ЯРОСЛАВ ТУРОВ: УМНИЦЫ И УМНИКИ. ПОЛУФИНАЛ. ДЕНЬ 2. СНОВА ЗДЕСЬ
День второй. Снова здесь
Подготовка началась с четырёх утра. Гавриил, с которым нас снова поселили вместе, имел привычку, пошутив, заразительно засмеяться и прямо во время смеха резко делать серьёзное лицо.
Повторить этот фокус я не мог, и в итоге, давясь смехом, корчился под его пристальным скорбным взглядом. Несколько раз он пытался научить меня владеть лицом, но быстро разочаровался — ученик из меня был никакой. «Ты слишком искренний», — сказал раз Гавриил после долгого молчания. Кем-кем, а искренним я себя никогда не считал. Однако я чувствовал, что эти тяжёлые серые глаза видят меня насквозь. Это раздражало, я чувствовал себя голым. Прекрасно видя моё раздражение, Гавриил становился очень вежливым, извинялся по поводу и без повода, причём делал это так, что невозможно было понять, кривляется он или говорит правду. За это я злился на него ещё больше.
Помните момент в «Войне и мире», когда Пьер Безухов приехал к Андрею Болконскому в Богучарово после своего южного путешествия? Долгая беседа о смысле жизни захватила их, заставляя по-новому глядеть на окружающий мир. Так и мыс Гавриилом тёмным вечером в свете фонарей прогуливались по Москве, чувствуя приближение чего-то великого и таинственного. Я представлял себя князем Андреем, надменным и самоуверенным, с каким-то незаслуженным презрением к мелочам вслушивался в речи Гавриила-Пьера, толкующего о том, что жизнь наша — это беспрерывное и бесконечное развитие от низших форм мира материального к высшим формам мира духовного или даже божественного.
— Развиваясь во Вселенной, человек проходит все стадии эволюции, начиная от камней, минералов, простейших грибов и бактерий, продолжая растениями, животными, бесконечно перерождаясь в новом воплощении.
— А каким животным был я в прошлой жизни?
— Скорее всего, одной из высших обезьян, — пожал плечами Гавриил. Такой ответ меня немного разочаровал. Хотелось услышать название животного, наиболее подходящего мне по характеру — на обезьяну я мало похож.
Видя это, Гавриил разъяснил:
— Пойми, что от характера тут ничего не зависит. Высшие обезьяны стоят на наиболее близкой к нам ступени развития. Далее ты, скорее всего, был охотником в первобытной общине, потом крестьянином в каком-нибудь феодальном государстве…
— Мне кажется, я не был рабочим, я был воином. Наёмником, — сказал я.
— Что ж, вполне вероятно. Но важно то, что, пройдя весь этот путь, мы оказались именно здесь, в России. Что-то страшное грядёт. Мир, такой, какой он есть сейчас, подходит к концу, очень скоро всё изменится.
— Опять разговоры про конец света?
— Вовсе нет. Это будет не конец, это будет начало. И очень показательно то, что мы родились именно в 1992 году, чтобы именно к этому началу успеть вырасти, развиться, набраться сил и разума. Мы должны будем сыграть во всём этом какую-то роль. Всё это неспроста.
— Знаешь, одно время меня тоже посещали мистические прозрения, что будущее грядёт, — поморщился я. — Но если рассудить логически и проследить отечественную историю, то мы с тобой не найдём там ни одного светлого пятна, когда что-то действительно кардинально менялось. Пётр, дворцовые перевороты,
Екатерина II, Николай, Александр, снова Николай, Ленин, Сталин… Все были тираны, все лили кровь, все раз-два да расшатывали столпы, на которых держится наш народ, ставили его на край гибели. Сотни, тысячи, миллионы жертв истории канули в Лету, а Россия всё живёт и даже кое-где процветает. Как жили, так и будем жить.
— Смотри, в начале 2009 года в мире проживало примерно 6 миллиардов 600 миллионов человек. На начало 2010 года их стало 6 миллиардов 800 миллионов. К 2012 году нас станет уже 9 миллиардов, к 2015-му — 11 миллиардов. Ну а дальше там пойдёт чистая геометрическая прогрессия, сам высчитывай. Мир просто физически не сможет остаться таким, какой он есть сейчас. Он просто вынужден будет измениться, причём изменение это будет кардинальным и произойдёт в течение одного года или даже нескольких месяцев. В самом лучшем случае изменения произойдут только в геополитической сфере, в худшем…О худшем я даже подумать боюсь.
Гавриил говорил что-то ещё, но я не слышал его, мне сделалось страшно. Страшно от того, как я мал и ничтожен и какая волна зарождается там, вдали, во всём. Она сокрушит всё на своём пути, перевернёт, смешает и создаст новый мир. Каким он будет? Найдётся ли мне в нём место с моими примитивными суждениями,
знаниями и представлениями о законах Вселенной?
— Осталось очень мало времени, — каким-то совершенно особым, утробным голосом говорил Гавриил. Мне казалось, что это уже не он сам, что это какое-то высшее существо, снизошедшее до диалога со мной, выбрав оболочку этого сероглазого смертного. Существо переваливалось с ноги на ногу и сверлило меня буркалами, улавливая малейшие дуновения ветерка и колебания травы на бедных полях моей мелкой душонки. Оно видело все мои пороки и недостатки, но не осуждало их, так как было несоизмеримо выше — мы же не осуждаем муравьёв за их пороки.
