Жёлтый дьявол. Том 3. Зубы жёлтого обломаны. 1920-23 гг. Глава 3. Читинская пробка
Глава 3-я
Читинская пробка
1. Шесть и семь
Броневик «Беспощадный» сегодня утром прибыл из Даурии в Читу.
В салон-вагоне броневика за столом человек 12 офицеров.
– Даю дальше.
Командир броневика полковник Званных приналег на стол волосатой грудью и протянул руку к колоде.
– Ого! Восьмая рука… Здорово.
Офицеры волнуются.
– 384 иены… Предлагается.
– Эх! Была не была, – и войсковой старшина Кучко бьет кулаком по столу: – 200 иен.
– 184, дальше.
Дальше – эсаул фон-Фридрихс. Лицо у эсаула краснеет пятнами. Оловянные глаза поблескивают, и длинный извилистый нос шевелится, как слоновый хобот.
Уже около ста иен просадил фон-Фридрихс на этом банке. Нужно вернуть. Восьмая рука… Неужели не пройдёт!
– Ладно. Вали.
Банк сделан. Напряжённое внимание.
– Даю.
– Требуется.
У Кучко на руках «жир» и двойка. Званных медленно переворачивает карту.
– Шестёрка.
– Восемь! – кричит обрадованно Кучко, бросая карты.
– Девять, – спокойно заявляет Званных, открывая свои.
Все игроки на мгновение застывают. Потом с шумом рвётся плотина молчания:
– Что такое?! Что?!
– Дал откупиться на девятке… Ну и рискучий человек!
– Ай да полковник!
– Вот здорово!
– Однако!
– Восемь рук побил. Пустяки – прапорщик.
Сумрачный Кучко отсчитывает деньги. Фон-Фридрихс – тоже… дрожащими руками.
Полковник Званных спокойно пересчитывает кучку кредиток, сортируя их по стоимости.
– Снимайтесь, господин полковник, снимайтесь, – рекомендует кто-то.
Званных прищуренным глазом смотрит на говорящего… А потом:
– 768 иен, дальше.
– Девятая рука… И талью прорезал.
– Это и лучше… Всегда так надо.
– Ой ли?
Игроки в ажитации смотрят на эсаула фон-Фридрихса: его рука.
Фон-Фридрихсу кажется, что он сидит на раскалённой плите. Глаза с мокрой дрожью уставились в середину стола, где дразнит… дразнит разноцветная куча. Нос покрывается потом.
Званных ждёт.
Эсаул фон-Фридрихс медленно вытаскивает из кучи отыгранных карт две карты (гадает)…
– Красные?.. Гммм! Признак хороший.
Ноющий ток проходит по телу. Вперив белесые глаза и пытаясь быть спокойным, эсаул произносит придушенным голосом:
– Ва-банк!
– Ого! Аааа!..
Игроки поднялись со своих мест и уставились на эсаула.
– Деньги на кон!
– Но… господин полковник…
– Деньги на кон!
Влажные руки комкают судорожно бумажник…
– 400… 500… 600… 610… 615… Все… Господин полковник! Полторы сотни нет… Но я после…
– Нет! На кон.
– Вот кольцо, господин полковник… с бриллиантом… Подарок жида одного… Больше стоит.
– Идёт! Ставьте.
Званных спокойно сдаёт карты.
Тихо. Все замерли… Словно не дышат. Только из лабиринта фон-Фридрихсова носа несется сдавленное порывистое сипенье. Он взял карты и, не смотря их, ждёт.
– Даётся.
– Фу! Слава богу!
Медленно вытягивает карту из-за карты…
Шесть.
– Ой, мало… мало… Но как быть… к шести не прикупают… надо схитрить… надо сделать вид, что у меня пятерка… Если у полковника пять, он не прикупит…
Фон-Фридрихс, воровато бегая мутными глазками, неестественно деланно произносит:
– Нет! Не прикуплю. Довольно.
