Жёлтый дьявол. Том 3. Зубы жёлтого обломаны. Глава 10. Без директив
Глава 10-ая
Без директив
1. Тайна и подошва
Сандорского вталкивают в деревянный сарайчик.
Старший из партизанов, взводный Кованько, улыбаясь, вытаскивает откуда-то ручные кандалы.
– Специально для вас, господин сыщик. Настоящие!
– Откуда достал? – удивляется Митя, его помощник.
– Это я ещё из Владивостока припас, когда из тюрьмы бежал. Вроде как память. А вот как раз и для дела пригодились.
С большим удовольствием Кованько надевает Сандорскому кандалы.
– Эй ты, чучело гороховое! Не лягай! Держи его, Мить! Теперь можешь спать – тут вшей нет. Маленько холодно для них. Хе-хе!
Сандорский стискивает зубы. Опять он арестован. Но теперь уже Мак-Ван-Смита не дождёшься. Надо действовать самостоятельно.
Сандорский лежит и о чём-то усиленно думает.
...
– Вы полагаете, что этот план может иметь серьёзное значение? – спрашивает Снегуровский Буцкова вечером после ареста Сандорского.
Буцков улыбается.
– Я почти уверен в этом, – отвечает он. – Этим и объясняется прыть японских сыщиков.
– Но что это могло бы быть? – гадает Снегуровский, рассматривая крошечный лоскуток плана. – Почему дворец императора отмечен крестиком? Неужели, кто-то готовит покушение на японского императора?
– И да, и нет, – отвечает Буцков. – Дворец Мутцухито может привлечь внимание не только как местопребывание императора, но и как хранилище редкостных сокровищ и тайн Востока.
Снегуровский бросает удивлённый взгляд:
– Тайн, каких тайн?
– Когда я был в Японии, – продолжает Буцков, – мне рассказывал смотритель одного музея, что во дворце Мутцухито скрыты рукописи древних йогов, когда-то похищенные предшественниками династии Мутцухито.
– Что интересного в этих, вероятно уже заплесневевших, рукописях?
– Он рассказывал мне про невероятные открытия, сделанные еще в XIV веке.
– Сказки! Во всяком случае сыщики не стали бы гнаться за этими рукописями. Тут пахнет какой-то политической авантюрой.
– Не отрицаю, – соглашается Буцков. – Но… – Вдруг Буцков вскакивает:
– Товарищ Снегуровский, горит станционный склад. Фураж, сено!
Снегуровский оборачивается. Через окно комнаты яркое зарево.
– О, черти!
Снегуровский поспешно одевается и вместе с Буцковым бежит к месту пожара.
...
– Ну, как вы себя чувствуете? – вечером просовывается в дверь голова Кованько. – Небось жрать хочешь? Он швыряет Сандорскому ломоть черного хлеба.
– Спасибо, товарищ! – слабым голосом отвечает Сандорский. – Мне есть не хочется. Но вот курить… Будь добр, тут у меня в кармане папиросы.
– Хо! Папиросы – это дело. – Кованько тоже не прочь закурить.
Действительно, в кармане пиджака своего пленника Кованько находит несколько папирос. Три себе в карман, одну в зубы, одну Сандорскому.
– Знатно! – кряхтит от удовольствия Кованько, затягиваясь папироской. – Хороший табачок!
Табак и в самом деле хороший. Что-то приятно обволакивающее вползает в мозг…
– Ну, дрыхни! – вместо прощания восклицает Кованько и хочет подняться. Но в ногах что-то тяжелое. Мутится в глазах. Что это такое?
Сандорский вскакивает и со всего размаху ударяет Кованько кандалами по голове. Гришка, теряя сознание, падает.
Сандорский, не медля ни минуты, нагибается к ноге.
– Вот где выдумка Мак-Ван-Смита пригодится, – говорит он про себя, двигая кандалами вдоль внутреннего края подошвы своего сапога. Через две-три минуты кандалы перепилены.
Сандорский отбирает у Гришки лишние папиросы, осторожно запирает дверь амбара и направляется к станции.
...
Через полчаса на дороге от Имана Сандорский останавливает мужика, лихо катящего на тарантасе, запряжённом резвой лошадёнкой.
– Подвези-ка, отец. По пути нам.
– Ну что ж, садись. Далече едешь?
– Да тут, недалеко! Закурим, что ли.
– Давай.
Сандорский вынимает пару своих папирос...