— Осталось очень мало времени. Тебе даны большие способности, Ярослав. Ты можешь повлиять на ход событий, если возьмёшься за серьёзное дело прямо сейчас. Это во времена Толстого, когда время текло, как кисель, можно было преодолевать этап за этапом, перерастая «Детство», «Отрочество», «Юность», «Севастопольские рассказы», и только потом браться за «Войну и мир», ведя при этом самый развратный образ жизни. Сейчас нет на это времени. Тебе нужно браться за «Войну и мир» прямо сейчас. В твоей голове уже есть всё необходимое, чтобы начать. — Сказав это, существо снова стало Гавриилом.
Наваждение пропало.
— Я уже начал повесть и не могу бросить её на полпути, — промямлил было я в ответ, но потом растерянно уставился на Гавриила. Тот усиленно чесал нос. — Постой… Гаврила, это ты сейчас сказал?..
— Что именно? — удивился Гуляевский (такая у него была фамилия) и тут же чихнул. — Слышь, Яр, пойдём в номер, я что-то подмерзать стал…
Тем же вечером мы втроём — Гавриил, Оксана и я — отправились в «Останкино» на репетицию. Шли молча, глядя под ноги — снег начал подтаивать, тротуар хоть и не превратился в одну сплошную лужу, но был весьма близок к этому. Я был бы не прочь поплавать, но в другой компании и при других обстоятельствах, а пока просто молился и посылал в космос сигналы положительной энергии, настраиваясь на победу. «Умники» регионалы встретили нас радушно.
Перед игрой, когда все были равны, на лицах светились улыбки, все желали друг другу удачи, внутри же искренне желая удачи лишь себе. После короткой беседы стало понятно, что по биографии Толстого все читали одну и ту же книгу — Виктора Шкловского из серии «ЖЗЛ». Особо старательные, отыскав более позднюю версию оного труда под авторством Зверева и Туманова, прочитали и её. Итого, вся борьба наша скатывалась к тому, кто внимательнее читал, потому что три романа — «Война и мир», «Анна Каренина» и «Воскресение» — были прочитаны каждым. Как оказалось после, это помогло далеко не всем. Пока в кругу «умников» царили мир, дружба и жвачка. Общаться было легко и приятно, все шутки были исключительно про Льва Толстого (другого юмора здесь не понимали), я нравственно отдыхал.
Зашли в студию. Боже, какая ностальгия! Как я, оказывается, соскучился за месяц по этим жёстким фанерам, натирающим зад, по этой «цапле», неустанно порхающей по залу, по этому ареопагу, который, кстати, сделали ниже метра на полтора. Уйдя в добровольное заточение в свою комфортабельную келью с компьютером, телевизором и кроватью, я весь месяц душою жил именно здесь, сидел именно здесь и тянул руку. Некоторые думают, что поднятая рука — признак пятёрочника, чистюли, «ботаника», не способного ни к чему другому, кроме как к поглощению знаний. Они ошибаются. Поднятая рука — это боевое знамя победы, оно поднимается в момент, когда чувствуешь в себе силу ответить, показать свою подготовку. Поднимая руку, человек становится выше, он довлеет над собеседником. Поднятая рука — символ сильного и уверенного человека, именно такими и являются «умники» в программе. Они — живое воплощение успеха, победы, удачливости и психической выносливости: такие нагрузки, которые выдерживают они, способен выдержать не каждый культурист. Месяц без остановки изучать Льва Толстого — всё равно что месяц без остановки поднимать штангу. Нет, это даже тяжелее — штанга не подавляет тебя своей волей, не заставляет чувствовать себя муравьём, никчёмной амёбой.
Вяземского увидели далеко не сразу — он, слегка шаркая ногами, заложив руки за спину, прохаживался в тени. С прошлого раза он показался мне сильно похудевшим — видимо, для него Лев Николаевич в объединении с десятью веками истории Древней Японии тоже не прошёл даром. После краткой инструкции нам огласили рейтинг, сформировавшийся после четвертьфинала.
Я в нем стоял на 12-й позиции из 23 существующих. Другими словами, из двенадцати агонистов, которым было даровано право выступать на дорожках, я был последним. Как оказалось, именно это сыграло важную роль. Вызывали четвёрками. Гавриил, стоявший в рейтинге на четвёртом месте, оказался последним в первой четвёрке и карту не тянул. Судьба в лице Юрия Павловича протянула ему билет в четвёртый агон. Затем распределились ещё две четвёрки, и настала моя очередь. Карту я не тянул. Скорее, карта тянула меня. Даниил Лапач, заработавший в четвертьфинале, как и я, четыре ордена, был на одиннадцатом месте и тянул карту передо мной. Так как карты с цифрами «1» и «3» уже были вытянуты, нетрудно было догадаться, что остались «2» и «4». Сражаться с Гуляевским мне не хотелось, поэтому я решил немного «подкорректировать» судьбу. Но та оказалась хитрее.
— Вытяни второй, — шепнул я — и тут же спохватился: ведь если бы Даниил вытянул второй агон, мне достался бы четвёртый. Но было уже поздно. Лапач вытянул карту — и на ней, словно издёвка фортуны, алела цифра «два». Губы мои скривила ухмылка. Это будет даже интересно… На своё место я сел, сверля
глазами Гавриила, словно пытаясь его загипнотизировать. Весь зал внимательно наблюдал за нами. Улыбки у всех исчезли. Борьба началась.
