ИВАНОВ-АРДАШЕВ В.В.: КАВАЛЕРЫ ВРАЧУЮЩЕЙ СЛАВЫ

Воистину среди многих наград, учрежденных в России, есть и такие, что вызывают особую гордость и уважение, ведь они во имя спасения жизни человеческой, а не только за ратный подвиг и заслуги перед Отечеством. И это награды медикам и волонтерам – орден Пирогова и медаль Луки Крымского.

И удивительно, что эти высокие награды появились лишь сейчас, а не в далеком прошлом, как медаль в честь британской сестры милосердия Флоренс Найтигейл, учрежденная после Крымской войны. Тогда, напомню, русский хирург Николай Пирогов заложил основы военно-полевой хирургии, за что ему до сих пор благодарны во всех армиях мира. А спустя почти столетие, уже во времена Великой Отечественной войны, другой российский врач и священник Войно-Ясенецкий, будущий святитель Лука Крымский, спас тысячи солдатских жизней, применив новый метод в хирургии.

Сам я знаю о военной медицине не понаслышке, много раз лежал на операционном столе в Хабаровском окружном военном госпитале, где сорок лет проработала медсестрой моя мама. Да и сын мой – капитан запаса военно-медицинской службы, специалист в области бактериологии и вирусологии, сейчас в очередной командировке.

Поэтому известие об учреждении высоких наград для медиков действительно взволновало. И еще подумал, насколько тесен мир, ведь ниточка от легендарного хирурга и священника Луки Крымского (в миру Войно-Ясенецкого) когда-то протянулась и к нашему Хабаровску, где долгие годы проработал родственник этого выдающегося человека, и тоже известный врач, ученый. Женой младшего Войно-Ясенецкого, кстати, была одноклассница моей старшей сестры, поэтому что-то из биографии старшего знал с юности. А биография замалчивалась, ведь священник Лука попал под репрессии.

И когда три года назад во время долгой поездки на север зашел в скромную церквушку близ города Елизово на Камчатке, с удивлением узнал, что она в честь святителя Луки Крымского, военного хирурга, спасавшего тела и души фронтовиков. А сама церквушка находится рядом с гарнизоном военных летчиков. Мой отец тоже был военным летчиком еще той, давней поры, служил и на Крайнем Севере. Вспомнил и его, мысленно поклонившись всем – бойцам, медикам и священникам в больничных халатах. Вот такая грустная память.

И еще хотелось бы немного добавить о своем приобщении к военно-медицинской тематике, что упомянул в романе «Судьба оружейников», опубликованном в Хабаровске в 2013 году. Конечно, некоторые эпизоды книги слишком личные, но в художественном произведении их можно приписать своим персонажам. Там, в частности, упоминается военный госпиталь. Так я запоздало отблагодарил окружной военный госпиталь №301, где мне еще в детстве зашивали руки, ноги, плечо, и знакомый хирург-подполковник шутил: «Ну что, солдатик, снова к нам?». Звали его Николай Петрович, и он был начальником хирургического отделения. Был еще полковник Обезьянов, тот вообще крутой мужик, фронтовик Великой Отечественной, и когда я проходил медкомиссию в Новосибирское общевойсковое училище, где готовили и военных журналистов, предложил: «Если хочешь, Володя, я позвоню своему другу, начальнику училища, и тебя сразу примут?». Но в тот момент уже расхотел поступать в училище, поскольку мой друг и одноклассник не прошел медкомиссию по зрению, а ехать одному не хотелось, и я поступил на отделение журналистики обычного университета.

А у полковника Обезьянова были воистину «золотые руки». И когда молодые хирурги-офицеры не рискнули делать пункцию знаменитому хабаровскому штангисту и серебряному призеру Токийской олимпиады Каплунову, он это сделал запросто. Кстати, если кто не знает, у бывалых штангистов из-за огромных нагрузок с годами уплотняются межпозвонковые хрящи и ущемляются нервы, возникают сильнейшие боли при радикулите. И, конечно, диагноз такой бы не стал упоминать, но уже прошло полвека, как я сидел за одним обеденным госпитальным столом с этим замечательным спортсменом, поэтому, думаю, все же стоит упомянуть о тяжкой цене спортивных побед. И вообще я вырос в доме, где была квартиры хабаровского спортивного клуба армии, и там жили многие известные спортсмены, но об этом как-нибудь в другой раз.

И о военно-госпитальной тематике мог бы еще немало поведать. Но лучше приведу один небольшой фрагмент из романа «Судьба оружейников», где моя героиня буквально в шоке от уровня медицинского обслуживания начала девяностых годов, а ведь речь идет о ведомственной больнице оборонного завода, где я также побывал на операционном столе. Гражданский хирург, что «штопал» меня тогда, выполнил операцию умело, но я почувствовал его стыд за весь медицинский «бардак», творившийся в городе оружейников. А ведь к военной и связанной с ВПК медицине отношение было лучше, чем к обычной, для гражданских пациентов. Вот такие времена я застал.