Сказал и ждет.
Званных щурит глаза и, улыбаясь, цедит сквозь зубы:
– Значит по шести?..
И открывает под королем три сбоку.
– По шести… – напряженно произносит фон-Фридрихс.
– А по семи не хотите?
Званных сдергивает короля.
– Семь.
Что-то екнуло в груди у эсаула. Белый, как полотно, он покорным мякишем валится на стул и, кажется, не слышит ни шума ни говора.
Стук в двери.
– Войдите! – кричит Званных.
Дежурный телеграфист броневика подает телефонограмму:
«Адъютанту полковнику Сипайло, эсаулу фон-Фридрихсу немедленно прибыть в штаб атамана Семёнова…».
Прочитав, Званных передает телефонограмму…
– Подымайтесь, эсаул, подымайтесь!.. Вам налегке-то идти вольготнее.
Игроки смеются.
Фон-Фридрихе поднимается… Дрожащими руками пристёгивает шашку и молча выходит из вагон-салона.
Чита… Вокзал…
Ночь.
2. Реванш
– А, чёрт возьми!
Лунообразное лицо атамана прыгает из угла в угол. Ежовой щетинкой топорщатся усы.
– Да, да, – цедит Сипайло, взглядом тяжелых глаз уставившись в паркет, – шпионы передают, что Войцеховский настроен по отношению к вам далеко не дружелюбно.
– Я его не боюсь.
– Но ведь у него армия… Невеликая, но все же…
– Ну, что ж?.. И у нас армия.
– У нас? – вставляет Унгерн. – Да вы, атаман, что… Шутите, что ли? Давно ли в монгольской дивизии бунт был, а?.. А? А дивизия генерала Скипетрова… Забыли?
– Хотя оно… да… Конечно, – мнется атаман, – наша армия… да… Гммм. Э, чёрт! Так что же делать?
– Попытаться каппелевцев привлечь к себе, – говорит Сипайло.
– Как?
– Принять их как следует.
– Ну?.. А Войцеховский?
– Убрать.
– Как?.. Здесь?.. Но ведь это…
– Нет, зачем? Здесь неудобно. По дороге. Пока они ещё не прибыли.
– Но кто?.. Кто?
– Найдётся… Не беспокойтесь… Были бы деньги.
– О!.. Это сколько угодно.
– Отлично. Где у вас телефон? Я сейчас вернусь. - Сипайло уходит.
По лицу атамана ползёт надежда.
О, только бы избавиться от этого Войцеховского… Тогда он приберет каппелевцев к рукам. Тогда у него будет сила. «Тогда… тогда… О о-о!.. мы ещё повоюем».
Эсаул фон-Фридрихс стоит на вытяжку перед атаманом.
Сипайло снова застыл на стуле, уставясь в паркет.
– Есаул! Вот мой приказ… Немедленно поезжайте навстречу каппелевцам, явитесь к генералу Войцеховскому от моего имени для переговоров о размещении армии в Забайкалья.
– Слушаюсь, ваше превосходительство!
– Постойте! Оставшись при нём, выберите удачный момент и…
Атаман на секунду замолкает.
– …Одним словом… я не хочу, чтобы… чтобы он живым добрался до Читы. С ним должно случиться несчастье. Поняли?
– Но… ваше превосходительство… Я…
– Эсаул фон-Фридрихс! Вы получаете на расходы 10 000 иен. 10 000 иен!? Покроется проигрыш… И ещё…
Глаза эсаула вспыхивают злым огоньком…
– Ваше превосходительство! – громко говорит он, уставясь в атамана оловянной мутью. – Я по долгу офицера доношу вам, что командир броневика «Беспощадный» халатно относится к делу… Распустил команду и…
Унгерн и Сипайло подымают глаза на эсаула.
