ТАРАСОВ Ю.А.: Артём на заре своей истории. Глава 10. Колонисты из Восточной Азии. Часть 1

Если Вы когда-нибудь бывали на Тавайзе или Амбабозе, Шаморе или Майхэ, то наверняка задумывались о значении и происхождении этих загадочных и непонятных русскому человеку географических названий.

Можно предположить, что их оставили древние аборигены, однако, на самом деле большинство из сохранившихся ещё в памяти людей старых топонимов Приморского края имеют китайские и корейские корни.

Когда же появились представители этих народов в наших местах?

Какую роль сыграли они в истории освоения Приморской земли?

Китайцы

Когда в начале 60-х годов ХIХ века по Южно-Уссурийскому краю прошли первые русские экспедиции и воинские команды, они повсюду на своем пути встречали фанзы китайских собирателей и звероловов (По утверждению Ф.Ф.Буссе в Приморье тогда находилось около 300 китайских фанз. (Буссе Ф.Ф. Переселение крестьян морем в Южно-Уссурийский край в 1883 – 1896 гг. СПб., 1896. С.19)). Уже тогда этих пришельцев было здесь едва ли не больше, чем местных жителей — тазов и удэгейцев.

От корейской границы до реки Тетюхэ, по всему побережью, на относительно небольшом расстоянии друг от друга, было разбросано тогда несколько десятков одиночных китайских фанз. В каждой из них проживало не более одного - двух, реже трех человек. Служили они остановочными пунктами для передвижений китайских промысловиков по суше или на лодках вдоль берега к основным местам сбора морской капусты и морских червей (Бурачек Е.С. Воспоминания заамурского моряка. Владивосток, 1999. С.8), в изобилии водившихся тогда в прибрежных водах Южно-Уссурийского края.

Такие же редкие цепочки китайских фанз можно было встретить и вдали от морского берега на всех тропах, ведущих от восточных Манчжурских городов к тем же промыслам, но уже прямо по Уссурийской тайге. Некоторые из них находились тогда и на территории Артема.

Согласно воспоминаниям второго по счету командира поста Владивосток Е.С.Бурачка, одна из них, стояла в ноябре 1861 года где-то в верховьях ручья, носящего сегодня название «Муравьиный» и впадающего в Уссурийский залив в районе бухты отдыха на Тавайзе. В самом устье этого ручья располагалась еще одна фанза, вблизи которой Бурачек видел множество вытащенных на берег долбленых китайских лодочек, охраняемых живущими здесь китайцами и целой сворой собак (Там же. С.25). Здесь, по-видимому, уже тогда находилась одна из сезонных рыбалок китайских отходников.

Близ устья реки Майхэ, у места переправы через неё, на правом берегу стояла фанза одинокого китайца, очевидно перевозчика (Там же. С.27), которая, по утверждению побывавшего здесь в 1867 году путешественника Пржевальского, носила название Гызен-Гу (Пржевальский Н.М. Путешествие в Уссурийском краю (1867-1869 гг.). Владивосток, 1990. С.158). Именно тут реку пересекал путь, которым следовали китайские промысловики, передвигаясь от Уссурийского залива в долину Цимухэ и далее на Сучан и Лифудзин. По-видимому, одним из пунктов на этом пути была и фанза зверолова, обнаруженная зимой 1860-1861 годов солдатами, шедшими донесением в Турий Рог, где-то в районе не существовавшего ещё поста Угловой.

Обитатели этих жилищ, конечно, не сидели сложа руки в ожидании очередных гостей (Бурачек Е.С. Воспоминания… С.84). Те, что проживали на морском берегу, сами, по возможности, собирали щедрые дары океана или варили соль, а таёжные китайцы промышляли ловлей зверей, занимались огородничеством и даже, в небольших размерах, полеводством, имея специально для этого в своих хозяйствах рабочий скот. Некоторые из наиболее предприимчивых брались за изготовление водки «сули», производство которой стало быстро возрастать с момента появления в крае русских солдат.

Впрочем, далеко не все местные китайцы жили тогда в одиноких фанзах. Ко времени включения Приморья в состав России здесь уже имелось несколько довольно значительных деревень, располагавшихся в наиболее пригодных для ведения сельского хозяйства местах.

