Жёлтый дьявол. Том 3. Зубы жёлтого обломаны. Глава 11. Мир хуже ссоры
Глава 11-ая
Мир хуже ссоры
1. Под артиллерийским огнём
На левом берегу Амура, близ Покровки, выгружаются партизаны.
Небо весеннее, сине-белое, как жуковское мыло. Пушистые, резвящиеся, как неоперившиеся цыплята, облачка играют под присмотром ласково кудахтающего солнышка.
Выгружают на берег амуницию, снаряжение, снаряды, патроны, довольствие.
Сам Снегуровский, начальник боевого участка фронта, деловито отдаёт распоряжения.
На быстро разведённых кострах белый пар с котелков вьёт гнезда бивуачного уюта и веселья.
Но ненадолго.
...
Вечером следующего же дня с наблюдательного поста доносят:
– Товарищ Снегуровский! Японцы двинули десант на канонерках.
– О, черти! Ну, мы их встретим как следует.
Он выходит из наскоро сколоченной хибарки, где помещается его штаб, и зовёт кого-то из своих подчинённых.
– Приготовьте батарею и пулемёты. Всё – чтобы было в порядке.
– Уже?
– Да, уже. Не дождались нашего визита. Ну, мы им покажем гостеприимство.
– Разумеется! Ребята чувствуют себя прекрасно.
В кустах, по берегу Бешеной протоки, уже роют сплошную траншею с блиндажами и ходами сообщений. Готовятся встретить японский десант стеною штыков.
…
И ночью начинается.
Бум-ба-бах… бум-ба-бах… Это японцы с канонерок.
Покровка – партизанский фронт – пока еще молчит.
– Здравствуйте! Ну, как тут?
– Прекрасно, – отвечает Снегуровский, здороваясь с только что приехавшим командующим фронтом Смирновым. – Держимся.
– А японцы?
– Атаки отбиты.
– Ну, теперь, кажется, это скоро закончится, – говорит Смирнов.
Снегуровский вопросительно смотрит на него.
– Я привез копию мирного договора, – продолжает тот, – заключенного между японцами и товарищем Уфимцевым.
– Уфимцевым?
– Да, это представитель Владивостокского правительства. Вот, слушайте.
Смирнов разворачивает лист.
– Пройдем сюда. В штаб.
Они проходят в деревянный сарайчик и усаживаются за столом.
Их обступают несколько партизанов. Все с любопытством посматривают на развернутый лист. Смирнов читает:
– «Императорское японское командование, с одной стороны, и Приморское правительство, в лице своего представителя господина Уфимцева, с другой, заключили настоящий договор в целях…».
Бум-баххх… баххх… бахххх… – раздается вблизи гул разрывающихся снарядов с японских канонерок.
– «…в целях, – продолжает читать Смирнов, – прекращения военных действий как со стороны японского командования…».
Бум-баххх…
Все хохочут.
– Вот так ловко. Ай да Мацудайра!
– Тише, товарищи, дайте читать… «так и со стороны партизанов».
– Вот это уж верно, – замечает кто-то из партизанов. – Мы патроны сэкономим.
– «…Японское командование, с одной стороны, и Приморское правительство в лице господина Уфимцева, с другой, надеются, что перемирие даст возможность установить в дальнейшем более дружественные отношения…»
Бум-баххх… баххх… бахх… дза… джал… джал… джайу… Осколки снаряда разбивают стекло хибарки, и мелкая дробь стекла падает на стол.
– Несомненно, это даст возможность!.. – с нескрываемой иронией бросает партизан, убирая со стола осколки стекла.
– Послушайте! – вбегает комполка Ярошенко. – Что мы тут будем сидеть за чтением мирного договора, пока нас ухлопают? Товарищ командующий, разрешите распорядиться…
– Ладно, иди. Оборви их. А то зазнались очень…
2. Гибель дипломатии
На станции Иман – поезд мирной делегации, охраняемой японским командованием.
В этом поезде – русско-японская согласительная комиссия.
Изредка на площадке станции появляется сам Мацудайра – японский дипломат – в сопровождении своего адъютанта и личного секретаря.
Мелкими шагами он прогуливается по площадке, вдыхая свежий весенний воздух и любуясь резвящимися около станции собаками.
– Смок, тсмо, – пытается он подозвать понравившуюся ему собачку. – Говагару-на, – говорит он по-японски, что означает: «не бойся».
