Жёлтый дьявол. Том 1. Гроза разразилась. 1918 год. Глава 7. Золото на рельсах
Глава 7-я
Золото на рельсах
1. Обывательская дрожь
– …И еще там, часто кто-то приезжает, с тележкой… Как бы что-то спрятано… вроде пулемета…
– А ты не врешь?
– Ей-богу – сам видал. Разве я бы стал… Сами понимаете – раз приказ такой…
И действительно на стене:
ПРИКАЗ НАЧАЛЬНИКА ГАРНИЗОНА.
гор. ЧИТА.
В 24 часа, с опубликованием сего, сдать все имеющееся на руках у частных граждан огнестрельное оружие и части боевого снаряжения. Лица, укрывающие оружие, равно как и лица, знающие о таковом укрывательстве, будут привлечены к строжайшей ответственности.
Такие же приказы расклеены по всему городу…
– А кто он такой?
– А кто его знает. Немец. Раньше торговал чем-то, теперь сидит запершись…
– Ладно. Бобров, возьмите человек десять. Идем.
– Куда?
– Идем к немцу. Посмотрим, что у него там.
…Уже близко к полуночи. Фонари тускло горят. Улицы пустынны, безмолвны, точно притаились, присмирели, кого-то как будто ждут.
…Пппапаххх… раздается одинокий выстрел. Ему отвечают три других выстрела с разных концов города. Затем еще, еще…
– Ох-ох, черти, – ругается начальник отряда Пережогин. – Зря патроны изводят…
Гулко отдаются шаги шествующих по мостовой. Пустынно. Около особняком стоящего здания останавливаются.
– Здесь?
– Здесь, – отвечает шествующий впереди отряда доносчик.
– Бобров! Поставьте караульных. По человеку с каждой стороны. Остальные – за мной.
Долго стучат. Не открывают. Пережогин нетерпеливо:
– Подохли, видать. Ломай дверь!
С треском разбивают стекло, через отверстие открывают задвижку.
– Эй, кто там? – кричит Пережогин в коридор. Слышно, как в комнатах спешно закрывают шкафы, передвигают мебель, щелкают ключами. Затем везде гаснут огни и становится совершенно темно.
– Выходите, чорт вас возьми! – кричит рассерженный этой комедией Пережогин. – Кто тут хозяин?
Где-то сбоку отворяется дверь. В открытой щели появляется чья-то трясущаяся голова и не менее трясущаяся рука со свечкой.
– Я, я, – издает звук голова.
– Что у вас тут за маскарад? – резко спрашивает Пережогин.
– Так… так просто. Вечеринка… Свои.
– Свои? Пусть все приготовят документы. Бобров, примитесь за осмотр комнат.
Немец бросается к Пережогину.
– Помилуйте, товарищ, поми…
– Мы тебе, сволочь, не товарищи. Говори, где оружие.
– У меня нет… Нет оружия.
– Врешь! Открывай шкафы.
Дрожащими руками немец открывает сундуки, шкафы, ящики. Из одного шкафа кубарем, как тряпочная кукла, вываливается молодой человек.
– Эге! Неудобное место нашли, молодой человек, – смеется Бобров.
Однако, оружия нет. Только в подвале находят какой то подозрительный, довольно увесистый узел. Немец старается незаметно укрыть его в угол под старой рогожей.
– Чего ты там? – бросается к нему Пережогин. Остальные обступают немца кругом.
– Что у тебя там?
У немца испуганная физиономия. Трясется.
– Оставьте, оставьте… Это не надо.
– Ага, попался, – кричит Бобров. – То-то! А говорил, нет оружия. Ребята, развязывай узел.
В одну минуту узел развязан; там длинными рядами, тщательно упакованы черные стержни копченой колбасы.
– Вот это здорово! Вот так патроны. Откуда это у тебя?
– Так. Привозит один знакомый. Торгую маленько…
– Ладно, забирай, ребята, и колбаса пригодится.
– Куда делся этот доносчик? – ворчит Пережогин. – Надо бы ему всыпать за ложный донос…
Но доносчика уже след простыл. Без шапки мчится по улице. Вот сейчас поймают, пристрелят…
И после ухода Пережогина, тщательно забаррикадировав все входы, немец собирает своих напуганных гостей.
– Гот зей данк!.. Хорошо отделались. Ведь это же зверь, а не человек. Ему расстрелять – раз плюнуть.
