Жёлтый дьявол. Том 1. Гроза разразилась. 1918 год. Глава 9. …Грянул
Глава 9-я
…Грянул
1. Никольская каша
Широкий светлый станционный буфет первого класса. В буфете – никого. Только вон там, у окна, на солнечной стороне, за столиком, сидит человек. Он читает газету, пьет чай. По временам он откладывает ее и скучающим взглядом обводит пустой зал. Ему все равно – он закуривает папиросу. Можно подумать, что он обладает большим терпением.
Бритая голова его блестит. Кто он, пассажир? – Но через плечо у него бинокль – больше никаких вещей.
– Николай, слушай, как ты сюда попал? – и Ильицкий быстро и цепко схватил сидевшего за руку.
– А ты? – тот спокойно.
– Я? Ну, я понятно, – я тут со своим вагоном, – еду по поручению во Владивосток.
Бум-м-м…
– В чем дело? – Ильицкий вздрогнул.
На перроне Никольск-Уссурийского вокзала забегали. Промелькнул мимо окон красный околыш дежурного по станции.
– Через полторы минуты еще ахнет, – смотрит на часы молодой подрывник. Щеки его горят, молодое лицо сияет, глаза возбужденно блестят.
– Где ты, скорее! Баранов! сюда к дрезине.
– Есть! – доносится из глубины туннеля.
Бум-м-м! И грохотом наполняется туннель.
Маленький толстенький коротышка выныривает из дыма.
– Есть, Адольф! – вскакивает на дрезину.
На задымленном, скуластом его лице – глаза как щелочки, да зубы.
– Едем, ребята! – и двое подрывников начинают крутить передачу.
Через несколько минут, из дыма и холода на солнце.
Туннель Раздольного позади.
Скорее в Никольск-Уссурийский.
Туннель взорван!
Первая преграда чехам есть.
Броневик дрогнул и откатился назад.
– А!.. проклятые, – взломали и туннель… – и чешский поручик спрыгнул с полувагона на насыпь. За ним несколько солдат. – Команда двинулась в разведку во внутрь туннеля.
Сзади подходил эшелон чешских войск 5-го стрелкового полка.
От эшелона к броневику бежал офицер:
– Братче, что случилось?
Из броневика высунулась голова:
– Братче, поручнику – болшевики взломали туннель. Штаб полка сейчас же был соединен по телеграфным проводам с командующим и доносил:
– Братче, командующий!
– Большевик взломал туннель…
Поручик улыбается – командующий в ответ выругался русским матом.
– Есть, братче!
Команда:
– Эшелон, выгружайсь…
– Саперы, в тоннель!
И 5-ый стрелковый полк двинулся обходной колонной через сопку к городу Никольску.
Вокзал гудит.
Эшелон за эшелоном прибывают красноармейцы.
Буфет мигом наполняется – все хотят есть, кричат, разговаривают, – спорят.
– Вот тебе и Владивосток…
– Приехал, – закончил Ильицкий и улыбнулся. Они вышли из буфета и пошли по перрону.
Мимо них, пересекая дорогу, быстро прошел на ходу, поздоровавшись с Ильицким, военный. Он скрылся в дверях телеграфа.
– Это комвойсками – Тонконогий… – Ильицкий понял поворот головы Николая вслед удалявшемуся.
Когда они повернули обратно, Тонконогий уже вышел из телеграфа.
– Так и знал! – они снова встретились – Тонконогий шел с ад'ютантом.
– Ничего не слышно из Владивостока? – Ильицкий подошел.
– Ничего, – сообщение прервано…
– А оборона?
– Вот, как раз то, что сейчас надо организовать. Но со мной штаба нет. Гродековский еще не прибыл.
– Может, я чем могу помочь?
Невероятно глупая обстановка…
– Да! Вы?
Тонконогий думает.
