СКВОЗЬ РУЖЕЙНУЮ МУШКУ

Когда говорят об оружии русских «белых» эмигрантов, осевших в Китае и Корее, то обычно упоминают наганы и трехлинейки. А ведь за рубеж уходили и вооруженные до зубов люди, не спешившие расставаться со своим арсеналом.

Кто-то становился наёмником, другие и за «баранкой» такси не забывали о браунинге, а третьи в стычке с хунхузами могли пальнуть из гранатомёта.

Лихие были времена. И этот оружейный штрих прежде интересовал лишь беллетристов, историки же упоминали о нем походя, не придавая большого значения.

Между тем, оружейная тематика, как и другие аспекты эмигрантского быта в Юго-Восточной Азии, ждут своих исследователей, ибо не оружие само по себе, а сфера его применения могла бы расширить наши познания о Русском зарубежье. Разумеется, русские стрелки на чужбине не были чем-то особенным и владели обычными для того времени «стволами», но масштаб их использования и предприимчивость торговцев оружием делали выходцев из России фигурами не только грозными, но и востребованными.

Как известно, услугами русских стрелков пользовались многие. Тысячи русских наёмников сражались в армиях враждующих китайских генералов. Бравые сибирские бородачи охраняли посольства и концессии, служили телохранителями. Но были и такие, кто, сохраняя лояльность местным властям, пользовался в то же время немалой свободой, обустраивая таёжные усадьбы на привычный российский лад и не забывая о былых стычках с разбойниками-хунхузами.

При этом обычно вспоминают легендарных Янковских, ставших, по сути, рейнджерами, или добровольными пограничниками, ещё живя в России. И, разумеется, не прихоти ради, а в силу жесткой необходимости, когда вооруженные стычки с лесными бандитами были единственной защитой от непрошенных гостей. Вот, что сообщил по этому поводу Валерий Юрьевич Янковский, старейший в своё время российский писатель, с которым мы долгие годы переписывались:

«В это время (то есть к концу Гражданской войны) наш дом вооружен до зубов. В кабинете покойного деда в специальной пирамиде стоят в ряд двадцать готовых к бою винтовок – трехлинеек и «мексиканок» с запасом патронов. Один станковый, два легких пулемета Люиса, два гранатомета… Приглашенные на службу уссурийские казаки и молодые родичи посменно дежурят в замаскированных на косогоре окопах над мостом через канал, откуда ждут нападения хунхузов или красных партизан. Мы с братом часто гостим там, вооруженные короткими японскими карабинами, из которых стреляем на специально оборудованном стрельбище…».

«В нашей семье потомственных зверобоев, - добавляет писатель, - оружие, особенно нарезное, являлось своего рода культом».

Разумеется, Янковские не были единственными, кто владел столь обширным боевым и охотничьим арсеналом. Уссурийский край и соседняя Маньчжурия в то время были напичканы оружием.

Интересно мнение очевидца тех дней писателя-эмигранта Всеволода Никаноровича Иванова, приведенное им в рукописи книги «Китай и его 24 революция»:

«В этот период гражданских войн в Китай было ввезено столько оружия, сколько его не было ввезено за все тысячелетия китайской истории. Это оружие впиталось в деревню, в леса, в горы Китая <…>. Население Китая привыкло к оружию. Работали на поставке оружия главным образом немцы, потом японцы. Немцы, по условным телеграммам в Гамбург, сразу же высылали в Китай целые пароходы с оружием, которое оказалось, пожалуй, еще более ходким грузом, чем опий, но более полезным грузом; эти пароходы имели «рандеву» в открытом море с китайскими правительственными пароходами, и все шло отлично.

Немало оружия внесли в Китай и ушедшие отсюда разбитые белые русские отряды из Сибири».

Хотя и в спешке, потеряв почти все свое имущество, но сохранив оружие, покидала Приморье и семья Юрия Михайловича Янковского, профессионального охотника и мужественного человека, сумевшего сплотить на чужбине немалую группу соотечественников и создавшего в корейской тайге образцовое хозяйство. Вспоминает Валерий Юрьевич Янковский, сын легендарного зверобоя:

«Нелегко складывалась жизнь эмигрантов-дальневосточников, в спешке бежавших с насиженных мест… Несколько выручала охота. Благо, японские власти, - а в начале двадцатых годов прошлого века Корея уже состояла под протекторатом Японии, - разрешили прибывшим «белым русским» сохранить привезённое охотничье оружие, в том числе и нарезное. Правда, заставили сдать на хранение на полицейские склады всё военное снаряжение: пулемёты, гранатомёты, большую часть винтовок и боеприпасов. Оставили в пользовании, кроме дробовиков, несколько винчестеров, маузеров, русских трёхлинеек и даже японских арисак. Когда запас патронов подходил к концу, придумали испрашивать разрешения ездить на склад для чистки оружия. И пока смазывали стволы, успевали набить патронами специально подшитые карманы: воровали собственное имущество, а дежурные по складу не замечали хитрости. Или делали вид».