– Да-да, – подхватывает молодой человек, так неудачно обнаруживший свою трусость. – Помните, на прошлой неделе расстреливали Фишмана, Натансона и Герке. Все он – Пережогин.
– О, мейн гот! Когда же все это кончится? Герр Кушкин – вы русский, ну скажите, что этим людям надо?
Герр Кушкин – учитель словесности. О, – он знает.
– Им надо грабить, – вот что я вам скажу. Побольше грабить. И народ, и Россию – все.
– А что же дальше, герр Кушкин?
– А дальше… мы их прогоним. У нас будет настоящая власть…
– Такая же? – наивно спрашивает немец. Он скептик и не верит в русский народ.
– Зачем такая же! – возмущается Кушкин. – Настоящая! Учредительное собрание. Парламент… Равноправие.
– О! герр Кушкин. Это будет гут. Ошень гут.
И немец прищуривает глаза. Он уже видит вывеску своей будущей колбасной лавки.
2. Страшилище
На краю города, в плохонькой комнатке с ободранными обоями, за грязным деревянным столом сидит человек. У него седая голова, жесткое тощее лицо, серые сверлящие глаза.
Взглянув со стороны, можно подумать: ученый, углубившийся в свои научные открытия и забывший про все окружающее.
Но нет. Этот человек науками не занимается. За поясом у него бомбы, с плеча небрежно свесилась пулеметная лента, на столе под рукой огромный кольт и куча патронов. Этот человек – страшилище местных обывателей, начальник отряда отчаянных, как и он, людей – анархист Пережогин.
– Трррр…
– Да! слушаю…
– Говорит Карандашвили. Тебе, Пережогин, поручается сбор теплых вещей для армии. Сбор произвести среди местного населения.
– Есть! Когда?
– Как можно скорее и безболезненнее. На твой отряд жалуются…
– Кто? Кто смеет! – Лицо Пережогина исказилось. Брови сдвигаются. Он, жертвующий всем для дела, не жалеющий ни себя, ни других… Кто смеет на него жаловаться.
Нет ответа. В телефон шипение. На другом конце трубку уже повесили.
Пережогин сжимает кулаки. – Ух, сволочи – пусть подождут, настанет момент.
Поворот головы к дверям. – И что нужно Карандашвили? Ведь тоже анархист. Уж больно ручной стал… В соседнюю комнату:
– Бобров!
За дверью, в соседней комнате – попойка. После недельной бешеной работы – можно позволить.
На столах хлеб, мясо, водка, под столами пустые баночки.
Эх, гуляй, гуляй, головушка моя,
Эх, головушка моя да разудалая…
Самые разнообразные люди в этой компании: тут и деревенские парни с залихватским присвистом, тут городские бродяги – сорвиголова, тут дезертиры, случайно приклеившиеся к отряду матросы – клеш…
Все сплотились, об’единились в одном деле. А какое дело – не всем же думать. Знают одно: надо делать. Чтоб без буржуев. А как это сделать, знает он – человек с бомбами – Пережогин.
– Бобров! Тебя зовут.
Сутуловатый, широкоплечий парень пробирается сквозь сидящих. Он слегка покачивается и морщится, точно прогоняя из головы остатки дурмана.
– Опять? Пьянствуете, – строго говорит ему Пережогин.
Бобров с’еживается.
– Немножко! Что-ж поделать. Ребята…
– Довольно! Завтра приступаете к сбору теплых вещей для армии. Смотрите, чтобы без эксов.
Бобров угрюмо смотрит. Потом медленно:
– А кто за всем уследит. Вообще… Товарищ Пережогин, – и уже не сдерживая накопившиеся в себе мысли Бобров выбрасывает:
– Мы так не можем! Настроение у ребят отчаянное. Везде идем, рискуем жизнью, а тут еще следи за пустяками. Справедливость. Вот на днях эвакуация Читинского банка… Хорошо бы…
Пережогин ударяет кольтом по столу.
– Молчать! Ступайте.
Бобров уходит. Суровое лицо Пережогина не меняется в своем выражении. Но он о чем-то задумался.
3. В мутной воде
– Ваня! Ты не слышишь? Стучат.
– Где? – Иван Федорович вскакивает.
– В нашу дверь.
– Не может быть! – Иван Федорович хватается за голову.
– Что это? Обыск? Конфискация?
