ВЕХИ И ВЁРСТЫ. Глава 235. Уваров и Мещеряков. Этап и безногий полковник
На другой день после визита дяди Гоши, ко мне подошел плотного телосложения подтянутый заключённый и фамильярно обратился: «Что, коммунёнок, потолкуем?»
Ответил ему в его тоне: «Отваливай! Мне с фашистами толковать не о чем! Ясно?»
Весельчак: «Всё понял! Если у тебя нет настроения, поговорим в другой раз».
За нашим разговором наблюдал высокий, серьёзный мужчина лет пятидесяти. После ухода весельчака, он подошел ко мне и с лёгким акцентом сказал: «Я не знаю, о чём говорил с тобой этот человек, но мой тебе совет – будь с ним осторожнее. Ты знаешь кто это? Это настоящий фашист и полковник Власовской армии Уваров. Он отстреливался в Берлине от наших войск до последнего патрона.
Он провокатор, и ты с ним никаких разговоров не веди».
Раздражённым голосом спросил у него: «А кто тогда вы?» Он спокойно ответил: «Спроси у любого человека, кто здесь давно работает, они тебе скажут кто я. Для тебя я – мастер ОТКа завода, для многих - коммунист, несмотря на то, что нахожусь в заключении, как враг народа.
С Уваровым мы сидим по одной статье, но он фашист, а я, как был коммунистом, таким и останусь до конца своей жизни». Когда мастер отошел, обратился к дяде Коле Орлову, который работал на соседнем станке и был коммунистом: «Дядя Коля, кто этот человек, который сейчас подходил ко мне».
Дядя Коля Орлов работал с заключёнными раньше меня и всех знал не понаслышке. Поняв, что спрашиваю серьёзно, ответил: «Это Мещеряков - бывший первый секретарь Кишинёвского Крайкома партии. Ему можно доверять.
Через два дня в цехе появился Уваров, но не в таком весёлом настроении, как в первый раз. Мы перебросились с ним несколькими фразами.
Спросил у него: «Говорят, что вы настоящий фашист?»
Он: «Раз говорят, значит, так и есть! Ну, и что с того?»
Я: «Мне непонятно одно, нацизм возвеличивает немецкую расу. Другими словами, любовь к своему народу. Тогда напрашивается вопрос – если Гитлер любил свой народ, то почему он дал команду затопить берлинское метро вместе с людьми?»
Уваров: «Мне трудно ответить на этот вопрос, моё мнение такое – возможно, он хотел замести свои следы».
Я ему сказал: «Ненавижу фашизм, поэтому прошу вас больше ко мне не подходить».
Вскоре после нашего разговора с Уваровым ко мне подошел вольнонаёмный нормировщик нашего цеха Володя и сказал: «Сейчас у проходной собрали заключённых. Готовится отправка этапа. Не желаешь посмотреть?»
Согласился, и мы пошли с ним к проходной, у которой уже стояло множество арестантов. Одни стояли с рюкзаками, другие с чемоданчиками, некоторые держали в руках небольшие сумки, но большинство людей были любопытные, как мы, и смотрели на то, как уходил этап.
Моё внимание привлёк к себе безногий человек. Он был широк в плечах, но вместо ног у него были култышки. Мне стало жаль этого человека. У одного из стоящих рядом со мною заключённых спросил: «Почему этого калеку не выпустили по амнистии?»
Заключённый усмехнулся и произнёс: «Этот человек не подлежит никакой амнистии. Сидеть ему здесь до окончания своего века. Он был полковником Красной Армии, но после приказа Сталина за номером двести двадцать семь, под Сталинградом он попал в плен. Наши войска его освободили, но в живых от полка осталось всего сорок семь человек. Ему приписали сдачу полка, за это ему сунули четвертак. Он на этом не успокоился, в лагере организовал митинг, на котором сказал: «Ни в какой стране в мире нет столько тюрьм, сколько в Советском Союзе! Сталин строит тюрьмы для народа!».
Услышав такое, подумал: «Ну, и гад этот безногий! Как он посмел так сказать на любимого вождя товарища Сталина? Так ему и надо! Пусть сидит!»
Не стал интересоваться фамилией того полковника потому, что посчитал его предателем Родины.
Если бы сейчас встретил где-нибудь этого мужественного человека, склонил бы перед ним свою голову и сказал: «Простите меня, дорогой товарищ полковник, за то, что так плохо тогда подумал о вас».