Одно из таких поселений, с населением около 300 человек, находилось на месте нынешнего поселка Шкотово, в устье реки Цимухэ. Жители этой деревни, по словам Е.С.Бурачка, занимались земледелием и заготовкой рыбы, которую вялили на солнце. Последнюю ловили не только для собственного потребления, но и для продажи в ближайших Манчжурских городах (Там же. С.8). Впрочем, то же самое можно сказать и о всех остальных продуктах промысла китайцев в нашем краю.

Особенно интенсивно торговля дарами Уссурийской природы производилась зимой, когда замёрзшие реки и заливы становились удобными путями сообщения, по которым торговцы-скупщики и сами промысловики целыми обозами везли звериные шкуры, рыбу, морскую капусту и другие продукты своей деятельности на ярмарку в г.Хуньчунь (Ярмарка в г Хуньчунь, находящемся в нескольких километрах от русско-китайской границы в районе залива Посьет, проводилась тогда в дни начала Нового года по китайскому календарю. (Бурачек Е.С. Воспоминания заамурского моряка. Владивосток, 1999. С. 67)).

Трудно сказать, когда впервые появляются китайцы в нашем краю. Многие сотни лет их сдерживали относительно суровый климат и строгие запреты императоров. По наблюдениям Бурачка, самые старые из встреченных им манз (Манзами называли себя китайцы, жившие на территории Манчжурии и Уссурийского края) пришли в Приморье немногим более чем за 20 лет до него (Бурачек Е.С. Воспоминания… С.80), то есть примерно в конце 30-х годов ХIХ века. Видимо именно это десятилетие и следует считать началом китайской колонизации Уссурийского края.

Как раз в эти годы «недвижный» прежде Китай вступил в полосу глубокого затяжного экономического кризиса, связанного с обесцениванием медной монеты «вэнь» (Один лан, то есть унция серебра, соответствовал в 1830 году примерно 1000 медяков — вэней, в начале 40-х годов — полутора тысячам, в 1848 году —двум тысячам, а в начале 50-х годов —почти пяти тысячам вэней. (История Востока. М., 1994. Т.2. С.196))— основного платежного средства для подавляющего большинства населения этой страны.

Причиной инфляции стало значительное сокращение запасов серебра, которым обеспечивалось денежное обращение в тогдашнем Китае из-за быстро растущего год от года ввоза опиума англичанами, нашедшими, таким образом, очень удачное средство для экономического подчинения этой огромной и, казалось, неприступной страны.

С некоторых пор россиянам уже не нужно объяснять, какие гибельные последствия может иметь быстрая инфляция для рядового человека и поэтому нам легко представить себе положение, в котором оказалась китайская беднота на рубеже 30-х и 40-х годов ХIХ века. Не имея возможности платить все увеличивающиеся государственные подати очень многие обитатели городов и селений Китая, в поисках средств существования, стали покидать свои семьи и, не взирая ни на какие запреты, уходить на окраины страны.

Те, кто проживал в непосредственной близости от закрытых Манчжурских территорий, именно там теперь искали спасения от угрожавших им голода и нищеты. Учитывая ситуацию, манчжурские чиновники, видимо просто закрывали на это глаза, тем более что и они могли получить часть доходов от эксплуатации китайцами Дальневосточной тайги.

Основным способом нелегального проникновения в Манчжурию была, очевидно, переправа через пролив Лаотешаньшуйдао, отделявший ее от п-ва Шаньдун, поскольку выходцы именно из этой провинции Китая с самого начала преобладали среди манзовского населения Уссурийского края.

Кстати, это население было исключительно мужским. Хотя цинские власти теперь сквозь пальцы смотрели на деятельность в крае беглых китайцев, они по-прежнему строго следили за тем, чтобы те не брали сюда с собой своих семей (Бурачек Е.С. Воспоминания… С.117). Манчжурию и южное Приморье правящая в Китае династия считала своей наследственной вотчиной (Маньчжурские императоры считали себя наследниками правителей чжурчженьской империи Цзинь существовавшей на землях Манчжурии, Приморья и Северного Китая в ХII-ХIII веках) и принимала все меры, чтобы пришлое китайское население не могло укорениться в здешних местах.

Некоторые китайцы выходили из такого затруднительного положения покупая себе жен у местных жителей – тазов (Бурачек Е.С. Воспоминания… С.80). Однако таких браков было относительно немного. К тому же, по мере роста численности китайского населения в прибрежных районах Приморья, количество тазов здесь быстро сокращалось. Они уходили подальше в сопки от ставших слишком оживленными и потому опасными для них прибрежных путей (Там же. С.193).

