ВЕХИ И ВЁРСТЫ. Глава 415. Светликов. Часть 2: С отцом на покосе. Незабываемый случай. Ловля рыбы

Отец всегда брал меня с собой на покос, где с детских лет я научился хорошо косить, любил сгребать сено и метать стога. Отец меня всегда заставлял вершить стог. Это у меня получалось неплохо. Наши стога стояли ровными и красивыми.

Косить тяжело, а носить четырех пудовые копна к месту стогования – настоящий кошмар. Особенно было тяжело в то время, когда у нас не было лошади. Для переноски копён использовались специальные две сухие, прочные, хорошо отполированные жерди. Обычно для этой цели их заранее  приготавливали из берёзы.

Когда мне было лет десять-пятнадцать, копну всегда носил с отцом. Отец шел впереди, а я сзади. Особенно было тяжело, если место покоса было кочковатое. Когда приобрели своего коня, с уборкой сена стало гораздо легче.  Уже один подвозил копна и наловчился так поддевать под копну верёвку, что после перемещения копны к стогу, не оставалось на этом месте сена, которое приходилось подгребать граблями.

Люблю лошадей и других животных. Лошадь запрягал быстро, подтягивал черезседельник так, чтобы ей не было трудно дышать. Лошадь нужно уметь запрягать. Если она хорошо дышит, то хорошо и работает, а это главное. Стога мы ставили большие, потому что в малых стогах сено хранить не выгодно. Оно от дождей намокает и чернеет, такое сено  становится пригодным только на подстилку.

Зимой сено возить лучше из одного стога потому, что протаривается дорога. Заготовка и перевозка сена – очень трудоёмкая и тяжелая работа, но в молодые годы усталость быстро проходит. Наработаешься, потом крепко спишь. Утром встанешь отдохнувшим, как будто вчера и не работал.

***

Помню и никогда не забуду такой случай. На покосе был с отцом, но косить я тогда ещё не умел. Отец косил, а я подносил ему воду и табак. Это произошло в середине дня. Стояла жара и вдруг, недалеко от нас, в сторону ручья, бежит небольшая коза и так тяжело, что  в азарте я бросился её ловить. Бежал  за ней, что есть мочи, и когда до неё оставалось метра три, остановился, потому что коза прыгнула в воду, спокойно переплыла этот ручей, и пошла в чащу леса. Ширина ручья была не большая, поэтому решил преследовать козу.

Меня охватила досада, от которой долго не мог придти в себя. Рядом находилось хорошее мясо, которое  было нам кстати, но оно убежало.. Тот год был голодным,  и нам кушать было нечего. Мы с отцом сожалели, что сразу не взяли с собой из балагана «Берданку» и к ней патроны. Пока отец курил, я из балагана принёс «берданку» и к ней два патрона.

Прошло минут десять с того момента, как скрылась коза. После перекура отец начал косить, а я вижу, как из лесочка бежит серая собака и всё что-то нюхает. Я кричу отцу: «Отец, смотри вон туда! Там бежит какая-то собака!» Отец бросил косить, быстро подбежал ко мне и говорит: «Да это же волк! Он идёт по следам козы!» Отец взял «Берданку», присел на колено, прицелился и выстрелил. Волк подпрыгнул, завертелся на одном месте и с трудом поковылял к лесу. Отец прицелился  и выстрелил второй раз, волк упал.

После второго выстрела отец сказал мне: «Николай, неси ещё патроны!» Я быстро побежал в балаган, который был рядом, и принёс патроны. Перезарядив ружьё, мы вместе пошли на место падения волка. Когда подошли ближе, волк был ещё жив. Он оскалил пасть и лязгал зубами. Пасть у волка была большая и красная, зубы белые-белые, громадные и острые, поэтому мне подходить к нему стало страшно. Отец ещё раз выстрелил в волка и убил его. Мы сразу не бросились к хищнику, а немного подождав, подошли поближе и потрогали его палкой. Убедившись, что волк мёртв, отец снял с брюк ремень, связал ему ноги, мы нашли длинную жердь, продёрнули её между связанными ногами, и потащили волка к балагану.

Тащить было тяжело, не смотря на то, что с моей стороны конец палки был длиннее. Идти мне было тяжело - мешали кочки. С трудом мы дотащили волка до балагана и обычным способом, как снимают с телёнка, начали снимать с него шкуру. Из ручья я принёс воды и мы стали его потрошить. Кишки и все внутренности зарыли в яму, шкуру повесили в балагане сушиться, развели костёр, в ручье хорошо вымыли мясо и разрубили его на части. В этот день отец косить больше не стал.