2. За Амур
Где-то между станциями Бекин и Иман – поезд партизанского штаба. Ночь. В одном из освещённых купе - Кувшинов, Новиков и Морозов.
Не спят. Наклонились над столиком, глаза уперлись в карту, напряженно думают.
– Может быть, попытаться ещё… – медленно говорит Новиков. – Может продержаться на Имане?
Он сам не верит в эту возможность, но молчание его томит, и ему просто хочется чем-нибудь заполнить пустоту раздумья.
– Продержаться?! – усмехается сквозь зубы Кувшинов.
– До каких пор? Пока части начнут разбегаться? Что мы здесь можем сделать? Какая от нас польза?
– Но куда же нам двинуться? – спрашивает Морозов, вытягивая вперед лицо с поднятыми бровями.
– За Амур, вот куда, – отвечает Кувшинов. Вместе с словами он выбрасывает вперед руку с растопыренными пальцами и медленно сжимает их в кулак. – Другого выхода нет. Нет.
И кулак грозно опускается на столик.
– Да, другого выхода нет, – повторяет и Новиков. – За Амур.
Морозов молча кивает головой.
– Значит, возражений нет! – формулирует Кувшинов.
– Тогда завтра же утром мы отправим приказ Снегуровскому приступить к эвакуации коммунистического отряда, а Сибирскому – приготовить пароход «Пролетарий» для отправки имущества с остатками армии на Имане. Есть?
– Есть! – отвечает за обоих Новиков. – Но как быть с дорогой?
– Придется боронить. Тоже другого выхода нет. Не оставить же её на удовольствие японцам.
– Вот будет плакать Кушков! – замечает Морозов.
– На то он и министр транспорта, чтоб о дорогах плакать, – бросает Новиков. – Впечатление такое, что они во Владивостоке ничего не знают о нашем идиотском положении здесь.
– Значит дать приказ Инсадзе и Погребняку, – опять формулирует Кувшинов. – Они с этим делом справятся.
– Правильно.
– Ещё что?
– Вот сообщение о Шевчуке, – докладывает Новиков.
– А что там?
– Пишут, что пьянствует и бунтует. Не хочет подчиниться Балашову.
– Ах, каналья! – трясет кулаком Кувшинов. – Всегда он что-нибудь да не так. Придётся тебе, Новиков, туда поехать – унять его.
– От имени Ревкома? – осведомляется Новиков.
– Ну, да. Осади его. Если будет продолжать хамить, арестуй. Назначим нового комполка.
– Ладно, я с ним разделаюсь…
...
Жжжахх… жжжахх… жжжахх… – Валятся огромные сосны под дружными ударами топоров.
У станицы Аргунской на берегу Уссури шум. Пилят, рубят лес. Тащат бревна. Катят пустые бочки.
– Эй, живее там!
– Тащи сюда!
– Еще!
– Сколько?
Сооружают плоты на бочках.
Длинной вереницей тянутся к берегу нагруженные подводы. Сзади подвод – обозы с медикаментами, с ящиками патронов…
– Осторожней там! – кричит руководитель по отправке, адъютант полевого штаба Улазовский.
Возница, небрежно свесивший ноги с плохо привязанного ящика, оборачивается.
– А чиво там? Не стеклянные!
– Пироксилин там, дурья голова.
– Ну, и пущай пероксилин. Не разобьется.
– Слезай, мать твою… Ведь уронишь, взорвётся. Ведь это хуже бомбы.
Возница в один миг соскакивает с ящика и, привязав его как следует, ещё безопасности ради накидывает собственный полушубок.
Постройка плотов и нагрузка идёт быстро. К концу третьего дня длинная вереница нагруженных плотов с партизанами двигается по Уссури.
Весело булькает весенний разлив. Прозрачно-зеленые волны разбиваются о края плотов дребезжащими стеклянными голосками.
3. Боронят дорогу
Начальник подрывной команды разрывает эстафету:
«Японцы двигаются из Спасска на Уссури. Взрывайте мост.
Предревкома Кувшинов».
– Хорошо-с! Это дело, – кряхтит Погребняк, завернув цыгарку. – Товарищ Горченко! – кричит Погребняк.
– Я, товарищ! – В дверях показывается Горченко, старый испытанный партизан и неутомимый разведчик и друг Кононова.
– Кликни-ка мне товарища Зотова.
– Он тут.
– Прекрасно! – Погребняк выходит в соседнюю комнату. Там за столом дельно упитывает за обе щеки хлеб с салом здоровенный мужик - партизан Зотов.
