Ярослав ТУРОВ: Свет в окошке. В память о Галине Коноплевой
20 ноября 2003 года Галя должна была вернуться домой из командировки в один из городов Приамурья. Я очень ждал её, соскучился, поезд вот-вот должен был прибыть, и я обхватил бы её руками, как всегда, прижавшись лбом к груди... Я ещё не знал, что за три дня до этого, когда она весело помахала мне рукой и спустилась вниз по лестнице в подъезде, мы виделись в последний раз.
Прошло тринадцать лет с того дня, как ушла из жизни моя бабушка Галина Павловна Коноплёва. Она терпеть не могла слово «бабушка» и всегда просила меня называть её просто Галей. Этот короткий некролог под ссылке − единственное, что мне удалось найти про неё в сети. Интернет тогда ещё мало у кого был, и вся память о ней осталась только на старых фотографиях, пожелтевших страницах газет да в архивах ВГТРК. Я никогда толком про неё не писал, хоть и не было для меня человека важнее. Пора это исправить.
Вот так сидишь перед белым листом и не знаешь, с чего начать. С самого начала? С конца? Наверное, всё-таки стоит сперва рассказать о том, кем была Галя, потому что уже мало кто вспомнит, что жил на свете такой человек. Галя родилась в мае 43-го в г. Свободном в очень бедной семье с красивой фамилией Бойдарико. Впоследствии она очень жалела, что после брака с фамилией пришлось расстаться и стать Коноплёвой. Впрочем, заголовки статей вроде «Коноплёва – это клёво!» её забавляли.
Она начинала простым курьером, потом выучилась в БГПУ на учительницу французского, преподавала в селе Лазовом. После работы в школе возглавила Клуб интернациональной дружбы в благовещенском ЦЭВе, помогала воспитанникам переписываться с маленькими французами и даже один раз возила своих КИДовцев в Эстонию. Это было в 1975 году. На амурском телевидении после этого появилось интервью с Галей о той поездке. Молодая, красивая, энергичная, она так понравилась редакции, что ей предложили работу. И Галя осталась, и отдала телевидению 28 лет жизни. Вела поздравительные концерты и детские передачи. Десятки тысяч амурчан до сих пор помнят её, как тётю Галю из «В гостях у сказки», которая вместе с котом Пификом и собачкой Дружком учила их быть добрее, читала в эфире их письма и показывала мультфильмы.
Когда меня спрашивают, почему я пошёл в журналистику, хотя мог пойти и в юристы, и в менеджеры, я отвечаю, что это всё она, Галя. Это она привила мне любовь к творчеству. Родители днями вкалывали, мама в аптеке, папа – в институте, и Галя тоже не могла бросить работу, поэтому брала меня с собой на ВГТРК, туда, где стадион и телевышка. Пока она записывала программы, я бегал по студиям, аппаратным, мастерским художников, карабкался по лестницам до увитого толстенными проводами потолка и заглядывал в каждую щель. Сотрудники меня любили, кормили конфетами и постоянно подкалывали. Как-то в курилке стояли Галя и её коллеги, я пробегал мимо, и она указала на свою подругу лет пятидесяти: "Ярик, посмотри на эту тётю. Как ты думаешь, она сексапильная или сексуальная?", подчеркнуто произнося "е" вместо "э". «И то, и другое!» – на голубом глазу под общий хохот заявил я, хотя понятия не имел о смысле этих слов. Мне было лет шесть.
Примерно в то же время я насмотрелся американских мультиков, герои которых издавали свой журнал. И я тогда загорелся, подошёл к Гале и сказал, что тоже хочу издавать журнал. Как она обрадовалась! Тут же нашли здоровенную папку и кучу газет, начали вырезать оттуда разные заметочки и подклеивать, а я ещё и какие-то иллюстрации ко всему этому рисовал. Так во мне родился журналист.
