РОДОМ ИЗ ДАЛЬНЕВОСТОЧНОЙ РЕСПУБЛИКИ

Родом из Дальневосточной республики

Была когда-то такая необычная административная территория, ныне воспринимаемая почти как случайный эпизод – Дальневосточная республика. А ведь она была реальной, и в ней воевали реальные люди, а совсем еще молодые в то время красные командиры позже стали маршалами Великой Отечественной войны, помнившими бои в Забайкалье и Приамурье. Были и чекисты, уцелевшие в годы довоенных репрессий, и безымянные разведчики, работавшие в Маньчжурии и Японии. И эти люди боролись с нацистской угрозой задолго до начала Второй мировой войны. А уже в годы Великой Отечественной, когда немецкая армия подступила к самой Москве, на фронте была некая, почти мистическая вера, что скоро подойдут могучие сибирские полки и враг будет разгромлен.

Да, Сибирь была последней надеждой, но ее-то, зажиточную и привольную, одной из первых принесли в жертву сталинской коллективизации, ломая хребет зажиточному крестьянству. Но сломать до конца не успели, и дети тех самых крепких хозяев, которых называли обидным словом «кулаки», зачастую становились отважными бойцами и командирами.

Сужу и по своим родственникам. Так, мой двоюродный дед Константин Ардашев, высланный вместе с родителями из Забайкалья в Красноярский край, стал на фронте офицером-артиллеристом, дослужился до полковника и позже служил в ракетных войсках. Что-то необычно для сына кулака. Как и служба военным летчиком моего отца Василия Ардашева, получившего фамилию Иванов от отчима.

Кстати, трое наших Ардашевых – Иван, Константин и мой отец надели военные гимнастерки одновременно, в 1942 году, когда шли бои под Сталинградом. Первые двое попали на фронт, и то, что были из семьи раскулаченных и ссыльных, не стало препятствием для боевых наград. А вот мой отец, окончивший к тому времени двухгодичную Улан-Удэнскую летную школу ГВФ и ставший штурманом военно-транспортной авиации, остался на востоке, в резерве, где тоже заслужил орден Красного Знамени и медали.

Позже я спрашивал у отца, наверное, все выпускники летной школы дружно записались в добровольцы и рвались на фронт? Нет, ответил он, нас даже не спрашивали, а выстроили на плацу и скомандовали: у кого фамилия от А до И – на фронт, остальные – в резерв!

И я порой думаю, а если бы отец, получив другую фамилию, не оказался во второй половине списка, я бы появился на свет, ведь из первой половины списка никого он больше никого не встретил. И вообще, как считают историки и демографы, лишь три процента российских парней 1921-1923 годов рождения уцелели на фронте и стали отцами. И эти «роковые три процента» до сих пор отражаются в численности поколений, ведь без мужей остались и девушки 1926-1928 годов рождения, и это последствие войны ощущается каждые два десятилетия.

А Ивановым вместо Ардашева мой отец стал благодаря отчиму, когда в тридцатые годы, отсидев в германском плену, а потом много лет блуждая по загранице, он вернулся в Забайкалье и женился на своей бывшей хозяйке и моей родной бабушке, усыновив двоих детей. У моих забайкальских дедов, родного и неродного, вообще загадочные биография. Дед Георгий Ардашев во времена Дальневосточной республики был бойцом батальона ГПУ, а это пограничники и чекисты, подчинявшиеся московской Лубянке, а не властям ДВР, и действовавшие самостоятельно. И в копиях документов допроса за 1928 год, полученных из архива УФСБ по Читинской области, говорится, что Георгий Васильевич Ардашев в период ДВР участвовал в разгроме белогвардейских банд и боевых экспедициях в Хабаровск и другие приамурские города. Тогда-то, в конце декабря 1921 года, и родился мой отец. А спустя полтора месяца Народно-революционная армия во главе с Блюхером взяла штурмом Волочаевку, ну и далее, в Приморье, чтобы «добить белую гадину», как сообщалось в большевистских газетах.

В апреле 1928 года, еще до начала репрессий в отношении крестьянства, известных как «коллективизация», девятерых земляков из числа самых зажиточных в забайкальском селе Бальзой арестовали, были среди них и мой прадед Василий Михайлович, и дед Георгий Васильевич Ардашевы, дали небольшой срок в пять месяцев, но это было крахом большого и работящего семейства, поскольку спустя три года ограбили окончательно, выслав в верховья Енисея, как и сотни других семей, даже бедняцких. А дед Георгий Ардашев к тому времени якобы умер, но, по семейным преданиям и кое-какой информации, исчез в соседней Маньчжурии. И судьба, думаю, благоволила к нашим Ардашевым, служившим неласковому Отечеству в погонах разных оттенков. Или вовсе без погон, в зависимости от обстоятельств.