И торговля, и производство, и сама жизнь китайцев в этих местах подчинялись очень жёстким правилам и распорядкам, диктовавшимся не только суровыми условиями жизни в тайге, но и тысячелетними корпоративными традициями самого Китая. Все южное Приморье было тогда разделено по географическому признаку на несколько районов, во главе которых стояли выборные старшины — тайе (Резиденция тайе района, прилегающего к заливу Петра Великого находилась в деревне Цимухэ. (Бурачек Е.С. Воспоминания… С.82) , обладавшие немалой властью, действие которой распространялась не только на китайское население, но и на аборигенов.

По данным Ф.Ф.Буссе, общественные управления китайцев в Приморье находились в зависимости от пограничного китайского чиновника, проживавшего, в 80-е годы XIX века, в Ямуне, на левом берегу реки Уссури, против устья р.Иман.

Последний периодически объезжал все китайские общества в тайге для сбора податей китайскому правительству. (Буссе Ф.Ф. Переселение крестьян морем… С.20)).

Тайе имел, в частности, право судить членов своей общины и назначать от ее имени любое наказание, даже смертную казнь. Для исполнения его указаний существовал штат специальных помощников тайе в количестве четырех человек. Тайе держал под контролем все торговые операции китайцев проживавших на его территории и сам имел право представлять в такого рода, отношениях избравшую его общину (Бурачек Е.С. Воспоминания… С.82).
Столь обширные полномочия фактически сделали его конкурентом местных властей сразу после присоединения этого края к России. К тому же, все здешние китайцы ещё довольно значительное время пребывали в убеждении, что край на самом деле по праву принадлежит не России, а им.

Е.С.Бурачек приводит в своих воспоминаниях любопытный эпизод, когда один из местных манз, в запальчивости, заявил начальнику русского военного поста, что тайе в силах даже изгнать его отсюда со всеми его людьми (Там же. С.108). Думается, фраза эта не случайно сорвалась с его языка.

Местные китайцы действительно считали себя тогда способными сделать это и события, случившиеся в наших краях пять лет спустя, убедительно подтверждают такой вывод. Правда, сейчас принято почему-то считать, что летом 1867 года в Приморье имело место вооруженное столкновение русских с вооруженными манчжурскими разбойниками — хунхузами. Однако во время военных действий их участники с русской стороны чаще, и не без основания, называли противостоящих им китайцев манзами, а не хунхузами. Да и сами эти события получили тогда название «Манзовская война».

Столкновения начались на острове Аскольд, когда копавшие там золото китайцы отказались подчиниться приказу начальника поста Владивосток лейтенанта Этолина прекратить несанкционированную золотодобычу и вступили в бой с прибывшей для их разгона командой матросов и солдат (Хисамутдинов А.А. Владивосток. Этюды к истории старого города. Владивосток, 1992. С.63).

Можно предположить, что работавшие там манзы были убеждены в абсолютной законности своих действий, поскольку получили разрешение единственного признаваемого ими представителя местной власти - здешнего тайе. Не исключено, что он сам и возглавлял их, чем, может быть, и объясняется значительный территориальный охват восстания манз. Их отряды доходили тогда до самых окраин Владивостока, заставив изрядно поволноваться его немногочисленных еще европейских жителей (Там же).

Это событие наглядно продемонстрировало крах первоначальной политики русских властей в Уссурийском крае, направленной на сближение с манзами, чтобы, по выражению Е.С.Бурачка «...и отдаленные китайские деревни возымели желание присоединиться к русской семье народной» (Бурачек Е.С. Воспоминания… С.34). Через восемь лет после основания поста Владивосток неосуществимость этих надежд стала абсолютно ясной, и руководство области начало всерьез заботиться о заселении края по возможности не китайским населением.

Впрочем, манзы и сами не особенно стремились укорениться во владениях России. До 1878 года в Китае действовал ещё формальный запрет на переселения, а после его отмены китайцы предпочитали осваивать ближайшие к ним территории Манчжурии, оставаясь под привычным управлением цинских властей.