…– Вот и еще товарищ, мы с ним вместе были в армии Лазо, на Забайкальском… Он там командовал участком фронта…
– Николай! – зовет Ильицкий.
Тот подошел.
– Вот, товарищ Тонконогий… – поздоровались… – можете нас использовать.
Буум-м-м – доплыло эхо, глухое в солнечном ярком дне, как бы растворилось, заглушенное жарой.
Все повернулись…
– Это Раздольнинский туннель!.. хорошо – задержка чехам…
– На долго? – Николай смотрит на Тонконогого.
– Нет… вот почему и надо здесь организовать оборонительный рубеж – идемте в мой вагон, – там набросаем план обороны… пока стянутся части…
– А во Владивостоке есть какие-нибудь наши войска? – на ходу Ильицкий.
– В том-то и дело, что нет: все были отправлены на Гродековский фронт.
– Легко начали чехи…
– Легко!..
– А кончат?..
Вошли в вагон.
Уржжжжжшшш… – мотор заведен.
Крыло семафора прямо.
Жезл в руках моториста.
– Едем?
– Едем! – дверка захлопывается.
На полотне у стрелки стоят Тонконогий и Ильицкий.
– Живей возвращайся!.. – вдогонку.
Автобус плавно ускоряет ход.
Вот мелькнул семафор… Диска… и увалы пошли, потянулись слева от Китая… А справа – бледные очертания Сучанских хребтов.
На раз'езде замедляет ход…
Кто-то машет фуражкой…
Начальник раз'езда красный флаг выставил…
– В чем дело? – Николай из окна.
На подножку автобуса вскакивает военный в гимнастерке… на поясе наган… лицо потное, глаза мигают – и растерянные.
– Вы, товарищ, куда? – спрашивает.
– А вам что, товарищ?
– Подвезите меня – мне нужно до следующего перегона.
– А вы кто?
– Скажу потом – здесь неудобно…
– Едем! – мотористу.
Автобус ускоряет ход.
– Ну, товарищ?
– Я… в Хабаровск… от фронта – организовать тыл… сформировать отряды.
– Вы?… Кто послал?..
– Я!..
– Вы… Кто?
– Я! Комфронта Гродековского…
– Кто?
– Абрамов…
– Моторист – стойте!..
Жжжжиии… шшшшшшиии…
Дверь автобуса настежь:
– Сейчас же вылезайте.
– То-есть, как?..
– Без разговоров!.. – и челюсти Николая хрустнули… Глаза недобрым огоньком:
– Ну?..
Вылез…
– Место командующего там, на фронте!
– Я… знаю… вы…
– Вы – трус!..
2. Крепкая сила
…Колоссальные возможности! – думает: край, который таит в себе неисчерпаемые богатства, бесконечные возможности.
– Нет! – говорит – вслух: этот край должен победить. Вы знаете, что здесь есть?
– Ну? – несколько голосов.
– Как нигде, здесь есть удивительный материал: кованные люди, крепкие, таежные… С метким глазом и твердой рукой… – Они победят – не отдадут край…
– Сейчас?
– Все равно, когда – их будет!.. Посмотрите – вот они!
И он опирается о косяк окна, смотрит. Высокий, здоровый, с крепким затылком и шеей, широкоплечий.
– Ну! – и он поворачивается: золотая оправа очков блеснула – крупный нос, резко очерченные бритые губы, квадратный подбородок, – сила, чуть-чуть ирония чувствуется в этом большом открытом лице, темном от рамы кудрявых черных волос, с широкого лба – назад.
А внизу, под окнами корпуса на лужайке плаца и ниже в лог и на шоссе к вокзалу тянется колонна вооруженных людей.
Это – красногвардейцы с базы. Все здоровые, крепкие, загорелые ребята, есть и старики; все это – грузчики, возчики, крючники…
Словом – база Хабаровская, широкоштанная, живописная. Винтовки они несут, как хорошие дубины.
– Что, товарищ Краснолобов?