Еще один характерный эпизод, но уже из другой книги В.Ю. Янковского:

«К тому времени привезенное при бегстве из Приморья оружие окончательно износилось. Все охотники жили за счет приобретенных английских винтовок армейского образца, которыми были вооружены волонтеры Русского полка в Шанхае. Отличные десятизарядные системы «Ли Энфилд», карабины и патроны к ним добывали через друзей-эмигрантов, служивших в охране международного сетлмента крупнейшего китайского города. Но винтовка без патронов – пустой звук. А их всеми правдами и неправдами нужно было не только приобрести, но, главное, доставить в Корею… Для людей, живших почти исключительно зимним промыслом, это являлось катастрофой».

Охота не только выручала Янковских, но и стала бизнесом, когда глава семьи, Юрий Михайлович, решил организовать сафари, платную охоту. И самым дорогим трофеем для богатых иностранцев стали полосатые хищники, наводившие ужас на корейских крестьян. Охота на этих зверей для Янковских началась ещё в Приморье, о чём писатель В.Ю. Янковский сообщил в письме автору этой книги:

«Тигры и барсы (старинное название леопардов), конечно, мне очень близки. Правда, с другой точки зрения. Это были злейшие враги. И очень серьезный объект охоты…».

«Война» с тиграми продолжалась у Янковских и в эмиграции. В то время японские оккупационные власти строжайше запретили корейцам и китайцам иметь огнестрельное оружие, и «белые русские» были единственными защитниками несчастных крестьян, едва ли не молившихся на отважных зверобоев. Не случайно прозвищем Юрия Михайловича Янковского у корейцев было «Нэнуни», или «Четырехглазый», то есть охотник необычайной меткости. И это прозвище, полученное еще в Уссурийском крае, стало легендарным и на чужбине, в Корее и Маньчжурии.

Еще один фрагмент письма В.Ю. Янковского, адресованного автору этой книги:

«Отвечаю по порядку, чтобы не сбиться <…>. Это «ружейная» тема. Вообще она очень велика. Начиная от шомполки и монтекристо, духовых. Потом из дробовых пошли двустволки, трехстволки, бельгийские браунинги.

Из нарезных – однозарядный карабин Зауэра: нижний ствол дедовских трехстволок, выполненый по его (отца) заказу в Германии. Потом арисаки, трехлинейки, маузеры, манлихер. Винчестер «30-30» и «30-40», германский и бельгийские маузеры 7,92. Потом спрингфилд, а чаще всего Ли-Энфилды «303». «Арисака», или «Сам-па-сики» 6,5 мм, делала очень «гуманную» рану, но эти кавалерийские карабины были очень удобны и эффективны при стрельбе на бегу вблизи. А примером эффективности все же служит факт: мой компаньон, российский кореец А.П.Шин, убил одной пулей огромного тигра, а до этого тоже очень крупного бурого медведя. Все зависит – куда попадешь. Крупный калибр, конечно, убойнее, но я нахожу его вовсе не обязательным. К тому же эти винтовки тяжелы, да и «накручено» в них много лишнего. Без чего (то есть оптических прицелов) мы с успехом обходились».

Были у Янковских и револьверы, пистолеты, что допускалось законом. В одном случае В.Ю. Янковский упоминает, как «вытянул из кобуры браунинг 32-го калибра, который носил в дальних походах», в другом сообщает:

«Держа в одной руке чемодан, второй нащупал в кармане брюк свой маленький шестизарядный браунинг 25-го калибра. Я вполне легально брал его с собой в поездках по Маньчжурии. В Корее он не требовался, бандитизма там не существовало. Разрешение на нарезное оружие выдавалось очень избирательно, тем более пистолет, но мы с отцом пользовались привилегией, и носить такую игрушку, конечно, тешило мальчишеское честолюбие. И пользовался я им уверенно, частенько практикуясь по мишени».

Перебравшись в начале 1940-х годов в оккупированную японцами Маньчжурию, В.Ю. Янковский сообщает такую подробность: «Хуторяне получали наделы, на несколько лет освобождались от налогов, им разрешалось владеть оружием как для борьбы с хунхузами, так и для охоты. Многие российские эмигранты воспользовались этими привилегиями, в том числе и я… Губернское полицейское управление выдало мне безвозмездно три германских военных карабина-маузера и ящик с двумя тысячами патронов.

Разумеется, для нынешних читателей, особенно подростков, такая оружейная «экзотика» весьма привлекательна, ибо рисует российскую эмиграцию в романтическом свете, хотя сам В.Ю. Янковский такой цели не ставил. Его книги светлы и правдивы. И судьба легендарных зверобоев… это все-таки чужбина с её горечью, грустью и неизбежным расставанием…

Владимир Иванов-Ардашев.

Часть из книги «Злой рок чужбины», Хабаровск, 2008.

------------

Ларисcа Андерсен и Валерий Янковский. Грустные мгновения любви

Валерий Янковский, 1943 г.

