ЯРОСЛАВ ТУРОВ: УМНИЦЫ И УМНИКИ. ПОЛУФИНАЛ. ДЕНЬ 3. СОМНЕНИЕ
День третий. Сомнение
Когда Одиссей возвращался домой в Итаку, его путь пролегал мимо острых скал, на которых жили сирены. Они заманивали моряков на рифы своим прекрасным пением, а потом пожирали их трупы. Одиссею очень хотелось и остаться в живых, и сирен послушать, поэтому он залепил гребцам уши воском, а сам приказал привязать себя к мачте, чтобы, обезумев, не броситься в море. Чем-то эту легенду напоминала моя подготовка к игре.
Гавриил, живший со мной в одном номере, был одним из самых интересных собеседников, которых я когда-либо встречал. Стоило ему раскрыть рот, как я забывал всё на свете и пускался с ним в бесконечные и увлекательные споры обо всём на свете — был ли Николай Второй безвольным, по чьей вине началась Первая мировая война, ради чего нам следует жить, как жить, во что верить и согласно своей вере какие средства в жизни выбирать. Много было тем, всех не упомнишь.
Так вот, я, как тот Одиссей, очень хотел и поговорить всласть — ещё бы, целый месяц молча над книгами просидеть! — и к игре подготовиться. Последнее в компании Гуляевского было совершенно невозможно. Несколько раз я думал, что из него вышел бы пастор какой-нибудь новомодной церкви или, скажем, адвокат. Безупречно владея лицом, умея находить слабые точки в позиции оппонента, Гавриил мог в два счёта разрушить самую прочную теорию, что, впрочем, и делал. У меня тут же рождалась другая, он опровергал и эту, и так до бесконечности. Готовиться в такой обстановке было всё равно, что Сизифу катить свой камень на вершину горы. Уговоры заткнуться не помогали, и я в конце концов нашёл способ — заткнул уши берушами, которыми мама меня снабдила для самолёта. Средство оказалось действенным, но и тут Гавриил находил способы меня отвлекать, делая во время чтения совершенно уморительные рожи или копируя все мои движения. Он был как печальный клоун, скорбный арлекин, со смертной тоской в глазах заставлявший меня кататься по полу от смеха. Досаднее всего было то, что я никак не мог этому противиться. Вечером мы опять, как перипатетики, прогуливались, без конца обсуждая законы, по которым живёт Вселенная. Помню жуткий страх, нахлынувший на меня тогда. Причиной его была растерянность — я просто не знал, во что мне верить, какую стратегию избрать. В душе, как кошка с собакой, не уживались два мира — фатализм и антифатализм, вера в судьбу и вера в то, что ты сам являешься причиной того, что происходит вокруг тебя. Объяснения Толстого: что жизнь, мол, есть смешение этих двух миров, что я, к примеру, могу в любой момент поднять и опустить руку, и тут я совершенно свободен, но когда бегу в атаку со своим полком, я не могу повернуть назад, потому что это выше моих сил, — эти слова не утешали меня, потому что они не учили меня, как следует поступать. Фатализм звал расслабиться и положиться на волю случая — если мне суждено будет выиграть, то это случится в любом случае, если же я проиграю, значит, это будет своеобразный урок, который преподал мне бог. Сразу вспоминается Печорин, бросавшийся под пули, веря в неизбежность предначертанного.
Вера в рок звала меня рискнуть всем и ступить на красную дорожку, полностью отдав себя во власть этих невидимых волн, то качавших меня плавно и тихо, то швырявших, как при штормовом ветре, из стороны в сторону. Вера же в собственные силы вселяла страх и неуверенность в себе — слишком много вокруг умных и достойных, слишком много тех, кто прочитал больше и внимательнее, чем я. Этот путь советовал мне выбрать золотую середину — хорошую, но трусливую жёлтую
дорожку, путь неудачника, потому что его обычно выбирали те, кто становился вторым. За всё время просмотра передачи «Умницы и умники» я помню всего несколько раз, когда выигрывали на жёлтой дорожке. Победы людям даются в основном на красной, где ты реально показываешь свои знания и силу, либо на зелёной, где ты выигрываешь автоматически, когда твои противники, согнувшись под тяжестью непомерного бремени вопросов, треща раздавленными костями, плетутся на трибуну. Всё, как в жизни.
Тогда я решился. Лучше пусть я проиграю на красной, но все будут видеть, что я сильный и не боюсь рисковать. Пусть все знают, что я играю со своей судьбой и не страдаю малодушием. Лучше пусть думают, что я излишне самоуверен, чем будут лицезреть мои сомнения. Слабость и неуверенность отступили, и я почувствовал
себя почти счастливым. Мой бог, моя судьба, мои родные и близкие — все они со мной. За спиной — целая область, болеющая за своего земляка. Я не имею права их подвести. Пусть знает Россия, что в Амурской области не боятся глядеть в лицо своей судьбе!