– Ничего!.. – они будут драться не плохо. Надо им только твердую руку, да военную голову… И этот человек – сам твердый и уверенный – любит настоящую кованную силу. Недаром он Преддальсовнаркома.
– Вот, задача – вам, военным, сделать из этой разношерстной буйной силы – крепкую, стойкую, дисциплинированную.
– Это значит – сделать Красную Армию!..
– Да-да! А теперь – доклады, товарищи, – Краснощеков[5] отходит от окна, садится к столу и начинается работа.
Заседание уже кончено – начали с рассвета.
Теперь проведение в жизнь решений.
И, как машина, методично, по-американски работает Краснолобов.
– Мобилизационный отдел окончен: его начальник сделал доклад – двадцать тысяч двинуты на фронт, уже в дороге…
– Амурские канонерки довооружены и уже форсируют в Уссури, к Ханке и на Амур к Николаевску, – докладывает только что назначенный молодой матрос – начальник Амурской флотилии.
– Продовольствие? – и Краснолобов подымает очки or блокнота, чуть улыбается: он знает – богат край продовольствием и фуражом.
Цифры быстро столбиками ложатся на блокнот.
Кончено. Точка. Итог солидный – можно быть пока спокойным.
Добавляет только:
– Не стесняйтесь! – где надо – крепче, тверже… вот план… – большая графика цифр и пунктов комиссару продовольствия передана.
«Фронт – это самое главное», – думает он, нажимает кнопку; коротко:
– Товарища Саковича.
Быстро, боком, с бегающими маленькими глазами, сутулый, худой, в очках, с высоким торчащим воротничком – шея в нем, как у гуся, болтается, – входит:
– Я, товарищ Краснолобов.
– Фронт?
– Самое неопределенное…
– Что?
– Будто бы наши немного потесне…
– Не будто бы, товарищ командующий, а точно – что?
Плечи командующего – треугольником – голова недоуменно качнулась.
– На фронт нам с вами надо, вот что, товарищ Сакович… А сейчас – к аппарату идемте!
– Товарищ Мировский, Тонконогий?
Говорит Краснолобов, – как фронт?..
И тягуче идет по ленте:
…тревожно, слабые участки фронта – мало сил… Только что подорван наш броневик. Начальник штаба сам выехал на броневике на выручку… – Шлите скорее организованную силу и командный состав.
Последняя буква на ленте, точка, и:
– Еду сам, – резко телеграфисту…
– Еще? – телеграфист остановился.
– Точка! – Саковичу – идемте в мой вагон…
На ходу:
– Скажите своему ад'ютанту: сейчас же паровоз – на фронт…
Ни зги.
…Свист ветра, да грохот колес.
А по бокам, по насыпи мелькают какие-то тени, что-то кричат, но…
– Ни черта не разберешь!..
Броневик – визгом в ущелье, еще темнее… Рельсы заворачивают влево, а там, из-за поворота – два глаза: фонари…
– Что?…
Паровоз! – столкновение!!.
– Стой!!!..
И с насыпи воплем:
– Стой! – стой! – стой! Тени машут, кричат что-то.
Тормоз рванул.
Как в лихорадке трясет броневик: искры из-под колес – не катится, а скользит по рельсам.
Близко глаза, огромные фонари – вот:
– Трах… – треск…
Миг – и всем ясно.
Крушение: где? Что? Почему?
Но с насыпи уже раздается звонкая команда начальника штаба:
– Команда броневика, сюда, к эшелону… – Один за другим в темноте, кубарем скатываются красногвардейцы с броневика: ничего – благополучно… Только – передняя площадка броневика – вдребезги, в щепы, да бедняге артиллеристу оторвало ногу…
– Несите в задний вагон товарища, – быстро та же команда.
К эшелону:
– А ты что, машинист, – знаешь, что броневик из Евгеньевки вышел… Почему выехали, где жезл?
