Жёлтый дьявол. Том 3. Зубы жёлтого обломаны. Глава 9. Разгром
Глава 9-ая
Разгром
1. К Хабаровску
Матовый абажур смягчает свет электрической лампочки. Краски стушеваны, и подземелье под старой голубятней становится похожим на будуар.
Клодель сидит у стола, а Пётр – на кожаном диване в позе римского патриция.
– Слушай, Пётр! я…
Клодель смолкает, внимательно рассматривая карту.
– Слушаю, но ничего не слышу.
– Не дури. Видишь – теперь три растерянные, несвязанные между собой армии: Авдеева – под Никольском, Снегуровского – в районе Имано-Спасском и Балашова – под Хабаровском.
– Справедливо.
– Помолчи. Да. Растерянность полная. По-моему, это удобный случай. От Авдеева и Балашова проку мало, а вот со Снегуровским, полагаю, что-либо выйдет. Поезжай к нему и передай мое предложение. Постарайся уговорить. Вали.
– Когда?
– Сейчас.
– Ладно. Дай папиросу.
Через полчаса Пётр на вокзале.
...
– Товарищ Перлин!
Бородатый Медведев учтиво показывает Перлину на стул.
Эсэр Медведев – председатель владивостокской земской управы и глава правительства.
– Товарищ Перлин! Вот вам пропуск и поручение правительства.
– Говорите.
– Вы должны объехать партизанские части, переговорить с начальниками районов и сообщить им, что мы еще существуем.
– Разумеется.
– Правительство надеется сговориться с японцами. Пусть начальники районов не портят нам дело сепаратными действиями.
– Понимаю… – А сам думает: «У меня в кармане точные директивы большевистского Ревкома». Здесь же он соблюдает «междупартийный этикет» розового соглашения.
– Лучше всего, если они останутся на местах, отойдя от полотна дороги, и будут ждать наших инструкций. Поезжайте.
...
Через полчаса на вокзале и Лёвка Перлин.
«Что за подозрительный тип? – думает Лёвка Перлин, наблюдая соседа по купе. – Молчит, изредка вопросы задает… всё о партизанах… а сам не высказывается. Странно».
«Однако этот парень возбуждает подозрения, – думает Пётр, поглядывая на соседа. – На вопросы о партизанах мнётся и сам старается что-то выведать… Вид у него лощёный. Странно».
От станции Евгеньевка, последнего занятого японцами пункта, с которым имеется железнодорожное сообщение, нужно пробираться на лошадях.
До Хабаровска прорыв еще пока в руках партизанов.
На лошадях – от деревни до деревни. Все дальше и дальше.
И вот наконец – Свиягино.
Здесь штаб Снегуровского.
Рассчитавшись с подводчиком, Перлин идёт в город. Не доходя до штаба, он сталкивается носом к носу с каким-то человеком, вышедшим из китайской лавчонки.
Лёвка моментально узнает спутника по купе. Тот – взаимно.
«Шпион, – мелькает в уме Лёвки. – Надо проследить».
«Похоже на шпиона, – думает Пётр. – Посмотрим».
Но… взаимная слежка не удаётся…
Желая запутать следы, они расходятся в разные стороны.
– Лёвка! откуда?
Снегуровский встает со стула и протягивает руку.
– Из Владивостока. От правительства. С директивами.
– Ох!.. Ну?
– Правительство предлагает отойти в сторону и ждать результатов переговоров с японцами, ничего не предпринимая сепаратно.
– Так. У меня голова кругом. Со всех сторон предложения. Андреев предлагает на Сумам двинуться. Ты – т. е. медведевское правительство – высидкой заняться. Владивостокский Ревком в принесённых тобою директивах также очень неопределёнен. Наш, здешний, – ещё не организован… А тут ещё какая-то ерунда от Клоделя идет…
– Что?
– Да. Предлагает через посланного распустить партизанов, оставив небольшую надёжную группу. С этой группой двинуться к нему во Владивосток для подпольной работы особого характера.
– Не провокация ли?
– Нет, собственно, так – максималистский авантюризм. Я его немного знаю. Да его посланец скоро ещё раз придёт… увидишь. Э-э! да вот он.
Левка подбегает к окну и застывает в изумлении.
...