– Собирайся. Вечерком отъезжаем.
– Куды ж то? – оттопыривает нижнюю губу Зотов.
– Мост взрывать.
– О! Дело! Значит – шнур, запал и всё, что надо.
– Вот, вот. Вечерком отправляемся.
– Есть такой разговор! – отвечает Зотов и отправляет в рот увесистый кусок сала.
...
– Прицепляй трос! – отдает приказ начальник броневого поезда Инсадзе.
Несколько партизанов тащат толстый блестящий стальной трос. В конце трос раздваивается на два разветвления. Каждое из этих разветвлений крепко привязывают вокруг рельса.
– Отвинчивай гайки!
– Готово!
Партизаны бросаются к вагонам.
Инсадзе стоит на площадке первого за паровозом вагона и командует:
– Полный ход.
Два паровоза натягивают трос что есть силы. Трос напрягается, как гигантская струна мандолины. Но шпалы плотно сидят. Рельсы крепко пригнаны к шпалам, и поезд не трогается с места.
– Прицепляйте еще два паровоза.
Из депо срочно вызывают ещё два паровоза. Это два мощных красавца с блестящими медными фонарями и темно-зелеными, еще незаконченными брюхами.
Четыре пыхтящих зверя напрягаются, и… кррршшш… концы стальных рельс вдруг срываются с места, слегка приподнимаются и с кусками приставшего грунта вырывают шпалы.
Колеса паровозов, сделав несколько оборотов, набираются нахальства и сразу вздергивают в воздух несколько саженей пути. Рельсы гнутся на местах сцепок, вьются в воздухе неуклюжими гигантскими спиралями, тянутся за паровозами.
– Довольно! Стоп! Отцепляй!
Трос отцепляют, и поезд, отъехав несколько верст, повторяет ту же манипуляцию.
– Хороша будет дорожка для японцев, – смеётся кто-то из партизанов.
4. Два свирепствующих
В деревянной хибарке близ вокзала штаб-квартира оставшегося Ревкома.
Собственно говоря, это уже не Ревком, а один лишь Кувшинов. Все уже разъехались. Остался лишь он один с несколькими партизанами.
У Кувшинова злоба. Все что-то делают, а он должен тут сидеть, заполнять какое-то пустое место. До каких пор?
Кувшинов сидит за столом и думает. Сосредоточенно затягивается махоркой и сам себе отвечает на возникающие в уме вопросы.
– Вот так я сделаю! – наконец решительно произносит Кувшинов. Он достает из ящика еще второй револьвер и направляется к станции.
На площадке станции его встречает начальник.
– Здравствуйте, товарищ Кувшинов! Куда направляетесь?
– К чёрту на рога! – отвечает злобно Кувшинов.
– Да я только так… – смущённый неожиданной злобой Кувшинова, нерешительно бормочет начальник станции.
– Торчите тут и не лезьте в мои дела. Сколько у вас в депо паровозов?
– Сейчас?.. Э… э… одиннадцать, – отвечает начальник, обрадованный переходом на деловой разговор, и принимает позу метрдотеля, готового ко всем услугам. – Может быть понадобится?..
Кувшинов, не обращая на него внимания, тяжелой поступью направляется в депо.
...
– Я Новиков, уполномоченный Ревкома, и приехал к вам для ревизии. У вас развал в полку и пьянство, товарищ Шевчук!
Новиков говорит с увесистым апломбом.
– От кого вы это сказали? – переспрашивает, покачиваясь, пьяный Шевчук, хоть и так прекрасно слышавший сказанное Новиковым.
– От Ревкома, – вновь увесисто отвечает Новиков.
– А дальше вы что сказали? – опять невозмутимо спрашивает Шевчук.
– Что у вас развал в полку! – возмущенный поведением Шевчука, выбрасывает Новиков.
– Ах, вот что! Ну, ну, садитесь. Поговорим, если не торопитесь.
– Я шутить с вами не намерен и сегодня же приступлю…
– Если я тебе позволю… – рыгает нахально прямо в лицо Новикову Шевчук.
– Что?.. – У Новикова от нахальства Шевчука вытягивается лицо. – Не подчиняться приказу Ревкома?..
– …который сидит где-то и выдумывает. А здесь у меня дело! – Шевчук трясет кулаком. – Понимаете, дело, за которое я отвечаю, и я не позволю всяким таким… – он не может подобрать подходящего выражения для определения Новикова и с внезапно нахлынувшей злобой кричит: – Ревизовать! Посидите у меня тут. Вот что. Эй, Гаврилов! Сведи-ка этого командированного в амбарчик.