– Нет его… Заставили…
– Что-о?.. – сообразив:
– Назад, к Мучной!.. – и одним прыжком на паровоз, за ним – команда с броневика.
– …Я… я…
К печке прижат штыками человек. Его лицо не отличишь от изразцов: как мел! Только глаза в огне.
– Давай жезл!.. – один из обезумевших в панике.
– Что, вы с ума сошли? – и браунингом на трусов.
Расступились штыками – трупом валится обессиленный начальник раз'езда.
Потом к этому, с браунингом – штыки:
– А ты кто такой?
– На фронт, там чехи подорвали броневик, – вместо ответа им.
Но паника цепко сдавила их душу – сорвала маски, глаза в безумии:
– Окружены!.. Ты тоже предатель! Едем с нами обратно… В штаб…
– Трусы – один останусь! Ни шагу ко мне – и прямо в гущу наступающих браунинг втиснул.
– Ту-у-у-у…
– Айда, бросай!.. Скорей – эшелон уходит, – как волной схлынули и догонять эшелон.
И – командир за ними…
К фонопору:
– Товарищ Мировский – Никольский батальон бросил фронт, встретьте надлежаще.
– Пулеметами!.. Ты тоже не оставайся один – что сделаешь?
– Остаюсь, все-таки…
– Приказываю…
– Остаюсь!
– Расстреляю!
– Можете!
– Сумасшедший, чорт с тобой… Оставайся…
– Правильно!
Николай один…
Побелевшими губами шепчет, дрожит стрелочник, ему:
– Товарищ, ваш броневик тоже ушел за эшелоном…
…– И эти струсили, значит… Совсем один остался: вот так авангард… Выручил…
Сел к телеграфному аппарату, а возле положил браунинг.
Подумал про себя, а вслух вышло:
– Ловко…
…– А ведь они разорвут его в клочья, заколют… – и проводник в страхе зажмурил глаза и присел на пол в коридоре вагона.
…Нет! – Тише… Все тише бурлит за обшивкой вагона море людское… вот застучали, захлопали железные листы крыши вагона – кто-то поднялся, прошел, стал и…
– Товарищи! – в жуткой тиши – не поверил проводник, приподнялся, чуть выглянул в окно:
– Он, заговорил: ну, значить все в порядке… – подумал и смело прошел по вагону. Заглянул в купэ – пусто… – Разбежались все, оставили его одного… Вот – товарищи… и штаны тут… Ай-ай, без штанов… – струсили – убьют… А еще на фронт едут… А он – крепкий, молодец… И проводник стал слушать.
А Краснощеков все говорил и говорил… Просто, понятно, немного с акцентом, но ясно, и главное, – так просто и вразумительно и нужно. И все больше и сильнее чувствовалось – ну, теперь они его поймут и – послушают:
– Правильно!..
– Дельно говорит!..
Вот уже там, здесь раздается в толпе вооруженных людей с такими возбужденными лицами и злыми и недоверчивыми глазами.
И чувствуют, что правда: и никуда им не уйти от чехов – все равно будут бить, край разорят; драться, как ни прикладывай, все равно придется… хоть сейчас… али – потом…
И ясно всем – сейчас легче побить, потом будет труднее.
И разве он гонит насильно:
– Идите по домам, – слышал, говорит…
– Только, что вы там найдете – чехов, которые по одиночке вас расхлещут, да поперевесят, а здесь, вот сейчас вы – сила… И мы спасем от разорения край и завоюем революцию.
И так кончил.
Все знали теперь, что уж это так, и что надо драться… а раз драться, так серьезно… и – решили тут же, ночью:
– На руки его, качать!.. В вагон… да с ним на фронт…
– На фронт!.. – гудела толпа…
Сами прицепили эшелон к его поезду и айда… С песнями и твердостью.
А Краснощеков спокойно у окна, один – смотрит в ночь, в искры, полосы огня от быстро мчащегося паровоза… а сзади – громыхает эшелон хороших ребят.