– …Чепуха!.. Детские игрушки! – Снегуровский раздражённо ходит по штабному вагону. – Вы шутите там, что ли? Здесь армия, люди; армия полупартизанская, значит недостаточно организованная и дисциплинированная… Комиссарский состав слаб, а то и вовсе отсутствует… А вы там предлагаете разные глупости вроде того, чтобы сидеть и выжидать. Или ещё того смешнее – каким-то глупым индивидуальным террором заняться… Чепуха!
Резко к посланцу от Клоделя:
– Поезжайте-ка вы, молодой человек, к Клоделю и скажите: пусть он там дурака не валяет, а эти там мудрецы из правительства пусть продолжают, что им угодно, думать о нас…
Подошёл к окну вагона – там броневик с Дербеневым отправляется на боевой участок фронта.
– Вон! Видишь… – Снегуровский к Лёвке: – это реальная сила… И мы еще сумеем организованно вывести армию из создавшегося нелепого положения.
– Куда? – Лёвка недоумённо.
– Я дисциплинированный человек, – не останавливаясь, продолжая свою мысль, говорит Снегуровский, – и развалить свою армию не дам. Я вот соберу, переорганизую и переброшу… «Куда?» – ты спрашиваешь? – За Амур! Здесь ей в клещах японского окружения нечего делать… Там, вне зоны их влияния, можно всю эту массу, сейчас довольно хаотичную, пересоздать в настоящую армию, и тогда… Вот тогда можно разговаривать с японцами!
Помолчал.
– Это будет реально… – добавил.
– А пока – в Иман! Оставлю здесь часть бригады под командой Шевченко, а остальную переброшу туда. Там организуем Ревком. Через полчаса мне будет подан паровоз. Лёвка! Едем вместе.
– Едем! – Левка уже готов, в полном боевом: в гетрах, альпийке и со стеком. Настоящий турист – через плечо термос… Весь маскарад Лёвки предназначен для японцев, через цепи которых он пробирался к нам.
Лёвка – молодец…
Через час клоделевский посланец отправился восвояси, а Левка со Снегуровским выехали на паровозе в Иман.
2. Красная Речка
Партизанской армии, разбитой по частям японцами в ночь на 5 апреля, нужно было вынести еще и этот – последний удар.
Гарнизон, выброшенный из Хабаровска, отрядами обложил город полукольцом, концы которого на западе упирались в реку Уссури, а на северо-востоке – в Амур.
Главные силы партизанских отрядов были сосредоточены под Красной Речкой, магистралью соединенной с Ревкомом на Имане.
Особенно потрепанные партизанские отряды и побитые их командиры, как волки, ходили вокруг Хабаровска, смотрели на японцев в бинокли и щёлкали зубами. Первым о реванше заговорил вечно пьяный Шевчук, и его поддерживал – к этому времени совершенно разложившийся – его тунгусский полк.
Когда прибыл Снегуровский со своей бригадой, – Балашов, как командующий войсками хабаровского фронта, растерянно говорил ему:
– Ну, что тут поделаешь… Надо выбить японцев… Попробовать… И за Амуром так же думают…
– Пробовать – поздно… Ведь уже пробовали?! – Снегуровский зло и настойчиво.
Балашов только сплюнул и выругался. Он вспомнил, как тогда подвёл тот же Шевчук, всех больше кричавший о наступлении, а во время развёртывания боевых действий куда-то затерявшийся со своим «знаменитым полком»…
Озлобление недоверия в партизанах росло. Его нужно было как-то разрядить. И Снегуровский поставил вопрос ребром:
– Есть еще время перебросить войска за Амур?
– Нет, уже опоздали, лед не выдержит; нужно ожидать, когда очистится Амур… А пар…
– Пароходами!.. – Снегуровский перебил. – Ну, что ж, не плохо… Подождем: войска отдохнут, а потом и перевезём их…
Балашов согласился, и на совете штаба было решено удержаться от нелепого и опасного наступления на Хабаровск.
…Дым, а в дыму только и видно силуэт маленького сгорбленного человека под абажуром у лампы. Он что-то пишет, не выпуская трубки изо рта. Тут же, положив на стол морду и лапу, внимательно смотрит своими умными, немигающими глазами его собака – огромный волкодав.
Этот маленький узловатый человек – начальник штаба фронта.
Пять часов заседает совет командиров всех партизанских отрядов и не может решить… нет авторитета – нет Штерна… А так – разум подсказывает и Балашову, и вспотевшему и совсем освирепевшему Снегуровскому: погибель всей армии, если решат наступать. А остальные командиры – реванш и только: демагогия сделала свое дело.