Чего мы только с ней не делали! И рисовали вместе, и лепили, и стихи учили, и кроссворды разгадывали, и даже хулиганили. Однажды она подошла ко мне с видом заговорщика и предложила: давай пошалим! Мы вышли на балкон, где я хранил целую вязанку красивых прямых палок, которые использовал, как игрушечные мечи. И мы начали швырять их вниз, после каждого броска прячась, чтоб нас никто не увидел. Она из палок чуть не зашибла какую-то девушку. Галя с обезоруживающим смехом помахала ей с балкона и извинилась, а я валялся по полу от смеха.
Потом уже я узнал, что моё воспитание было для неё не только лучшим отдыхом, но и педагогическим экспериментом. Она постоянно хвасталась всем теми успехами, которые я делал в творчестве, и даже пыталась вылепить из меня юную телезвезду, правда безуспешно. Я был ужасно застенчивым ребёнком. Как-то раз она снималась в какой-то кулинарной передаче на "Пятом", и по задумке я должен был активно помогать ей готовить: этакая идиллия бабушки и внука. Но с самого начала я так испугался камеры, что меня хватило только на жалкий трехсекундный писк "Галя, дай колбасы", после чего я сбежал, забился в тёмный угол и наотрез отказался выходить.
Забавно вспоминать, как она воспитывала во мне мужчину. В детском саду и в школе всегда, стоило мне познакомиться с какой-то девочкой, она подробно расспрашивала, понравилась ли она мне, а когда я отвечал, что да, понравилась, она расцветала и говорила: "Ну всё, значит, теперь будем копить на Юленьку, Машеньку, Оленьку и т.п." Видимо, она ещё с детства хотела вложить мне в голову мысль, что все женщины продаются и покупаются. Часто расхваливала разных девочек, судя по красоте их поп. Мол, смотри, какая красивая, какая у неё шикарная попа! А я ещё удивлялся, при чём тут попа? Прошло пятнадцать лет, и до меня дошло, что это весьма существенный критерий для мужчины при выборе партнёрши.
Чем больше я вспоминаю Галю сейчас, тем больше осознаю, что никогда по-настоящему её не знал. Она запомнилась мне этаким лучиком света в оконце, идеалом, добрейшей бабушкой, которая в свои 60 запросто тянула на 40, фонтанировала миллиардами планов и идей, в ком энергии хватило бы, чтобы осветить весь Благовещенск. Но время от времени в памяти всплывают какие-то её двусмысленные взгляды, шуточки, истории, сути которых в детстве я не понимал. Как-то мама дала мне почитать любовные письма своего отца, Галиного первого мужа, которого та бросила. Под сложившийся от чтения образ лучше всего подойдут слова «роковая женщина». Всё то, что запомнил я − лишь вершина айсберга, а на самом деле она была сложным человеком с неоднозначной судьбой, и о том, что происходило у неё в душе, какие кульбиты она переживала, мне остаётся только гадать.
Однажды, когда Галя уже лет пять не появлялась на экране, к ней за интервью пришёл известный журналист, который когда-то в детстве смотрел её "В гостях у сказки". Под конец беседы он спросил, каково это, пропасть из виду, перестать быть телезвездой? Он ждал от Гали вдумчивых размышлений, но получил краткий ответ: у каждого времени свои герои. А ведь за этими словами – большая драма.
И вот, когда мне было одиннадцать, её не стало. Был поздний ноябрь, снег уже лежал сугробами. В свете ночника я читал приключенческую книжку и нетерпеливо ждал, когда же откроется входная дверь, и Галя вплывёт в своей холодной с мороза норковой шубе, как всегда, цветущая, румяная, надушенная парфюмом. Было уже поздно, а её всё не было. Вдруг в тишине зазвонил телефон, громко ахнула в прихожей мама, родители быстро собрались и ушли. "Не жди нас, ложись спать", − сказали мне. Я сидел в пустой тёмной квартире над книгой, то и дело поглядывая на часы. В полночь, когда родители не вернулись, я забеспокоился, но мне ничего не оставалось, как лечь спать. "Хоть бы с Галей ничего не случилось", − сказал тогда я, помолился за её здоровье и уснул. Я уже догадывался, что и правда что-то случилось, но тогда мне казалось, что это очередной приступ аритмии, и Галю повезли в больницу, где она побудет пару дней и выйдет – так раньше уже бывало. На утро меня отвезли в художественную школу, я малевал очередной натюрморт, не задумываясь даже, почему утром Гали не было дома, а потом на перемене ко мне вдруг подкралась наша учительница по ДПИ и осторожно спросила: "Ярик, а у тебя что, бабушка умерла вчера?"