Задние лопатки отец положил в ведро, и мы на костре  начали их варить. Спрашиваю отца: «Разве можно есть волчье мясо?» Он сказал, что можно. Волк не есть никакой падали, а добывает коз и ест только живое мясо. Волчье мясо варили долго, пену, которая образовывалась во время варки, отбрасывали. Отец всё время пробовал мясо на готовность. Когда оно сварилось, наложили его в большую чашку и ели, запивая супом. Оно было обычным, хотя немного отдавало псиной. Отец успокаивал меня, что всё будет хорошо. Мы наелись досыта, а остальное положили в ручей, чтобы оно отмокало.

Вечером к нам на покос пришел сосед и спросил: «Светликов, что за стрельбу ты устроил?» Мы показали ему шкуру волка и дали попробовать немного волчьего мяса, после чего сосед сказал: «Есть мясо можно, только вы шкуру испортили. Её надо было снимать не так, как сделали вы, а  чулком, тогда она была бы в цене». Отец говорит ему: «Мы в этом деле профаны, но зато с мясом».

Долго мы ели этого волка, а одну ляжку отправили домой в Ушумун, сказав, что подстрелили козу. Просили варить мясо дольше, посолив его и посыпав перцем. Когда вернулись с покоса, спросили: «Как вам понравилось мясо козы?» Нам сказали: «Ничего, только от него какой-то неприятный запах». Так первый и последний раз ел волка, и ничего со мной не случилось.

***

Несмотря на тяжелый труд, на покосе было хорошо. Запах свежескошенной травы и сена пьянили меня. Одним было плохо – надоедливая мошка и комары не давали ночами покоя. Перед сном отец ставил в балагане ведро с тлеющими головёшками, прикрывал его травой, окуривая дымом балаган внутри. После такой процедуры гнус нас тревожил меньше.

Несколько лет подряд мы косили сено на «Северной пади», это в нескольких километрах от Ушумуна. В районе покоса были два озерка, а небольшая речка соединяла их между собой. На этой речке, в узком месте, мы ставили частокол, перегораживая речку, делали «заездок», в который на ночь ставили, специально сплетённую из тальника корзину в виде мешка с узким входным отверстием, которую в народе называют «мордушей». Длина нашей мордуши была больше двух метров.

Почти каждую ночь в неё попадала крупная рыба, преимущественно караси и щуки. Какая для меня была радость, когда я видел, как в мордуше трепещется рыба. А, какая была из неё вкусная уха! Мы не злоупотребляли ловом рыбы, ловили её только для еды на покосе и тогда, когда надо было её отвезти домой, где другие дети и мать тоже  хотели кушать.

***

Мой отец был хорошим, весёлым, честным, добрым, открытым и жизнерадостным человеком. Он часто рассказывал мне о своей жизни и о годах, проведённых на царской каторге, которую он отбывал, как политический заключённый, за Революцию одна тысяча девятьсот пятого года.

Он сидел в Смоленском и Александровском острогах. Из семи лет каторги, пять лет был закован в кандалы. Отец рассказывал, как они работали в кандалах и мылись в бане. На период работы наручники с каторжан снимали, чтоб они могли работать, а кандалы нет. Отец рассказывал, как закованному в кандалы человеку, приходилось одевать и снимать с себя верхнюю одежду и бельё. Но для меня это было непонятно и необъяснимо.

В баню каторжан водили группами от тридцати до пятидесяти человек одновременно, а на мытьё давали всего один час. Сопровождали их надзиратели, у которых были кожаные плётки, на концах которых были завязаны узелки. При любом неповиновении каторжник такой плётью получал удар по спине. Через короткое время надо было через кандалы снять с себя брюки, кальсоны, помыться и вновь одеться. Кто не укладывался в отведённое время, получал удары.

Без бани обойтись каторжане не могли, поэтому, как надо быстро раздеваться и одеваться, заранее они учили друг друга. Без помощи товарища раздеться и одеться было трудно. Нижнее бельё выдавали холщёвое, брюки грубые, но крепкие, кандалы были сделаны с таким расчётом, чтобы с голой ноги их нельзя было снять, но в тоже время, они ложились по верх ботинок. Это делалось для того, чтобы каторжане зимой металлическими цепями не обмораживали ноги.

Продолговатое кольцо на ноге немного поднималось так, что через зазор между ногой и кольцом,  предварительно расстегнув штаны, протаскивали одну из гач. Освобождение второй ноги шло уже легче. Так каторжане тренировались каждый день для того, чтобы в банный день быстрее раздеться и одеться. Когда в бане раздевались, никаких других разговоров не вели, только  был слышен звон кандалов и шелест белья. Быстро мылись в деревянных ушатах и так же спешно одевались. Надзиратели порой удивлялись тому, как каторжане  быстро всё это делают.