Атаман глядит недоуменно. Потом, сообразив:
– Хорошо. По выполнении задачи получите броневик. А сейчас… через два часа в путь.
– Слушаюсь, ваше превосходительство!
3. Ледяной поход
Идут.
Жалкие остатки колчаковской армии. Десятая часть.
Далеко сзади осталась Красная армия.
Торопятся. Почти без отдыха, с короткими привалами и ночёвками катятся на восток лавиной.
Идут и днем и ночью…
Идут и по железной дороге… и параллельно… по глухим дорогам… снежным… сибирским… таёжным.
Как только село или деревня, сразу по домам:
– Эй, хозяйка! Хлеба давай… мяса… и всю провизию волоки… не утаивай… Жрать хочем. Да одежонки малость давай, коли есть лишняя… Холодно.
А в сельском правлении:
– Эй! Кто у вас старшина?.. Или староста?.. Ты? Лошадей! Сейчас же. Живо! Всех мужиков наряди к подводам. Слышишь?
И через час снова в путь… За колонной колонна…
Идут.
У станции «Зима» бой с иркутскими революционными войсками.
Дрались свирепо.
Назад дороги нет. В плен идти опасно. Осталось одно: пробиваться.
Пробились.
И дальше… без задержек.
Но в Иркутск не зашли: незачем.
В обход… С севера по тракту и с юга по горам… Все дальше и дальше на восток.
Идут.
И вот… 60 вёрст от Иркутска… впереди… Байкал.
Священное море ледяной глыбой, белой пеленой лежит, обрамленное уступами лесистых скал.
Прямо по льду – 40 верст… А в обход… кругом – двести.
Как быть?
И командующий армией генерал Войцеховский – приказ:
«Через Байкал… по льду… прямо… вперёд. Кавалерия для охраны фланга – справа по берегу. Омский полк – здесь… в арьергарде… на прикрытие тыла…».
А Омский-то полк:
Генералов – 5.
Штаб-офицеров – 30.
Обер-офицеров – 65.
Фельдфебелей – 90.
Унтер-офицеров – 100.
Ефрейторов – 20.
Рядовых – 1.
Двинулись…
Идут.
Длинной лентой тянутся по льду от берега к берегу.
Ветер рвет. Бушует буран. Крутит, швыряет снежные хлопья…
Идут.
Полк за полком… Пехота… артиллерия…
А сзади на розвальнях – раненые, больные, тифозные штабелями навалены один на другого и веревками к саням прикручены (по дороге не растерялись бы).
На станции Байкал генерал Войцеховский пропускает части.
Но вот скачет конный от авангарда:
– Ваше превосходительство! Попадаются трещины… Артиллерия застряла…
– Досок! – приказ генерала.
Бегают, шныряют по станции, ломают заборы, тащат доски и плахи…
И – туда… на лед.
А там… наскоро… легкий настил, мостки… И через них – артиллерию, обозы…
И опять вперед… от трещины к трещине.
Идут.
4. В ту же яму
– О, не беспокойтесь, ваше превосходительство! – почтительно говорит эсаул фон-Фридрихс: – атаман Семёнов отдал приказ на этот счёт. Везде от Верхнеудинска заготовляются для вас квартиры и питательные пункты. Провизия и обмундирование уже отпущены. Из Читы к Верхнеудинску двинуты санитарные поезда.
– Хорошо.
Они сидят в квартире начальника станции Байкал и пьют чай.
– Хорошо, – повторяет генерал Войцеховский. – Армии необходим отдых. Армия измучена. Отдохнув и собравшись с силами, она может вновь начать борьбу, а сейчас…
– Да, да, ваше превосходительство… Я понимаю… Такой тяжелый поход. Вы все измучились. На вас лица нет… Не желаете ли коньячку? Это придаст вам сил… Превосходный коньяк.
– Давайте.
Слегка дрогнув, эсаул фон-Фридрихс суетливо отвинчивает крышку термоса. Оловянные глазки бегают торопливо из стороны в сторону…
– Пожалуйте, ваше превосходительство!
