ВЕХИ И ВЁРСТЫ. Автобиографический роман. Глава 177. Мамин ридикюль
У моей мамы был белый кожаный ридикюль с красивой плетёной ручкой. Она берегла его, как зеницу ока, и носила только в особых случаях. Мне не терпелось посмотреть, как сплетена эта ручка потому, что я хотел научиться плести сам. Долго с любопытством я изучал её плетение.
Когда смелость взяла верх над страхом, я стал расплетать ручку, стараясь запомнить плетение. Ручку я восстановил, но предать ей первоначальный вид не смог.
Заранее обдумав свои дальнейшие действия, я мамину сумочку положил на место и успокоился. Своё любопытство я решил свалить на любимого всеми братишку Генку. Я рассуждал так: «Генка - любимец отца и мамы, поэтому его ругать не будут и мне всё сойдёт с рук.
Когда мама обнаружила испорченный ридикюль, спросила у меня: «Вася, это твоя работа?» Ответ у меня был готов и я, не моргнув глазом, выпалил: «Что вы, мамочка? Это, наверно, Генка! Такого я не сделаю никогда!» Мама покачала головой и сказала: «Ладно! Придёт с работы отец, устроит вам разборки обоим и быстро узнает, чьих рук это дело».
Когда о ручке ридикюля узнал отец, сразу бить нас не стал, а дал время подумать и добровольно признаться в содеянном грехе. Мы молчали, как рыбы. Тогда папа снял с брюк узкий, толстый ремень из сыромятной конской шкуры и сказал: «Последний раз спрашиваю, кто испортил мамин ридикюль? Если признаетесь, бить не стану, а не признаетесь, пороть буду обоих, хотя уверен в том, что это дело одних рук».
Папа, видимо, сразу заподозрил меня в этом, но решил мою совесть проверить на деле. Первый раз в жизни у меня не хватило мужества признаться в поступке, содеянном мной. До последнего момента я в глубине души надеялся на то, что всё обойдётся без порки, поэтому твёрдо стоял на своём – не я! Некоторое время отец подождал, затем несколько раз стеганул ремнём меня, а следом и Генку. От резкого удара на моей спине и на заднице мигом соскочили пузыри, я взвыл: «Ой! Больно! Папочка! Родненький! Не бейте меня! Это не я!» Генка молча принял удары, проявив свой упрямый характер.
Нас бить отец больше нас не стал, но из кухни принёс две щепотки соли, рассыпал её перед нами на пол и заявил: «Если не признаетесь, сейчас вас обоих поставлю на эту соль коленками, и вы будете стоять на ней до тех пор, пока не скажете о том, кто испортил мамин ридикюль». Папа приказал, и мы послушно встали на соль коленками.
Во мне боролось чувство жалости к невиновному Генке и своё упрямство. В то время, когда я хотел уже признаться, услышал папин голос: «Вася, ты иди спать, а Генка будет стоять на соли до тех пор, пока не признается». Папа, видимо, бил меня на сознание. Мне было очень жаль невиновного братишку и совесть мучила меня. Я уже был готов признаться в содеянном поступке, как раздался голос Геннадия: «Папа, это я». «Почему сразу не признался? За тебя Василию досталось. Ладно, иди спать! Умеешь шкодить, умей и ответ держать!» - прочитал ему нотацию отец.
Когда Гена лёг ко мне на кровать, я попытался обнять его и пожалеть, но он отвернулся, что-то бурча себе под нос. Мне было жаль брата и стыдно за свой поступок, но дело было сделано, а после драки кулаками не машут!
Этот мой грех на всю жизнь остался лежать чёрным пятном на моей совести...