У Ивана Федоровича волосы дыбом. Его жена Марья Григорьевна спешит к комоду. Скорее – кольца, серьги, часы. В старый чепчик завернуть – бросить на верх печки. Костюм мужа, летнее платье – в узелок, в амбар под дрова.
Стучат.
– Сейчас, сейчас откроем! Ключи ищем, – кричит в коридор Иван Федорович. Коленом зацепился за умывальник, падает на пол. Глаза на выкате.
Шопотом:
– А вдруг расстреляют… Надо письма уничтожить. Сжечь. Где спички? Маша, спички.
Марье Григорьевне некогда. Губы матовые – лихорадит. Куда спрятать деньги? За люстру, под шкаф, в матрац – найдут, найдут. Везде найдут. О, проклятые. К себе за кофту. Не отдаст. Пусть убьют.
Сама к дверям. Долго возится: ключ, цепочка, затем крючок, заслонка.
– Ну, идите!
У дверей хорошо одетый японец. Спокойно покуривает папиросу. Улыбается.
– Здесь квартира банковского служащего Передрягина?
Марья Григорьевна ничего не понимает. Но японец держит себя чрезвычайно свободно.
– Мне нужно повидаться с Передрягиным по делу. Здесь он?
– Здесь! Войдите.
«…что касается Читинского банка, примите все меры предосторожности…»
Начальник комиссии по эвакуации морщится. Легко предписать. А, ну-ка попробуйте справиться с этими людьми, в каждом из которых сидит мелкий авантюрист, каждый из которых не прочь наживиться.
– Есть у вас надежные ребята? – спрашивает он своего помощника.
– Есть, некий Передрягин – аккуратный служака и, по-видимому, честный человек.
– Поручите ему наблюдение за погрузкой золота, – говорит начальник.
– Слушаюсь!
На вокзале спешная работа по погрузке золота. Подводы с ценными бумагами и деньгами под усиленной охраной под’езжают к товарной платформе. То тут, то там шныряют банковские служащие с папками дел и связками ценных бумаг.
Передрягин у буфета нервно пьет чай стакан за стаканом, по временам боязливо поглядывая на часы.
Наконец он расплачивается, нервно закуривает папиросу и быстро направляется к выходу.
– Нет ли у вас спичек?
– Пожалуйста!
Спросивший японец берет коробочку ленивым движением, зажигает спичку и рассеянно кладет коробочку к себе в карман.
– Ах, простите, я совсем забыл, это ведь ваши. Благодарю. – И он возвращает Передрягину спички.
Но тут уже другая коробка, не та, которую дал Передрягин. А на дне той под спичками крошечная записочка:
30 слитков по 5 фунтов.
20 слитков по 3 фунта.
Золотой монеты на 200 тысяч.
Банковских билетов 102 милл.
3-й и 5-й вагон.
– Йес, – ухмыляется про себя японец, развернув бумажку. Вдруг он чувствует, как сзади вплотную к его голове наклонилась чья-то другая голова. Голос:
– Ни с места!
Твердая рука сдавливает кисть японца.
Группа белогвардейцев расположилась за курганом около полотна железной дороги. Нетерпеливо кого-то ждут.
– Где он? Пора уже. Сейчас прибудет поезд.
– Он должен на вокзале получить сведения о вагонах.
– Кто-то идет! Слышите?
Вблизи показываются несколько человек. Впереди них японец.
– Кто там? – все вскакивают на ноги.
– Свой! – отвечает японец. Все опять спокойно усаживаются.
В то же время из-за кустов с криками и выстрелами выбегает несколько человек, затем еще и еще… Плотное кольцо окружает белогвардейцев. Это ребята пережогинского отряда. Их около сотни. У белогвардейцев опускаются руки.
– Что, попались, голубчики! – смеется Бобров.
– Ну, сдавайте оружие и убирайтесь, пока пули вас не догнали.
…Вдали уже показывается дымок паровоза. Через несколько минут с грохотом и шумом приближается поезд, вблизи под’ема заметно замедляя ход. Несколько пережогинцев бросаются к паровозу и ловко вскарабкиваются к машинисту.
Поезд – стоп.
Все бросаются к запломбированным дверям 3-го и 5-го вагонов.
– Даешь золото! – кричит Бобров.
– Золото – наше!
4. Бесхитростный делёж
Там, где кончаются Байкальские туннели, лента рельс вырвавшись из-под сводов, делает крутой поворот на юг, убегая в тайгу, там, под Верхнеудинском; легкими мостами она перебрасывается через Селенгу, Ингоду – скатываясь к песчаной, терпкой смоляными запахами Чите – ключу всего Дальнего Востока.