– Куда ж вы, целый стакан?
– Ничего, ничего, ваше превосходительство. Это полезно… Вот так. Превосходно. Ну-с… А теперь разрешите мне распрощаться с вами. Я поеду вперёд. Все, что вы мне сообщили, я передам атаману Семёнову. Надеюсь, мы ещё увидимся с вами, ваше превосходительство?
– Разумеется.
– Я буду очень рад. До свидания.
– До свидания.
– Ну, живее! Погоняй.
– Ну, соколики!
Ямщик-солдат бьёт кнутом по тройке.
Кони дергают. Быстро несётся кошева.
Но вот впереди опять полк… Опять стороной объезжать надо.
– Эх, дьявол!
Эсаул фон-Фридрихс ругается и с тревогой оглядывается назад.
Страшно эсаулу. Он знает, что там, сзади, где мелькают огоньки «Байкала»… там… в квартире начальника станции… бьётся на полу в судорогах тело генерала Войцеховского… Предсмертный хрип рвётся из горла… На губах пена. Хорошим коньяком угостил генерала эсаул фон-Фридрихс. Знает: если откроют… будет погоня… Поймают…
– Ну, живее! – торопит он ямщика.
И летят вперёд… Эх, кабы не войска, что лентой тянутся, давно бы уже угнали вперед.
Но вот впереди… влево… поворот на оснеженном льду виден.
– Куда это?
– Должно, на монастырь, ваше высокоблагородие.
– Сворачивай!
– Дорога-то незнакома…
– Сворачивай!
Свернули.
– Погоняй!.. Живо!
И ударил кнут по лошадям. Взмыла тройка. Закинув голову, несётся коренник, далеко выкидывая ноги. Бешеные скачут пристяжные… Бьют в кошёвку из-под копыт снежные комья.
Опять поднялся буран… Еще сильнее, чем днём…
Рвёт и кроет воздух жуткой мутью…
Вихрем несётся тройка. Скрипят полозья.
Но не покидает страх эсаула. Часто оглядывается он назад.
– Погоняй!
А впереди… трещиной… от бури, от мороза ли… раскрыл Байкал ледяные губы.
– Погоняй!
– Но, окаянные!
И вдруг… впереди… близко чернеет…
– Тпрррууу!.. тппрррууу!.. Стой!
Поздно. На всем скаку ухнула тройка. Страшный крик прорезал воздух и оборвался вдруг. Чмокнула холодная свинцовая вода и всосала добычу в ледяное жерло.
Эсаул фон-Фридрихс отправился на свидание к генералу Войцеховскому.
5. Пробка
а) …забивается…
– Ну, дальше… Хрр тьфу!
– Вот!
Таро протягивает телеграмму.
– В чём дело?
– Мацудайра доносит, что каппелевцы подчинились атаману Семёнову. Отношения между семёновским и каппелевским командованием хотя и натянутые, но внешнее единство существует.
– Так.
– В Благовещенске образовано революционное правительство: во главе Ветлугин, войсками командует Салов, вождь амурских партизан.
– Ну?
– Иркутский Ревком и Благовещенское правительство стремятся соединиться друг с другом. Для этого им необходимо взять Читу. Готовится наступление со стороны Иркутска.
– Гм.
О-Ой думает.
– Таро!
– Я.
– Соединения сейчас допустить нельзя.
– Слушаюсь!
– Дальний Восток нужно пока-что закупорить, дабы сюда не проникли советские войска.
– Понимаю.
– Пусть Чита служит пробкой. Задержи эвакуацию Забайкалья. Мацудайре приказ задержать Семёнова и, если нужно, принять бой. Понял?
– Понял. Слушаюсь!
– Иди! Хрр тьфу!
б) сидит плотно.
Яркий свет. Звон посуды. Говор. Гром оркестра.