Кончено.
Большинство решило наступать…
Балашов и начштаба уже разрабатывают диспозицию общего плана операции. Снегуровский, уходя к себе в вагон, только предупредил: «Моя бригада – в главном резерве… Пусть они ломают шеи первыми».
Балашов в дислокации так и отметил, а Снегуровского назначил своим заместителем.
Но утром, когда еще не успели разъехаться к своим частям командиры, от Хабаровска двинулись цепи японцев.
Генерал Судзуки предупредил партизанов, сам пошёл в наступление.
Кольцо было разорвано – партизанские передовые отряды были смяты, и на их плечах японцы цепями докатились без сопротивления до Красной Речки.
Бумм! – рвется снаряд около штабного вагона. Буумм!.. – второй перелётом.
Растерянные, без командиров, партизанские цепи бегут. Бегут группами, в одиночку, обливая штабные эшелоны возбужденным взволнованным рёвом и паникой, проносясь дальше в тыл…
Балашов, уезжая за бегущими частями, бросает Снегуровскому:
– Ну, значит… – и еще улыбнулся! – ты тут со своим резервом побудь… Удержи сколько можешь японцев, а я там буду собирать их… – И уехал; за ним начштаба и адъютанты.
Снегуровский оглянулся: сзади стоял комиссар его бригады, его друг и товарищ по походам в сопках – Сибирский.
– Что, Валентин? Ловко это мы со своим главным резервом оказались в авангарде… и будем принимать весь удар японского наступления.
Валентин, молодой, черный, звонким голосом пропел – прокричал в гул шрапнели:
– Будем!!..
Всю станцию очистили от эшелонов Снегуровский и Сибирский, дружно командуя эвакуацией.
– Штабной поезд идёт последним! – гаркнул на ходу дежурному по станции Снегуровский и чуть присел. Жжжах!.. – снарядом скосило дежурного.
Саша комсомолец, лежавший раненым в штабном вагоне Снегуровского, кубарем вывалился без пересадки на пути и на ходу вскарабкался на уходящий первым эшелон.
Валентин крикнул ему вдогонку:
– Рыло… не сорвись, смотри.
Но Сашка ничего не ответил: некогда было.
Валентин рассмеялся и побежал к стрелкам заменить убитого дежурного – пропустить последние эшелоны.
А бригада Снегуровского в это время залегла на рубеже и дралась долго, упорно – и таяла.
Когда был отправлен последний эшелон, а за ним штаб и наконец броневик, – Снегуровский скомандовал бригаде:
– Поднять цепи – очистить рубеж!..
И вместе со штабом, отступая, двинулся в арьергарде бригады.
Красная Речка была оставлена японцам.
– Вот здесь! – остановился Снегуровский. К нему подошел штаб.
– Снимай рельсы, ребята: иначе наскочит японский броневик на наш тыл…
Кто-то густо выругался.
– Какой там тыл!..
Динамита не оказалось ни у кого, и пришлось разбирать полотно руками и прикладами винтовок…
– Настоящий революционный штаб – отступает последним!.. – весело, звонко смеется Валентин, сбрасывая шпалу под откос насыпи.
А армия – далеко впереди…
Собственно армии и нет даже: есть разве группы, оторванные от всякой связи и объединения. Уцелели только потрепанные батальоны бригады Снегуровского – эти отступили организованно.
– Молодцом, ребята! Молодцом, товарищи! – весело, подбадривающе кричит Снегуровский, приветствуя – пропуская цепи своей бригады.
А там, далеко в тылу, Балашов в это время собирает остатки армии, части которой, стихийно завладев пароходами, сами перебросились за Амур, только-что вскрывшийся и двинувшийся лавиной льда.
– …Вот это и надо было сделать всем… Только организованно… – говорит Снегуровский по фонопору, докладывая из заставы Балашову, командующему несуществующей армией.
Валентин так же звонко сплевывает через зубы, как он звонко кричит, распоряжаясь, и, выругавшись, подводит итог в подтверждение слов Снегуровского.
У них – полный контакт: они двое с коммунистическим отрядом в 30 человек заменяют весь фронт – и разведку, и авангард, и охрану, и резерв…
– Нет! теперь только осталось за Амур… – резюмирует положение Снегуровский.
А утром переговорил с Ревкомом, доложил обстановку, убедил: предревкома Кувшинов согласился.