Отсюда две дороги: в Китай и на Амур.
В этом повороте близко надвинулась тайга.
Бесшабашный поезд летит, качаясь на закруглениях, то ускоряя, то замедляя ход… – неопытная рука им управляет; гремит тайга, переливается, – ей вторят холодные ключи, да крики птиц.
Осень горит всеми цветами озноенных, обожженных листьев и зачервленных сгорающих игл.
Гром поезда по временам заглушает пулеметный чокот и одиночная беспорядочная винтовочная стрельба.
Напуганный, настороженный, он мчится неизвестно куда, удирает… Тревожные гудки от времени до времени нарушают его беспорядочный грохот бега. – Точно подбадривает он себя этим гулом, грохотом колес, залпами выстрелов.
Но вот на тормозах все задрожало. Крики, выстрелы… и пачками из товарных вагонов сваливаются к насыпи вооруженные, разношерстно одетые люди.
– Тащи их!..
– Сюда тащи! – и несколько человек гурьбой бросаются к вагону, рвут дверь, вскарабкиваются туда и через минуту ящики один за другим, обитые железом, продолговатые, спускаются с вагона и грузно увязают в балласте насыпи. Другие подхватывают их снизу и тащат в конец эшелона на рельсы.
– Сюда, братва!.. – кричит какой-то истошный голос.
– Эй, вы, обормоты, что затеяли? – и взлохмаченная седая голова свешивается из оконного люка заднего американского вагона.
– Иди сюда – узнаешь! – кто-то кричит.
– А то опоздаешь, – смеются…
Голова скрывается на миг, а потом – упругий, совсем не старческий прыжок на насыпь, и Пережогин бегом бросается к толпе, махая нагайкой:
– Черти, рано!
– Чего там, крой, ребята – некогда ждать!
– Хотя бы караул поставили. На паровозе есть кто? – и Пережогин клином врезывается в толпу.
– А бес его знает!.. – отзывается взводный Бобров, не оборачиваясь, и начинает рубить ящик.
Трах!.. – ящик разламывается и золотые слитки звеня разваливаются, скользят на рельсы.
Миг – все замерли: обалделые лица, горящие глаза, раскрытые рты, настороженные в порыве жесты, зачарованные гипнозом золота.
Еще через миг – все бросаются к слиткам…
– Стойте!.. Обалдели!.. По порядку… – и несколько ударов нагайкой остановили толпу.
Все злобно смолкли, – щелкают затворами винтовок.
– Повзводно, подходи – сам буду делить, чорт с вами, – и Пережогин садится на сломанный ящик – ногами на золото.
– Митька, получи на взвод!
– Эй, подходи! – и ребята, как картошку, слитки золота растаскивают по котелкам.
– Тяжеленько…
– А как поделим слитки – каждый кусок, почитай фунтов пять будет, – и Митька чешет затылок.
– Потом поделим, идем по вагонам, – решает кто-то и все двигаются вперемежку скопом, каждый норовит поближе к котелку.
Сзади начинают кричать:
– Ну, нет, даешь сейчас! – и несколько человек бросаются к Митьке и вырывают у него котелок.
– Петров! – кричит один из них коноводу в вагон, – дай сюда бебут…
Пробуют рубить золото. Вязкое – оно не поддается легкому пулеметному тесаку. Другие пробуют его ломать. Подходит Пережогин:
– Ты, косоглазый, что делаешь? – все оглядываются.
Лицо китайца Ли-фу, тоже кавалериста, с Иркутска идущего с отрядом, расплывается в улыбку, блестит на солнце.
– Моя знай! – в зубах у него также блестит, это слиток золота, – он пробует его на зуб…
Пережогин рычит и дергает за слиток.
– Дурни, давай колун! – кто-то быстро подает.
Взмахи – сильный звенящий удар отскакивает от рельс.
– Вот! – и Пережогин рубит еще и еще. Остальные надламывают и прячут по карманам и сумкам.
– Не сори, Палыч… – Это Митька иронизирует Пережогину, подбирая, слизывая языком с рельс, как крошки хлеба, маленькие кусочки золота. Глаза у Митьки горят…
Пережогин рубит с остервенением. Рубят и другие, торопливо, жадно.