Ресторан «Палермо» полон.
Весь кутящий Харбин топит в вине шальные иены и доллары.
За одним из столиков сидят двое.
Один – приземистый плотный человек с хитрыми глазками. Это премьер правительства атамана Семёнова – забайкальский казак Таскин.
Другой – жирный обрюзгший – редактор газеты «Свет» Гарри С. Р. (Сатовский-Ржевский).
Гарри загородился целой батареей разноцветных бутылок и старательно исполняет роль неприступной крепости.
Но Таскин – опытный стратег. Он ведет правильную осаду и выкатывает тяжелую артиллерию…
– Ну, хорошо… Вы получите 5000 единовременно и по 1000 субсидии ежемесячно.
– Мало.
– 10 и полторы.
– Мало.
– 15 и две.
– Мало.
– Сколько?
– 50 и 5.
– Что?
Таскин произносит нечто непечатное…
– Последнее слово: 20 единовременно и 2 ежемесячно… И больше ни копейки. Не хотите, – пойду в другую редакцию.
– Нет, нет!.. Зачем же?.. Я согласен.
Крепость сдалась.
А на завтра в газете «Свет» жирным шрифтом:
«Атаман Семенов – единственный преемник Колчака. У атамана армия сильная. Большевики для неё не страшны. При атамане организовалось правительство. Премьер – Таскин…»
И пошло… и пошло…
Сегодня:
«…Я знаю Таскина. Это – чудо административного таланта… Он…».
И т. д. и т. д.
Завтра:
«…Атаман Семёнов – гений. Русский самородный гений. Спасение России в руках атамана Семёнова…»
И т. д. и т. д.
«Разумейте, языцы, и покоряйтеся, яко с нами бог».
6. «Царица»
Зимняя ночь трещит морозом над столицей Забайкалья.
По улицам шныряют патрули.
А в отдельном кабинете шантана наследник Колчака атаман Семёнов празднует свое возвышение в сан правителя.
– А всё-таки, – говорит барон Унгерн, – наше положение не особенно прочное… Уйдут японцы, и нам каюк. Как хочешь, атаман, а по-моему нужно войска оттягивать в Монголию к Урге и там строить базу.
– Ерррррунда, – рычит пьяным голосом Семенов: – ерррунда… Правда, Маша?
Рука атамана покоится на открытом, белом плече.
– Правда.
– То-то… Теперь мы с тобой еще чище прежнего заживем. Ты у меня верная.
– Да ты-то неверный.
Маша невольно вспоминает Глинскую.
Семёнов понимает…
– Ну, ну… Кто старое помянет, тому глаз вон.
Унгерн улыбается. Он тоже знает, в чём дело.
– А вы знаете, где она теперь? – спрашивает он.
– Нет.
– А я имею сведения.
– Где же?
– Она уехала на санитарном поезде № 8. Этот поезд попал в Благовещенске к большевикам. Значит, она там.
– У большевиков?.. Жаль, – хмурится атаман.
Маша глядит подозрительно.
А на следующий день Маша принимает в своем будуаре какого-то низенького белобрысого человечка. Он в штатском.
– Поручик! Ты не раз служил мне, – говорит Маша: – надеюсь, что и это поручение ты выполнишь с успехом. Получишь немало. Понял?
– Ещё бы.
– Ну, смотри… Чтоб дело было сделано. Действуй, как тебе будет удобней… Или выдай её большевикам или сам укокошь.
– Положитесь, – жива не будет.
– Ну то-то… Вот тебе на дорогу… Потом получишь остальное.
– Царица!..
Поручик целует руку Маше.
– …А как же я?.. Неужели так и уеду?..
– А что?
– В последний раз мы с вами…
– А, вот что! Ну, и мерзавчик ты. Ну, ладно… Приходи часов в 11: атамана не будет.
– Царица!
И ещё раз целует руку поручик.