А сейчас фрагмент книги:

   «Накануне Олеся ходила проведать знакомую секретаршу, лечившуюся в онкологической клинике, старалась ободрить ее, рассказывала заводские новости, но молодая высохшая женщина грустно помалкивала, глядя на нее долгим и все понимающим взглядом.

   Выйдя из больничной палаты, Олеся расплакалась, потом грустила весь вечер, а наутро в субботу перестала думать об этом и, напевая песенки, вертелась голенькой перед зеркалом, разглядывая свою точеную фигурку.

   Вдруг ее словно ошпарило кипятком. Там, куда мечтали запустить руки кавалеры, она обнаружила странную и едва заметную шишечку, лихорадочно ощупала грудь и…заскулила от ужаса. Господи, неужели?!

    Растрепанная, в незастегнутом халатике, Олеся металась по квартире, не зная, что делать: то ли собираться в больницу, то ли бежать к соседке…

    Так и промаялась все выходные. А в понедельник подурневшая и осунувшаяся Олеся уже боялась идти к врачу. «Господи! — молилась она. — Спаси меня и помилуй! И если это все-таки есть…пошли мне покой в оставшиеся дни…».

   И покой наступил. Долгих две недели притихшая Мартинович ходила на работу, обходя стороной заводскую поликлинику. Боялась услышать приговор. Верила в чудо. И шишечка стала вроде бы уменьшаться. Олеся уже почти вздохнула с облегчением, пока однажды не проснулась среди ночи от едва ощутимой боли, нащупала под мышкой набухшую горошину. И тогда она решилась…

   — Будем оперировать, — сказал молодой хирург, обследовав опухоль. — Я думаю, ничего страшного. Скорее всего, обычный жировик. Липома, по-научному…

   Так оно и оказалось. Но прежде Олеся натерпелась страха, лежа на таком позорном операционном столе, что ей стало стыдно за обнищавшую оборонную промышленность. А ведь она считала заводскую поликлинику лучшей в городе. Построенная в недавние годы, когда завод еще работал на Афган, поликлиника была многоэтажной, красивой архитектуры, да и в кабинетах, где довелось побывать, еще сохранилась отличная мебель и дорогостоящая аппаратура. Но операционная, операционная…

   Девушка до сих пор с содроганием вспоминала, как голенькая и дрожащая вошла в холодную комнату и в замешательстве остановилась — такого убожества она еще не видела. Пустое помещение, никаких мощных ламп над головой и этот ужасный железный стол, сварганенный где-то в цехе… Она удивленно взглянула на долговязую и некрасивую девицу, рывшуюся в инструментах. Та молча и с какой-то сердитой ревностью окинула ее взглядом и кивнула на операционный стол. Улегшись на холодную клеенку и укрывшись до пояса прорезиненной простыней, Мартинович обреченно уставилась в пустоту, не веря, что в этой унылой комнате есть место для ангелов. А девица тем временем неумело и словно малярной кистью намазала коричневым антисептиком ее правую грудь.

   — Э, так не пойдет! — молодой врач покачал головой и заново обработал кожу спиртовым тампоном.

   Олеся с надеждой смотрела на этого крепкого и хмурого парня, работавшего в поликлинике на полставки, крывшего матом заводское начальство и чиновников из здравотдела, а также оборонное и прочие ведомства за их наплевательское отношение к медицине.

   Девица же подавала инструменты невпопад и с таким видом, будто делала одолжение.

   Морщась от боли, Олеся подумала, что это, наверное, никакая не медсестра и даже не санитарка, а какая-то неумеха с недельным стажем, брезгливо наблюдавшая, как доктор кромсает скальпелем красивую девушку. Что ж, милая, смотри, набирайся опыта. И не дай тебе Бог оказаться на моем месте!».

Вот такой эпизод из моей книги, которую надеюсь продолжить.

А еще эти записки я адресую читателям сайта «Свободная интернет-газета», которых считаю своими земляками и уже как-то рассказывал, что в детстве каждое лето проводил у родителей мамы в селе Пушкино Серышевского района. Села этого уже давно нет, но я упомянул  о нем в статье «О чем шумит сосновый бор», также опубликованной на этом сайте.

И еще, добавлю, мама моя, Лидия Михайловна Ачкасова, в войну окончила в Благовещенске фельдшерско-акушерскую школу, именуемую нынче Амурским медицинским колледжем, и с моим будущим отцом Василием Ивановичем Ивановым (вообще-то Ардашевым в честь репрессированных предков) познакомилась на танцах в поселке Белоногово также Амурской области. И эти названия – Белоногово, Украинка, где служил военным летчиком мой отец, также навсегда в памяти.

Владимир Иванов-Ардашев,

специально для сайта «Свободная интернет-газета»

На снимках:

мои родители в 1946 году;

мой сын Борис, военврач, в 2004 году;

и сам автор в церкви Луки Крымского, Камчатка, 2017 год.