– Ишь, как ведь солнце-то играет на золоте, так и блестит, – и кочегар Спиридоныч мотает головой, свесившись с паровоза. – Вот черти проклятые, свое же добро грабят – бандиты… Бросили эшелон, вот кто-нибудь наскочит – будет делов… И куда они с ним денутся, – думает:
– Ишь, как стараются, аж пот льет с бедненьких, – договаривает он.
– Эй, машинист, а ты что не идешь… что зеваешь – иди получать свою долю, – и кавалерист, стуча шашкой, лезет к нему на паровоз.
– Не надо мне грабленого…
– Да ведь наше, дурья голова…
Кочегар машет безнадежно рукой и скрывается в будке.
Молчат оба. Кавалерист отирает пот сорванной с ноги онучей.
– Ну, жарко сегодня…
5. Кто куда
– Сволочи, трусы, банда, ложись в цепь! – хрипит Пережогин, прыгая за насыпь к паровозу.
– Та-та-та-та… та… щелкают пули по эшелону, по рельсам.
– Вон-от, вон туда стреляй, – и Пережогин сам направляет пулемет и начинает спускать ленту.
За поворотом, небольшой кавалерийский отряд рассыпался, в цепь спешившись – это казаки. Другой двигается в обход…
Слышно, как хрустит валежник…
– Обходят!.. – кричит на самое ухо Пережогина Митька, – зубы его чакают, – в эшелон ба…
– Собака, золото делить мастер, а защищаться?.. – лежи тут, готовь ленты.
– Вы куда? Раз…такая ваша мать, – и пулемет его повертывается по своим стрелкам, начинающим уходить за насыпь:
– Пах… – Перестреляю!.. – гремит он из-за шума пулемета.
Сзади эшелона уже начали сгружать лошадей.
– Ура!.. – и казачий эскадрон бросается из-за деревьев к насыпи.
Жжж… та-та-та…
– Подождите, голубчики!.. так-так – пулемет горгочет, скашивая кавалерийскую цепь.
– Митька, ленту…
И опять…
– Уходят, проклятые, – и Пережогин вдогонку им посылает еще несколько очередей. – Митька… ленту!.. – Он оглядывается, но Митька улепетывает к эшелону.
В хвосте поезда раздается взрыв, потом несколько голосов:
– Броневик!.. броневик!.. – все кидаются к лошадям, – стаскивают их, взнуздают, садятся, бросаются в рассыпную – кто куда, в кусты, в тайгу…
Из-за поворота, там, за деревьями, показывается дымок броневика.
– Эх, дьяволы!.. – и, взвалив на себя пулемет, Пережогин двигается к эшелону.
– Митька, застрелю!.. – тот остановился – давай лошадь!.. Подвел: взвалили на нее пулемет – вьючат, садятся…
Бабах… разрывается снаряд с броневика…
– Товарищ Лазо, это пережогинцы золото делили… Прикажете догонять…
– Нет время, забирайте то, что есть. Дальше едем.
– Есть!..
– Эшелон под откос, паровоз прицепить в голову, – соединить проводами.
– Есть!
– Товарищ Лазо, они много побросали – вот ящики, – смеются красногвардейцы-рабочие, тащат ящики в броневик.
– Скорей, товарищи! – и Лазо продолжает смотреть в бинокль.
– Товарищ Смирнов, – говорит он начальнику пулеметной команды, – снимите дрезину, поезжайте вперед, там что-то неладно: прощупайте пулеметом тайгу… кажется их обстреливали и другие… казаки…
– Да, кочегар с эшелона только что говорил…
– Ну, быстро!.. – и Лазо углубляется в карту, делая отметки на планшетке.
Гремят вагоны эшелона, сваливаемые под откос. Включают паровоз. Готовят дрезину. Быстрый, уверенный темп работы.
– С такими ребятами можно сделать чудеса, – думает Лазо, смотря за работой команды броневика.
– Скорее в Карымскую, – невольно срывается у него, – там… Оттуда – из тайника его дум: – надо во что бы то ни стало поспеть туда, удержать ворота к Амуру… иначе – армия погибла… иначе… что то с Ольгой, – и еще глубже уходит мысль…
– Скорее!.. не выдерживает он и берет трубку аппарата:
– Готово?
– Готово! – отвечает невидимый.
– Трогайтесь!.. развейте максимальную скорость: у нас теперь два паровоза – надо наверстать потерянное.
– Есть! – отвечает невидимый, и броневик срывается.
Продолжение следует...
