ВЕХИ И ВЁРСТЫ. Глава 245. "Консервник", танцы в парке и Гиза Бунько

Однажды, без всякой плохой мысли, показал Гизе Бунько, подаренный мне «консервник». Подержав это изделие в руке, она удивилась, но ничего не сказала. А дня через два в парке на танцплощадке я был немного навеселе. Заметив одиноко стоящую Гизу, пригласил её на танец. Гиза в танце мне отказала, почему-то заплакала и убежала. Меня это очень удивило,  так как ничего плохого ей не говорил и не собирался делать.

Вскоре у танцплощадки заметил своего отца и дядю Ваню Бунько. Отец кивком головы подозвал меня к себе и велел следовать за ним. С большой  неохотой выполнил его «приглашение».

Дойдя до ворот «чёрного выхода» из парка, отец резко повернулся ко мне и в грубой форме приказал: «Давай мне свой нож!»

Я: «Какой нож? Никакого ножа у меня нет!»

Отец: «Тот нож, которым ты угрожал Гизе».

Ответил, что никакого ножа у меня нет, и никому я не угрожал». Ножа у меня действительно не было с собой.

Если быть честным, в тот вечер торопился и забыл прихватить с собой финку. Отец с размаху, не говоря  ни слова, ударил меня кулаком в лицо, да так сильно, что я метров пять летел «ласточкой», как Вася Руденко, но не в воду, а на твёрдую землю.

Когда вставал на ноги, получал  новый удар, но теперь от  дяди Вани Бунько. Так два мужика допинали меня до дому.

С окровавленным лицом, весь в синяках и кровоподтёках переполз через калитку и с трудом, плача, не так от боли, как от обиды, забрался на сеновал, где летом лежала моя постель.    

Отец стоял на крыльце, материл меня на чём свет стоит, наговорив мне кучу обидных, оскорбительных, не заслуженных мной, слов. Не хочу повторять смысл его проклятий, скажу одно – не хочу об этом вспоминать.

Немного остыв, он повторил свой вопрос: «Где твой нож?» 

Спросил у него: «Какой нож? Нет у меня, и не было с собой никакого ножа. Все мои ножи находятся дома».

Указал, где они лежат. Отец быстро нашел мой «консервник» и с ним побежал к Бунько. Показав его Гизе, спросил: «Этим ножом тебе угрожал Василий?». Она ответила: «Да!» Отец понял, что наделал много глупостей, поверив этой гнусной девчонке, затем вгорячах плюнул ей в лицо и выпалил: «Жаль, что Василий тебя не зарезал! Никакого ножа у него не было, он был дома!»

Мать напустилась на отца: «Какой ты отец, если пинал ребёнка так, что мог переломать ему рёбра и отбить почки? Мало того, что сам пинал, так ещё позволил бить парня такому бугаю, как Бунько?»

Мать плакала, делая мне примочки. Выручила бодяга.  Синяки быстро сошли, простил отца потому, что любил его, но на всю жизнь в моей душе остался горький осадок от тех слов, которые услышал от него в тот вечер.

Тогда "намотал себе на ус" одно – никогда нельзя учинять самосуд до тех пор, пока вина человека не доказана. Прежде, чем впадать в крайность, нужно во всём разобраться, а потом искать выход. Оправился от побоев, а отец заболел и слёг в постель.

Девятнадцать лет мне исполнялось в декабре, но в метриках подтёр внизу декабрь, который был написан римскими цифрами «ХII» и получилось «VII» - июль. Прибавив себе полгода для того, чтобы быстрее меня забрали в армию.