К тому же, с открытием в середине 70-х годов пароходных рейсов между портами Китая и Владивостоком (В 1876 году такие рейсы начал совершать пароход «Батрак». (Шевелев М.Г. Срочное пароходное сообщение между Ханькоу и Николаевском. Материалы о семье Шевелевых. Архив ПЦ РГО - ОИАК.)), китайская беднота получила относительно легкую возможность выезжать на заработки в Приморье только на летний сезон (Шевелев М.Г. Срочное пароходное сообщение между Ханькоу и Николаевском. //Материалы о семье Шевелевых.// Архив ПЦ РГО - ОИАК), что окончательно лишило её стимула к массовому переселению в наши места. Центром притяжения китайцев-отходников Владивосток стал с самого начала 70-х годов, когда, в связи с переносом туда военного порта, в нём развернулось производство широкомасштабных строительных работ. Именно в это время китайцы начинают разработку месторождения извести на Тавайзе (Согласно докладу военного губернатора, в 1881 году известь близ р.Тавайза в 40 верстах от Владивостока выжигали около 40 манз, живших в пяти фанзах. (РГИА ДВ Ф.28. Оп.1. Д.78. Л.38)), регулярно снабжая ею быстро растущие город, крепость и порт.

Важные изменения происходили и в среде постоянного китайского населения края. В нём все более и более начинают преобладать торговцы и промышленники, а численность и влияние хозяев земледельческих фанз, особенно после конфискации у них лучших земель в пользу российских крестьян, стали быстро сокращаться. Соответственно менялись и формы управления китайской общиной.

Должность тайе, формально запрещенная российскими властями, но фактически продолжавшая существовать, отошла на второй план, а его функции перешли к местным обществам торговцев (Все они руководствовались Уставом китайских торговых палат, утвержденным в 1903 году министерством земледелия, торговли и промышленности Китая, и были связаны с китайской администрацией Маньчжурии (РГИА ДВ Ф.702. Оп.1. Д.868. Л.1.)), во главе которого стояло Главное Восточное Китайское Общество Владивостока, официально разрешенное на территории области в 1881 году. Общество это имело собственную полицию и суд, назначало и исполняло наказания и старалось охватить своей властью все китайское население края (Приморский край. Краткий энциклопедический справочник. Владивосток: Изд-во ДВУ., 1997. С.125), испытывая впрочем серьезное противодействие в этом со стороны своих главных конкурентов — тайных обществ хунхузов.

И то и другое таило в себе серьезную опасность для русского Приморья в случае войны с Китаем, реальность которой была тогда ещё достаточно велика. Лишь начавшееся в 1883 году массовое переселение российских крестьян морем в Южно-Уссурийский край позволило переломить сложную этнополитическую ситуацию на Дальневосточных рубежах пользу России.

С этого момента доля европейского населения стала здесь быстро возрастать, а процент китайцев и корейцев, соответственно, сокращаться (Если в 1882 году европейцы составляли не более половины населения Южно-Уссурийского края, то в 1897 году во всем Приморье их было не менее трех четвертей. (Рыбаковский Л.Л. Население Дальнего Востока за 150 лет. М.: Наука, 1990. С.54-56)).

К тому же, с прибытием сюда очередных партий переселенцев-крестьян, прежнее, почти исключительно манзовское население наиболее удобных для земледелия речных долин, целенаправленно изгонялось местными русскими властями в сопки и города (По признанию Ф.Ф.Буссе, «…В нескольких случаях выселение манз происходило административным путем, когда можно было доказать, что данная фанза основана после 1861 года и без разрешения русских властей.». (Буссе Ф.Ф. Переселение крестьян морем… С.20) Так в 1883 году были выселены китайцы, обитавшие в долине реки Майхэ,а затем на Сучане и в других местах.(Там же. С.56) В 1891 году шкотовские крестьяне отобрали у манз лучшие земли в долине реки Цимухэ,а затем часть из них сдали тем же китайцам за половину урожая. (РГИА ДВ Ф.1. Оп.4. Д.915. Л.73,87)). Впрочем, в большинстве случаев хозяева земледельческих фанз, во избежание соседских столкновений, уходили сами (Буссе Ф.Ф. Переселение крестьян морем в Южно-Уссурийский край в 1883 – 1896 гг. СПб., 1896. С.20).

И всё же общая ежегодная численность китайцев в Приморье оставалась, за счет рабочих-отходников, очень высокой. С началом строительства Уссурийской, а затем Китайской Восточной и Сучанской железных дорог, она ещё более возросла.

Такие грандиозные мероприятия, при тогдашнем состоянии техники, требовали громадного количества рабочих рук, которых относительно редкое русское население края дать тогда ещё не могло.