А к своему отчиму Ивану Иванову, наделившему его такой фамилией, мой отец относился неплохо, хотя и сдержанно, мол, мужик как мужик, воспитывал нормально. Да и я вспоминаю деда Ивана неплохо, хотя особой теплоты и не чувствую. Мы вообще не очень-то роднились с нашими забайкальскими Ивановыми. А вот к высланным на Енисей Ардашевым, своим родичам, отец всегда упорно стремился. И я поражаюсь его смелости или безрассудству, когда он, офицер и коммунист, приезжал к ним после войны в Даурский район Красноярского края, место ссылки, был даже на свадьбе одного из двоюродных братьев, женившегося на ссыльной прибалтийской девушке,  и переписывался с ними.

Об этом я узнал много позже. Как и то, что самым тревожным для нашей семьи был год пятьдесят второй, когда отца, тогда уже старшего лейтенанта, несколько раз вызывали в особый отдел и задавали один и тот же вопрос: имеются ли родственники за границей? А родственники были. Только отец так и не узнал, были ли это потомки семьи, выдавшей замуж за прадеда Василия Михайловича Ардашева свою дочь Феодору Махонину и вскоре уехавшей на чужбину, или отыскался мой дед Георгий Ардашев, в прошлом боец ГПУ. Да, что-то с чужбины было, как был и жесткий запрет на архивные поиски, и эту горечь мой отец Василий Георгиевич Ардашев, числившийся по паспорту Василием Ивановичем Ивановым, унес с собой навсегда.

Мне же суждено идти по его стопам, рыться в архивах, помогая чаще другим, чем себе. И я узнал многое, добавившее грусти и горечи. Ибо «познания приумножают скорбь» – сказано еще в Екклезиасте. А с этой библейской мудростью я ознакомился еще в детстве благодаря своему деду по матери Михаилу Алексеевичу Ачкасову, собиравшемуся до революции уйти в монастырь, но попавшему писарем в партизанский отряд.

В партизанский отряд дедушка попал случайно, ибо был человеком верующим и даже собирался стать монахом, но судьба распорядилась иначе, и как человека по деревенским меркам образованного и с красивым почерком, его забрали писарем в партизанское соединение Якова Прохорова, сделав штабным работником.

Штаб партизанских отрядов располагался в селе Верном, и события тех лет известны краеведам по героическому эпизоду «Мазановская вспышка», отраженному в научной и художественной литературе. Сам я этой темой не особенно интересовался, но когда лет десять назад краевед из Благовещенска Анатолий Дмитриевич Показаньев, автор книги «На крутых поворотах», где повествуется об истории спецслужб Амурской области, попросил уточнить данные об одном из участников той эпопеи – а именно о белогвардейском контрразведчике, внедрившемся в партизанский штаб, побывал в Государственном архиве Хабаровского края, где, изучив документы, убедился, что биография вражеского агента была собрана из отрывочных сведений о нескольких людях. Имя этого человека называть не буду, поскольку тема малоизученная и, возможно, кто-то из историков уже работает над ней. Я же пользуюсь личными воспоминаниями.

Кстати, когда вначале шестидесятых, еще будучи мальчишкой, я слушал рассказы деда Михаила Ачкасова и других бывших партизан, казавшихся мне очень старыми, их от былой Гражданской войны отделяло чуть больше сорока лет, а вот нынешних мальчишек от Великой Отечественной войны отделяет уже более семидесяти лет, но воспоминания ветеранов кажутся им такими яркими и подробными. Поэтому воспоминания стариков очень ценны и их нужно беречь.

А дедушка Михаил был добрым и порядочным человеком, не гнавшимся за наградами. И, наверное, самый лучший в жизни поступок совершил, когда не побоялся жениться на моей будущей бабушке Дарье, оставшейся вдовой после расстрела семейства Рытиковых, людей зажиточных и вынужденных поставлять лошадей белогвардейцам. Бабушка рассказывала, что особенно жаль было четырнадцатилетнего парнишку, младшего брата мужа, которого тоже не пощадили. Сама она с младенцем на руках, а это была моя будущая родная тетка Мария, несколько дней пряталась в тайге, перейдя вброд падь в районе села Лиманного, и воспоминания об этом преследовали ее до конца дней.

И я до сих пор удивляюсь, как в семье такого доброго и верующего человека выросли лихие парни, вроде моего дядьки Николая Ачкасова, армейского диверсанта, заброшенного в тыл немцев вначале Великой Отечественной, а вернулось лишь несколько, и мой дядька получил ранения и контузию, но не награды, и единственный свой орден, и то гражданский, «Знак Почета», получил уже за долгую учительскую работу.

Да, было всякое. Но хотелось бы снова упомянуть Дальневосточную республику, поскольку именно оттуда, из былой Гражданской войны и специфики территории, и вышли два моих деда по отцовской и материнской линии. А Сибирь и Приамурье, несмотря на исторические обиды, всегда оставались оплотом страны. И когда слушаю песню Владимира Высоцкого со словами, обращенными к фрицам, «вы лучше лес рубите на гробы, в прорыв идут штрафные батальоны», вспоминаю биографию еще одного отважного забайкальца, маршала Константина Рокоссовского, некогда репрессированного, но оставшегося порядочным и старавшегося сберечь даже свои штрафные батальоны, которых бросали в самое боевое пекло.

Владимир Иванов-Ардашев

На снимке: мой отец (слева) и двоюродный дядька Павел после войны, оба из семей репрессированных