Сказать, что я был в шоке − ничего не сказать. Я едва ли не пинком раскрыл дверь в кабинет директора, где был телефон, рванулся к трубке, позвонил маме и спросил, правда ли, что Гали больше нет. Мама в трубке заплакала и сказала, что сейчас приедет. Тогда я понял, что это правда, и так страшно заорал, что у меня чуть не пропал голос. Весь день часов до восьми вечера я безудержно рыдал. Я хорошо помню, как это было, но совсем забыл, что я в этот момент чувствовал.
Помню, как учителя из художки носились вокруг, злополучная преподша, получая люлей от разъярённой мамы, извинялась и оправдывалась, мол, она думала, я уже в курсе. Оказывается, мама хотела меня забрать из школы к обеду и сама всё рассказать, но её так бестактно опередили, хотя она и просила меня не трогать. Потом была какая-то суета, возня, приезжали родственники, друзья, все меня жалели, кормили чипсами и сушеными кальмарами, а я зарылся в книжку и пытался в ней утопиться, чтобы ни о чём не думать.
На похороны Гали меня не пустили. Нашли мне какого-то сверстника в Чигирях, сына друзей семьи, закрыли нас дома, и мы с ним до посинения играли в компьютер два дня напролёт. Так я и запомнил Галю по тому моменту, когда она только уезжала в командировку. Обняла нас, поцеловала, махнула рукой: адьос, не скучайте! И улетела. Лёгкая, как пёрышко, беззаботная, улыбчивая.
А умерла она от того, что у неё оборвался тромб. В вагоне ехали дембеля, было шумно и душно, и слабое сердце не выдержало. Она просто встала с сидения, тяжко вздохнула и упала. Мгновенная смерть. Проблемы со здоровьем у Гали были всегда – из-за порока сердца ей даже запретили рожать, но Галя всё же рискнула и родила мою маму, хотя это было смертельно опасно. К счастью, всё обошлось, но всё время, пока была с нами, Галя страдала от боли в груди и постоянно лечилась в больнице. Впрочем, в палате ей никогда не сиделось, часто она сбегала из отделения в студию, потому что вечная суета телевизионщиков была для неё живительней любых капельниц. Никогда не могла усидеть на месте, всегда ей всего казалось мало, стремление, активность, пламенный мотор.
Прошло тринадцать лет. За это время я кое-чего достиг. Думаю, Галя бы мной гордилась. С другой стороны, у меня бы не получилось сделать и шагу, если бы она постоянно подставляла мне своё плечо. И в этом, наверное, и есть её самый главный урок − дать пинка под зад и позволить идти дальше самому.
P.S. Сейчас мне стыдно признаваться, но за те тринадцать лет, что её нет рядом, я часто спекулировал на её смерти, далеко не лучшим образом. Бывает, что иногда тебе ужасно весело и хочется смеяться, но делать этого ни в коем случае нельзя. Будь то лекция, какое-то официальное мероприятие, да мало ли что. В такие моменты, чтобы унять смех, я всегда вспоминал о своей утрате и том, что тогда чувствовал. Я делал это так часто, что эти чувства и воспоминания совершенно изгладились в памяти и душе. Возможно, поэтому я даже сейчас самому себе напоминаю персонажа Камю из «Постороннего». Прости меня, Галя, это было большой глупостью. Надеюсь, тебе хорошо там, где ты сейчас.