Естественно, поэтому, что главным источником рабочей силы стал соседний многомиллионный Китай. Столь же естественным выглядел и тот факт, что большинство рабочих было завербовано в провинции Шаньдун, вот уже более 50 лет исправно поставлявшей в Приморье всё новые и новые контингенты отходников. Немало было здесь, впрочем, и выходцев из других провинций Восточного Китая. В этот период сюда на пароходах прибывало до 15 тысяч сезонных рабочих в год. Последними осенними рейсами почти все они возвращались обратно в Китай (Дальневосточная магистраль России. Хабаровск, 1997. С.23).

На месте китайцы организовывались в артели под руководством своих подрядчиков, знающих русский язык, с которыми и входили в соглашение представители нашей стороны (Там же. С.24). Корейских артелей было намного меньше. Вместе они выполнили тогда 67% дорожных строительных работ. Примерно такие же артели создавали китайцы-подрядчики и для частных промышленных предприятий края.

В результате, к началу 1-й Мировой войны, китайцы численно явно преобладали в структуре местного рабочего класса. Особенно это было заметно в угольной промышленности, где их численное превосходство было просто подавляющим (Русское Приморье. 1922 г. №6. С.1). Достаточно сказать, что на территории нынешнего Артема в 1915 году китайских рабочих было более чем в 20 раз больше, чем европейских (На Зыбунных и Угловских копях в 1915 году работало 828 китайцев и не больше 40 рабочих и служащих европейцев. (Населенные и жилые места Приморского района (крестьяне, инородцы, желтые), Перепись,1 – 20 июня 1915 г. С.14)).

Качество китайской рабочей силы на шахтах оставляло желать много лучшего. В углекопы записывались, как правило, совершенно случайные люди, временно заброшенные судьбой в наши края. Им не хватало ни опыта, ни знаний, ни мастерства. Не удивительно, что средняя суточная производительность подземного рабочего китайца была в три-пять раз ниже, чем у его коллеги — шахтера на Японских островах (Производительность подземных рабочих на рудниках края составляла до революции около 50 пудов в сутки, японского рабочего - от 2-х до 4-х тонн. (Русское Приморье. 1922 . №6. С.1)).

Впрочем, зарплата таких рабочих примерно соответствовала количеству добываемого ими угля. Обычно, она была в полтора — два раза ниже, чем у работавших здесь европейцев (Горное дело в Приамурском крае // Материалы по изучению Приамурского края. Вып. 24. Хабаровск, 1916. С.131). И тем не менее, даже такой невысокий заработок похоже вполне удовлетворял сезонников-китайцев. Оно и понятно: цена жилья для них была практически нулевой, а на продукты они не тратили ни копейки поскольку питались за счет подрядчика из общего котла (Потребности китайских рабочих были намного ниже, чем у русских. Так, ежемесячное потребление русского рабочего оценивалось тогда в23 рубля, корейского -18 рублей, а китайского - только 8 рублей. Благодаря «артельному» питанию, китайский отходник мог сэкономить за сезон от 125 до 175 рублей , получая в итоге в три с половиной раза больше чем он имел возможность заработать у себя на родине. (Рыбаковский Л.Л. Население Дальнего Востока... С.28)). В результате, почти всё что получали они увозили с собой в Китай.

Помимо горнодобывающей отрасли на плечах китайских рабочих держалась в те годы также почти вся строительная промышленность края, за исключением, с 1910 года, производства казённых работ (В 1910 году был принят закон «О желтом труде», запрещавший использовать выходцев из Восточно-Азиатских стран на работах, производимых за счет казны). Со временем, они фактически монополизировали строительную деятельность даже в русских сёлах и деревнях. Практически все крестьянские дома, построенные в Угловом, Кневичах, Суражевке или Кролевце вплоть до второй половины 30-х годов, были возведены руками китайских плотников, резчиков и столяров (Воспоминания И.Н. Иванова и П.А. Корявченко. Архив Историко-краеведческого музея г.Артема (ИКМА)).

Весьма прочные позиции занимали выходцы из этой страны и в сельской торговле, особенно благодаря продаже товаров вразнос, где у них вообще не было конкурентов среди россиян. По достоинству оценили местные крестьяне и традиционную китайскую медицину.

По воспоминаниям Петра Архиповича Корявченко, в 20-е годы именно в деревню к китайцам, располагавшуюся тогда в трех километрах восточнее Суражевки, обращались за помощью жители этого села в случае какого-нибудь недомогания или болезни (Воспоминания П.А. Корявченко. Архив ИКМА). Ещё одним очень распространенным видом деятельности китайцев в наших краях было производство наркотиков и хунхузничество, но об этом будет сказано в другой главе этой книги.

Источник