ВЕХИ И ВЁРСТЫ. Глава 311. Франц Иосифович Туля. Ревизор Жуковский

Франц Иосифович Туля был человеком небольшого роста, слегка горбатый и, от некогда перенесённой оспы, всё его лицо было в конопушках. Неважно с кем он разговаривал, его речь всегда состояла из одного нормального слова и трёх матов, по-другому он говорить  не мог.

Однажды я не успел ещё открыть дверь «сороковки», как Франц Иосифович, размахивая руками, с матами бросился на меня. Из его крика понял одно: «Скорее закрывай дверь!». Заскочив в мастерскую, прижался к стене и стал с интересом наблюдать за происходящим.

Франц Иосифович, как угорелый, носился по «сороковке», сачком ловил всех мух, после чего каждую муху внимательно разглядывал через часовую лупу и матерился. Сколько времени прошло, не знаю, но, в конце концов, уставший и измождённый, он шлёпнулся на стул и выдохнул: «Мне ……..(конец!)». Спрашиваю: «Что произошло?»

Когда он отдышался, в одно слово и в два мата, Франц Иосифович рассказал мне о том, как муха утащила у него волосок от маленьких дамских золотых ручных часов, которые он взял у кого-то в ремонт.

Все его труды в поиске волоска оказались безуспешными.  После этого он долго горевал о том, как теперь ему  рассчитываться за чужие часы собственными деньгами. Что было дальше, не знаю.

***

Ревизор Жуковский был очень симпатичным мужчиной лет пятидесяти пяти. По национальности он был поляком, воевал, попал немцам в плен и три года был переводчиком в лагере смерти «Бухенвальд».

В одном из наших разговоров он сказал мне: «Если тебе попадётся в руки книга об этом лагере, прочитай, там много написано обо мне». Он назвал название этой книги и автора, но моя память этого не сохранила.

Когда появилась песня Евтушенко «Бухенвальдский набат» и её исполняли по радио, Жуковский не мог её спокойно слушать. На глазах у него появлялись слёзы, он прикрывал их рукой и выходил на свежий воздух.,

Как-то спросил у него про Сливинского: «Какое произношение немецкого языка у Георгия Николаевича?» Жуковский, не кривя душой, отвечал: «Безукоризненное!»

Участия в  попойках я не принимал и никогда не видел с рюмкой ревизоров Жуковского и Большешапова.