры группой – тесно прижались друг, к другу – спят…
Японский батальон уснул мертвым сном – замерз.
Только вьючные лошади вздрагивают, прядут ушами, озираются… Спит батальон.
А через неделю белые сопки… Белым саваном закрыло голые трупы японцев.
Не найти батальона. Снег запорошил все следы.
А амурским партизанам что – они не боятся холода… Гольды их одели в теплые мягкие унты, они ходят и посвистывают. Русскому таежному человеку холод – удовольствие: румянец и крепость мускулов.
И ходит он по тайге, да постреливает, да поджидает вот такую звездную, холодную ночку, а под утро…
Спит японский батальон, покрытый белым саваном.
И есть у партизанов новое оружие и много патронов.
4. И хорошо и плохо
Ночью на запасных путях во Владивостоке много вагонов с Амурки, а вокруг них ходят японские часовые и никого не допускают.
Грузчики на Эгершельде шепчутся:
– …Навезли мороженого мяса, сами и грузи эту падаль… И не грузят.
– …Отказываются грузить, ваше высокопревосходительство… – Таро замер. Ждет.
– Хаарррр… тьфу!.. Заставить силой!!.. – О-ой выругался по японски и еще:
– Хар… тьфу!..
– Неудобно… ваше высокопревосходительство – консульский корпус.
– Уррр… хр… тьфу! – рвет и мечет, выхаркивая О-ой.
Грузчики отказались грузить мороженые трупы японцев для отправки в Японию. Так и отказались – не помогла даже высокая поштучная плата, по иене со штуки.
Благовещенск.
Начальнику 14-ой дивизии генералу Иши-Зо… Дальше 20-ти верст в тайгу японским войскам не ходить. Ответственность… на Вас.
Главнокомандующий Экспедиционными Войсками Тихо-Океанского побережья и Д.В.
Генерал О-ой.
Сидит в кабинете у себя генерал Иши-зо и скрежещет зубами:
– Боршувика!..
Но у него сегодня есть утешение.
Утром сегодня атаман Кузнецов лично был у него.
– Ваше превосходительство, вождь партизанских отрядов Амурской области большевик Мошков сегодня при попытке бежать застрелен конвоем… – И в казачьи усы Иудина улыбка.
– Аригато![13] – Мертвое желтое лицо японского генерала – чуть огонек в глазах.
Больше ничего.
Продолжение следует...