Но собачка, по-видимому, имела в своем прошлом некоторые, не совсем приятные столкновения со скуластыми людьми и потому поджимает хвост и, подозрительно озираясь, бросается бежать.
– Сволос! – уже по-русски шлёт ей вдогонку дипломат. Повернувшись направо, видит подошедшего Уфимцева, вежливо поднимает фуражку.
– Зравствуйте, господин Уфимцев. Оцинь приятно!
– Здравствуйте, господин Мацудайра! – кланяется Уфимцев, проходя мимо и размышляя, к кому могло относиться слышанное слово: «сволочь». Не к адъютанту же Мацудайра?
Уфимцев – дипломат еще молодой и потому сразу не может разобраться во всех тонкостях своего дела.
«Гм… странно, но если это по моему адресу?» – Уфимцев закусывает губу и в арсенале своего молодого дипломатического мозга выискивает способы охраны собственного достоинства.
Трудно угадать, о чём думает Уфимцев. Только брови нервно ходят над гордо поднятым носом. Но результат его размышлений выражается той же отрывистой формулировкой, что и у Мацудайры:
– Сволочь!
Так иногда складываются дипломатические отношения.
...
Через несколько дней бесплодных заседаний и разговоров неожиданно открывается дверь в купе Уфимцева.
Уфимцев читает какую-то книгу. Он ждёт делегацию от казачества. Поднимает голову – одну секунду видит перед собой человека с револьвером и…
Пах-пах-пах…Три выстрела подряд – и Уфимцева нет.
Человек выскакивает из купе и отрывисто говорит что-то находящемуся в коридоре японскому часовому, – это белогвардеец есаул Коренев.
– Карасо, карасо. Иссо-иде.
На следующий день русская делегация получает распоряжение из Владивостока, что Уфимцева должен заменить Бецкий, входящий в состав делегации.
– Хорошая, чёрт возьми, дипломатия! – ругается про себя Бецкий, получив извещение. – Японцы нас охраняют для того, чтобы белогвардейцы могли безнаказанно убивать…
Невесело чувствуют себя и остальные члены делегации. При прогулках вне поезда зорко озираются. Оставаясь в купе, тщательно запирают дверь.
Через несколько дней вечером к Бецкому нервно стучится кто-то из членов делегации.
– Что случилось? – спрашивает Бецкий, побледнев. Он приоткрывает дверь в щелочку.
– Товарищ Андреев исчез, – шепчет человек за дверью.
– Как исчез?
– Так! Только что гуляли по площадке, и вдруг как в воду канул. Ну, почти на глазах.
– Чёрт знает, что такое! – Бецкий быстро одевается и решительными шагами направляется на площадку.
– Где это произошло?
– Здесь, около будки часового.
– Ах, вот! – Бецкий подходит к японскому часовому, стоящему у будки.
– Ты видел офицера, гуляющего здесь?
– Моя ничего не видел. Моя не знай.
– Врёшь, – вне себя кричит Бецкий. – Это безобразие! Я сейчас пойду к Мацудайра. Мы тут больше не останемся ни дня. Чёрт знает, что такое!
3. Бочкарёвцы
Парень на бочке расправляет широкими взмахами четырехстороннюю:
«Эх, гуди, гуди, гармошка…».
Дюжина ног утаптывает пол. Тут и лапти, тут и ботинки, тут и кавалерийский сапог. А в воздухе «антрацит» такой густой, хоть на куски режь, хоть второй раз заворачивай.
Душно – пей водку. Напился – лежи и дрыхай, другим не мешай.
Кто-то затягивает:
«Эх, жизнь наша…».
– Малиновая! – отрывисто, чеканно подхватывает бас. И сразу хор:
«Мали, мали, мали каша
Беспартошная».
Веселая, забубенная удаль, залихватская, бесшабашная, без завтрашнего дня.
Что это за люди?
Только не партизаны. Не солдаты. Но у всех за поясами револьверы. В углу комнаты сложены винтовки. На плечах кой у кого поблёскивают погоны.
Временами вспыхивающий свирепый огонь взглядов их выдает: это бандиты – знаменитые бочкарёвцы – остатки семёновских отрядов, белогвардейцы, проигравшие всё. Станция Уссури – их резиденция. Резиденция, может быть, на день, но этот день они живут и живут вовсю.