– В штабе недочет… думает он и чуть-чуть улыбка, но никто не видит: в купэ темно и один.
3. Цепи желтого дьявола
Гудит… Стонет протяжно, колышет, качает воздух, забирая за собой хвостом:
– У-х-х-хху… у-хуу… у-хуу…
Тяжелый снаряд через легкие блиндажи окопов в прорыве между железной дорогой и цементной сопкой – левого фланга боевого участка фронта.
Грузчик сорвал шляпу и крестится:
– Господи, пронеси!..
Пролетело.
Голова из блиндажа высунулась, а рукой:
– Вон она, туды ее мать, вон! – и грузчик толстым закорузлым пальцем туда за снарядом в тыл.
А другой, поглубже уткнувшись:
– Разве мы в силах воевать против всех наций?..
– В силах – потому, мы пролетариат!.. – нас везде много, больше всех…
– А что толку: оружия нет, а тут – техника…
…У-у-у-ух… у-ух…
– Вон она, вон она – опять загула…
Глубоко в блиндаже:
– Я, брат, всю германскую воевал – старый солдат, знаю… а ты чего – красногвардеец… ты и пороха-то еще не нюхал, и в штыковой не был…
– Буду – значит… не бойсь, не подгадим…
У у-ух… жжжеееиии…
– Их засыпает… в наступление собирается… вот погоди – к ночи… а то под утро…
Всю ночь косили пулеметы болотную траву у цементных сопок.
Свистала, визжала трава, как под литовкой, а сопки гремели, перекликались.
…– Как у тебя на правом? – по фоническому плотно к уху трубку, лежа на карте.
…– Весело поливают…
– А ребята? – опять с левого фланга… лежит, повернул голову.
Фонарь на полу, светом в лицо – молодое, загорелое, бритая голова.
– Молодцом! – И неунывающий голос Шевченко Гаврилы прерывается командой по флангу…
А потом к нему, на левый:
– Слышишь, я собираюсь сделать вылазку… темно, ни черта не видать, как бы не прошли проволоку чехособаки…
– Хорошо… у меня уже двинут батальон под прикрытием пулеметных сопочек – ушли…
– Держи связь в случае заварухи – может быть, завяжется бой к утру…
– Ну, само собой… Только что-то не нравится мне это утро…
– Что?
– Да видно будет все… – желтые близко… патронов мало, да и ребята…
– Ни черта… хоть бы сам дья…
Уух-жжи-жи…
Начальник фланга на ухо Флегонтову, шопотом:
– Видишь – японцы… цепями… в лощину… на наш участок:
– Вижу… – смотрит в бинокль.
– Иди к батальону в цепь – ближе с ними… предупреди ротных… а я здесь буду, с пулеметами…
В бледном рассвете из под тумана, над высокой болотной травой красные околыши шапок цепочкой рассеялись… колеблются – двигаются перебежками…
Ближе…
Уже развиднело… и солнце.
Полыхнуло траву – зарозовело в росе, заискрилась омытая.
И – как красные маки – японские картузы близко поднялись… и широкой цепью с равнением по рядам – в атаку марш…
… – Японцы!.. японцы!.. – по редкой цепочке батальона.
Высокая тонкая фигура в папахе, бегом по цепи…
– Ребята – крепко!.. – не пори горячки… не стреляй… дождем, а потом в штыки… – и Флегонтов присел в середину батальона, опершись на винтовку.
Горгочет, двигаясь, японская колонна… Громкая гортанная команда офицеров…
Вот блеснула шашка – сейчас бросятся.
…– Японцы… японцы… – дрожью по рядам батальона.
Мертвая ждущая тишина да солнце!
Вдруг:
– Банзааай!.. – в ста шагах.
