ВЕХИ И ВЁРСТЫ. Глава 243. Смерть цыганочки Сони. Валька Казюков и Борис Курятников

Вечером на углу, около амурской столовой молоденькие цыганята и цыганочки устроили концерт, выпрашивая за представление, которые они устроили прямо на тротуаре, у прохожих деньги.

Обратил своё внимание на цыганочку лет восьми-девяти. Она была младшей сестрёнкой одной из тех цыганок, которые нам гадали днём. Девочку звали Соней. Соня была босиком, но так хорошо отплясывала, что толпа не раз просила её плясать на бис. В руке у Сони было зажато много мелких монет, поэтому  она вся сияла от счастья.

Мы с Виктором стояли на тротуаре и смотрели в сторону этой очаровательной девочки. Соня открыла ладонь, посмотрела на своё достояние, которое заработала пляской, сжала денежки в своём крохотном кулачке,  сорвалась с места и через улицу побежала к своему табору. О чём она думала в те минуты своей жизни, не знаю. Может, ей хотелось отдать родителям заработанные танцами деньги, или какой-то внутренний голос позвал её бежать, но на наших глазах её сбила машина, которая, неожиданно выскочила из-за угла улицы Молотова (ныне ул.40 лет Октября).

Девочка упала на край дороги, не пытаясь подняться.  Когда к ней подскочил седой цыган и подхватил на руки свою любимую маленькую дочь, из её виска стекала струйка крови. Соня виском ударилась о камень и была мертва. Отец плакал горькими слезами, причитая: 

«Сонечка, милая моя доченька, отдала ты свою бесценную жизнь за нескольких копеек!». Вся толпа рыдала, в том числе и я.

***

На другой день Юрзанов Виктор работал во вторую смену, поэтому  в парк железнодорожников имени Кагановича я пошел один.  Сожалея о смерти Сони, мне хотелось напиться и забыть про всё на свете.

Прежде, чем появится на танцплощадке, подошел к киоску и заказал себе «сто пятьдесят» модного тогда вина «Агдам» Не успел поднести ко рту стакан с вином, как ко мне с распростёртыми руками подбежали бывшие мои одноклассники по начальной школе номер тридцать два Борис Курятников и Валька Казюков.

Увидев  в моём стакане вино, они заюлили: «Если богатый, угости нас». У меня были деньги, заказал и им два по «сто пятьдесят». На приманку в ясную погоду даже щука клюёт!

Сколько мы выпили, не помню, но к танцплощадке, подошел, еле держась на ногах. Борис и Валька поддерживали меня с двух сторон под локти.

У меня в кармане лежали новые тонкие кожаные перчатки, которые в то время считались криком моды и необходимым атрибутом при драке, светло-зеленый шерстяной платочек - подарок от Раисы, а на руке ручные часы заграничной марки, что в то время также считались роскошью.

Вальку и Бориса считал своими друзьями, поэтому не ожидал от них подлости, а недальновидность делают человека беззащитным.

Не помню того, как добрался до дома, но когда утром очнулся, сразу обнаружил пропажу часов, перчаток и заветного платочка, который мне, как и Сашке-калеке моряку, напоминал прошлую жизнь и любовь.

О пропаже спросил у матери, но она сказала, что ничего не брала и не видела. Голова моя трещала по швам. Когда немного  оклемался, вспоминая прошедший вечер,  пришел к выводу, что это дело рук «Курятника» и  «Казюка». У  них были такие «кликухи», а привычки этих парней мне были хорошо знакомы.

Несмотря на то, что у меня не было полной уверенности в подлости этих парней, решил взять их на «понт» и прижать к стенке, иначе они сами никогда не признаются  в воровстве и добром ничего не отдадут. Мне необходимо с ними поступить также нагло, как они поступили со мной.

В этот же день, после обеда, в первую очередь я отправился к Борису Курятникову, решив про себя, что буду  действовать напористо, с нажимом и нагло.

Бориса застал дома одного. Не здороваясь, прямо с порога, нарочито громким голосом, скомандовал: «Собирайся! Пойдём со мной в милицию! Валька уже там! Доигрались!». Борис покраснел, растерялся, видимо сильно напугался, или совесть у него была ещё не вся потеряна. Секунды замешательства, после этого он протянул мне перчатки и платочек, добавив: «А часы Валька уже их отдал?». На что я сказал: «Пока он не признаётся в том, что украл их». Борис понял, что лоханулся, но отступать было уже поздно. Посмотрев на меня, добавил: «Они лежали у него в правом верхнем ящике комода, который стоит у них  в зале около окна».

Окрылённый успешной операцией, отправился к «Казюку», но дома застал его  не одного. В коридоре стоял незнакомый мне, коренастый крепкий парень. Казюков встретил меня враждебно. Я знал, что он  может устроить потасовку, имея на своей стороне перевес в физической силе, поэтому достал из кармана перчатки и платочек, сказав ему: «Собирайся! Вот перчатки и платочек. Борис уже в милиции даёт показания. Я пришел за часами».

Валька растерялся, и пока он думал о том, как ему поступить, я прошел к комоду, выдвинул ящик, достал из него часы и ткнул ими ему в лицо: «Это что? Как вам не стыдно? Я вас поил, а вы сделали такое!»

Валька сразу сник, ничего не сказал и не бросился на меня  с кулаками. Я тем временем застегнул на руке часы, повернулся и вышел. С того дня своих «друзей» больше никогда в жизни не встречал. Такая «дружба» могла мне послужить уроком, но ведь верил, что в жизни больше хорошего, чем плохого.

Хорошее дело мы быстро забываем, или принимаем его  за «так и надо», а плохой поступок резко бросается в глаза и помнится долго.