Рыжий мужик Влас еле успевает доставлять истребляемое количество самогонки. Спрос превышает производство. Сконструированный у дяди Гаврилы аппарат из самоварной трубы, двух горшков и каких-то трубок не в состоянии развить такую нагрузку.
Поставщик Влас в испуге бежит к Алёше Титычу. Стучится.
– Выручай, отец. У нас закваски больше нема.
– А деньги? Деньги вперёд. – Титыч сразу учитывает все положения этой сделки.
– Сейчас сбегаю. Приготовь только. А затем насчет девок спрашивают.
– Это не по моей специальности.
– А ты знаешь кого тут?
– А кто их знает. Нынче-то девки все гулящие. Иди к попу.
– Спасибо, Титыч. Приготовь закваски. Я сейчас денежки.
Немного дальше, в другой хибарке, сам атаман Бочкарёв. Шапка набекрень, кудри лихо размётаны. Пьёт кружку за кружкой какую-то буроватую жижу.
– Настоящая медовая, родимый. Настоящая, – потчует хозяйка.
А у самой волосы, цвета пакли, заметно шевелятся на голове. Небось, атаман строгий: не понравится – убьет. Сердитый он.
– Хороша, мамаша. Хороша! Пей, курочка, чего морщишься? – Это он угощает сидящую у него на коленях объемистую в телесах дочь хозяйки.
– Она, родимый, нежненькая, – заступается хозяйка. – Сызмальства по евангелию воспитана.
– Ну, и прекрасно, – делает вывод атаман. – Значит, пить умеет. Лопай, невеста, лопай, сегодня жениться будем.
Мужик Макар, хозяин их хибарки, подходит, почтительно наклонив голову.
– К вам, ваше сиятельство, двое японцев. Хотят с вами в компанию.
– Пусть войдут. – Атаман благодушно настроен. – А-а! – Он узнает двух знакомых японских офицеров. – Садитесь.
– Э, спасибо. – Японцы садятся и начинают на жаргоне объясняться в разных любезностях.
Бочкарёв их не слушает. Он рад, что есть кому рассказывать о его воинственных намерениях.
– Я их всех… – делает страшное лицо атаман, неизвестно кому угрожая. – И доканчивает: – к чёртовой матери.
– Господи, помилуй! – крестится в углу хозяйка.
– Вот попадись мне этот Штерн. Я его… – атаман опять делает свирепое лицо и, не найдя нужного места, заканчивает: – к чёртовой матери.
– Господи, спаси! – причитает хозяйка.
Японцы с еле заметными улыбками смотрят на атамана.
– Что вы думаете? Я не смогу? Я все могу! Когда вы мне его приведёте…
Он, окончательно опьяневший, опускает голову на плечо храпевшей у него на коленях девицы и засыпает.
4. О-Ой страшно
Приезд Мак-Ван-Смита к О-Ой волнует как самого О-Ой, так и всё японское командование.
О-Ой и так всё время пребывает в окружении шпионов, а тут еще Мак-Ван-Смит… Что-то готовится. Что-то должно быть серьёзное.
Сам О-Ой чрезвычайно взволнован. Он по обыкновению сидит над плевательницей, но плевки его сегодня отрывистые, нервные и через долгие промежутки времени.
Он слушает стоящего перед ним Мак-Ван-Смита.
– Вам угрожает большая опасность, – говорит Мак-Ван-Смит по-японски мягким гортанным голосом. – Какая, еще нельзя сказать. Но большая… Это организация серьёзная, с большими возможностями.
– Хрр-тьфу! Что вы сделали?
– Я отправил своего помощника вслед за одним из преступников. Но у них имеются сообщники везде…
– Где ваш помощник?
– Он ещё не вернулся, ваше превосходительство.
– Хрр-тьфу!
– Я думаю, ваше превосходительство, – продолжает Мак-Ван-Смит, – что нужно принять немедленно меры к охране вашего превосходительства.
– Хрр-тьфу! Совершенно верно! А что?
– Электрические звонки, приборы, отмечающие колебания пола, обследование потолков…
О-Ой думает. Все предлагаемые Мак-Ван-Смитом мероприятия кажутся ему недостаточными. Наконец, отплевавшись, он решительно произносит:
– Я вас поселю рядом со своей спальней.
– А предложенные мероприятия?
– Хрр-тьфу! Конечно, действуйте. Вам выдадут чек.
– Слушаюсь, ваше превосходительство!