– Товарищ Шевчук, там же комиссар штаба Лебеда.
– Тем лучше! Компаньоном будет. Пусть поревизируется на сухом хлебе.
Новиков, потрясенный, хочет еще что-то сказать, но язык не поворачивается.
Его выводят.
5. Гибель одиннадцати паровозов
Под стеклянной крышей депо затхлый застоявшийся дым, настолько тяжелый, что лень ему выползти сквозь многочисленные дыры в крыше и незаметно, пользуясь темнотой, рассеяться в воздухе.
Вечер.
Регулярные работы закончены. Остался только наряд на ночь.
Четыре наевшиеся углем паровоза готовы к подаче. Две старых клячи, без тендеров, только что закончили маневры, заехали немного передохнуть, напиться воды. На запасных рельсах, в углу депо, столпились пробежавшие свой пролет и остающиеся здесь на ночёвку паровозы. Они сифонят, предвкушая ночной отдых. Вокруг паровозов рабочие с молотками и отвертками нежно постукивают по их горячим бедрам, закручивают повылезшие гайки, как папильотки на ночь…
Входит Кувшинов.
– Начальника депо! – кричит он.
Появляется начальник в засаленной блузе и вопросительно смотрит на незнакомого ему злобного человека.
– Я председатель Ревкома. Вот приказ. Немедленно привести в порядок все какие есть паровозы. Понимаете, все! И вывести на дорогу.
– Куда же? – начальник изумленно таращит глаза.
– Делайте, что вам говорят, и немедленно. Поняли?
– Понимаю. Только вы начальнику станции бы… – нерешительно заикается начальник депо.
– Какого там еще начальника! Я здесь начальник. Сколько можете выставить паровозов?
– Вот все, как есть. Семь штук.
– А те четверо, там в углу?
– Это уже с выпущенными парами. Нужен ремонт.
– Развести пары. Немедленно!
– Но ведь они нуждаются в ремонте. Еле ходят. В дороге могут испортиться.
– Не ваше дело! Пары, – слышите! – немедленно!
Начальник депо пятится назад и не может понять, что такое стряслось. Всё-таки робость перед начальством делает свое дело. Немедленно же рабочие начинают суетиться, затапливать топки, приводить в порядок намеченные жертвы.
Один за другим перед станцией выстраиваются пыхтящие паровозы.
– Прицепляйте впереди самого сильного, – командует Кувшинов. – Да не в ту, а в другую сторону.
– Да ведь там взорван мост через Кабаргу.
– Знаю! – кричит Кувшинов, размахивая револьверами. – Делать, что я приказываю.
Рабочие бросаются исполнять приказание. Впереди прицепляют огромный восьмиколесный американский Дэкапот. Начальник станции мечется вокруг Кувшинова, не зная что предпринять.
– Товарищ Кувшинов! Машинисты все разошлись. Где мы возьмем стольких машинистов?
– На кой чёрт нам машинисты! Я сам поведу их. Тащите сюда нефть.
– Для чего? – уже ничего не понимая, спрашивает начальник станции.
– Обливать вагоны. Поджечь! Слышишь? – Кувшинов подсовывает револьвер под нос начальника станции.
Начальник пятится назад.
– Если это надо… если стратегически… я сейчас… я сейчас…
Через несколько минут пламя охватывает средние составы вагонов, находящихся между паровозами. Кувшинов вскакивает на передний паровоз, нажимает рычаг до отказа и сам соскакивает.
Передний паровоз, чувствуя неимоверный приток пара, вздрагивает на секунду всем своим огромным телом, рвется вперед и, бешено работая поршнями, увлекает за собой все составы.
Начальник, бледный как полотно, бросается к Кувшинову:
– Товарищ Кувшинов, что же это?
– Молчи! Так надо! Для японцев. Мы армию перебрасываем за Амур. Здесь будут хозяйничать японцы – мы им ничего не оставим.
Перескакивая стрелки, быстро удаляется лента паровозов. Над ними на фоне ночного неба, подхваченная ветром, вьется огненная метла.
Восьмиколесный гигант мчится впереди, увлекая за собой живой поток огня…
...
…Спокойно журча, течет Кабарга. Синим отсветом поздней ночи катит волны через части разрушенного моста. И не подозревает приближающуюся к ней трагедию одиннадцати паровозов…