Дрогнул батальон, поднялся, и…
Но с пулеметных гнезд вовремя:
– Трррррр… та-та-та… та-та-та… та-та-та-та-та… – зарезали, застрочили и – стоп.
– Батальон, вперед!!. – хриплое…
– Урр-р-аааа!!! – ринулся…
– Все, Николай? – нагибается Ильицкий с броневика.
– Нет, вон еще один! – смотрит в бинокль Тонконогий, комфронта.
– Подождем?
– Конечно!.. – и по вертикальной лесенке, на броневую площадку и к Тонконогому:
– Какого черта, ведь отбили атаку – чисто!.. Ни одного японца – видите?..
– И уходим с фронта!..
– Что за чертовщина?..
Бууух…
– Видите? Сзади стреляют… а?
– Скорей! – кричит Ильицкий подходящему красногвардейцу, – скорей!
Тот бегом…
– Табак дело!..
Подбежал. Не может влезть – устал очень…
– На, руку! – и Николай принял от него винтовку, а другой за шинель…
Влез… тяжело дышит:
– Я ж говорил… разве мы… в силах воевать… против всех наций!..
Ильицкий не выдержал и раскатился: – сзади стреляют, впереди – никого.
…А здесь – «все нации»…
Броневик тихо стал отходить.
Фронт покидали без выстрела.
А в тыл – навели орудия.
Едем – приготовились…
На всякий случай…
4. Хвосты
– Чехи обошли, вот и отступили…
Длинный, черный капитан Сакович – спец, командующий войсками Приморского сектора, защищается.
Часто он вытягивает свою тонкую, жилистую шею и пальцем за воротник – выправляет его, точно он ему мешает.
Длинный салон-вагон.
Расширенное заседание командного состава фронта и Дальсовнаркома.
…Как быть дальше – японцы выступили…
Всех занимает неотвязная мысль.
– Вот кого нам благодарить! – и Краснолобов Ильницкому газету, через стол, передает: – Меньшевиков!
…– Вот, читай: «Нам не надо Дарданелл»… – и пальцем на заголовок – видишь, как упрашивает подлец Ходоров англичан снять с «Суффолька» дальнобойные орудия… Распинается…
– Упросил, сняли… а позавчера ими и садили по нам. – Николай из угла Ильицкому.
– А потом японцы пошли в наступление, – Сакович ободренно…
– А потом вы бежали… и со страху по своим стреляли… – Николай озлобленно.
– Ну, ну, это кончено! – и Краснолобов громко…
Чувствовалась накаленность атмосферы недоверия, плохой распорядительности командующего.
Краснолобов:
– Теперь нужно думать, как исправить… и все-таки перейти в наступление – обязательно… – разряжает атмосферу конфликта…
Но наступать!..
– Надо организовать партизанские отряды – хорошо вооружить, дорогу взорвать, да с магистрали долой… в сопки.
Никто не верит серьезности слов начальника левого фланга.
…– Паника… думают многие – струсил…
Но Ильицкий и Тонконогий поддерживают Николая. Краснолобов молчит: он хочет бороться фронтом…
– Лазо бы сюда – думает.
А Сакович наклонился к Чумаку на ухо:
– Жена бросила: к белогвардейскому офицеру ушла… Тот на него недоуменно…
А командующий еще:
…– И воротничков нет…
Чумак отвернулся, ничего не сказал… Не мог…
Встал, сплюнул, подошел к товарищу, говорившему о партизанских отрядах, хлопнул его по бритому затылку:
– Верно, брат – партизанить надо!
И вышел из салона.
…– В очередь! В очередь становись!.. – кричат из длинного хвоста.
Жарко, душно на станции… А хвост, извиваясь, бежит из станции на перрон, в станционный садик, там на пути к эшелону.
У столика в углу, потные, грязные сидят двое: Гапон – комиссар финансов Дальсовнаркома и Чумак – начхоз фронта.
– Получай! – и Гапон передает пачку косарей
Продолжение следует...