О старейшем писателе России и бывшем эмигранте Валерии Юрьевиче Янковском я поведал в ряде публикаций, к которым мой заочный собеседник, живущий ныне в городе Владимире, отнёсся весьма благосклонно и не возражает против дальнейших исследований своей творческой биографии и эпистолярного наследия.

А письма Валерия Юрьевича не только добры и откровенны, но и содержат немало подробностей, штрихов к биографиям других талантливых россиян, оказавшихся на чужбине.

И, конечно, особая тема… любовь, грустные вехи которой так или иначе отражены в публикациях самого В.Ю.Янковского.

Не секрет, что юность писателя, в то время - отважного зверобоя и сына знаменитых родителей, эмигрировавших в Корею, была богата на «дела сердечные». И если бы не последующий трагизм войны и сталинские лагеря, это были бы просто увлечения молодого, красивого и смелого парня.

И первое, самое трепетное чувство было к Ларисе Адерсон (более известной под литературным псевдонимом Ларисса Андерсен), красивой и талантливой девушке, начинающей поэтессе. Эта удивительная женщина ныне живёт во Франции, и тонкая ниточка воспоминаний по-прежнему связывает обоих с далёкой юностью…

Впрочем, пусть лучше об этом расскажет сам Валерий Юрьевич Янковский, который, несмотря на свой преклонный возраст, по-прежнему делится со мной воспоминаниями. Итак, письма:

«5.02.2007.

Дорогой Владимир Васильевич!

Только что получил Вашу бандероль с роскошным журналом <…>.

С Ларисой Андерсен часто говорим по телефону. Она почти ежемесячно шлёт нам посылки с кофе и медикаментами. Если найду старые фотографии, постараюсь прислать. Ещё раз спасибо за журналы,

Ваш (подпись В.Ю.Янковского)».

А теперь – отрывок из воспоминаний, где Валерий Юрьевич, как мне кажется, впервые признался: да, это была любовь, первая в жизни! И вспоминает, как после многих десятилетий разлуки получил неожиданное приглашение в Москву, на встречу с приехавшей из Франции Лариссой Андерсен. Первой юношеской любовью…

«Итак, электричка Владимир – Москва. Поезд мчит в столицу, вагон покачивается, а я закрываю в глаза и как будто вижу две искры. Две совершенно разные дороги. Её на юг, моя на север. А во всем виновата Вторая Мировая. И, разумеется, «отец всех народов».

Лариса вышла замуж за обеспеченного, с положением, француза, крупного служащего всемирно известной пароходной компании «Мессаджери Маритим».

Уехала с ним во Францию, а затем исколесила полсвета. Сначала в Африку, Сомали. Дальше Индия, Мадрас и Бомбей. Потом Вьетнам. Сингапур. Гонконг, Китай и Япония. Энергичного управляющего передвигали все дальше на восток. Наконец, они оказались в экзотическом уголке Тихого океана, на сказочном острове Таити. Там, между прочим, познакомились с Евгением Евтушенко, который, узнав о присутствии известной русской поэтессы, разыскал её и явился с визитом. А раньше, в Шанхае, Лариса близко дружила с Александром Николаевичем Вертинским.

Андерсен Ларисса (Адерсон) Лариса Николаевна

Когда муж вышел на пенсию, супруги вернулись во Францию, где он построил комфортабельный особнячок, в райском местечке на юго-востоке страны…

А меня война бросила в другую сторону. На Север. Осужденного по печально знаменитой статье, 58-й, из Кореи, Пхеньяна, во Владивосток. А оттуда в Хабаровск, Комсомольск-на-Амуре, на страшную пересылку бухты Ванино. Оттуда – на не менее страшную пересылку в Находке. А после – нескончаемое путешествие в трюме железной махины, теплохода Либерти под кличкой «Степан Разин». Сорок четыре дня и ночи, сначала в духоте и жаре, а потом среди льдов через Берингов пролив в белое Заполярье…

Прошли годы… и мы как-то нашли друг друга, конечно, только в письмах. Я в это время был уже в Магадане. А у неё оставалась тётка на Украине, и мятежная душа стремилась повидаться с родиной отца. Теперь она позвонила мне во Владимир, предложила встретиться в Москве.

…Вагон покачивается, постукивает на стыках рельсов, а я, не открывая глаз, как будто вижу две ярких точки, которые кружатся по поверхности земного шарика. Это два разных пути. Они разбегаются, исчезают, и вдруг вот-вот должны повстречаться».

Да, грустный фрагмент. И коль уж я коснулся этой темы в биографии В.Ю.Янковского, то было бы справедливым упомянуть и других спутниц жизни этого незаурядного и много испытавшего на своём веку человека.

И снова строки из письма:

«Дорогой Владимир Васильевич!

Получил Ваше <письмо> от 28 ноября <2005 года> с интересными приложениями: о деде и... о себе. И очень хорошие фотографии: я и бедная Верочка Маслакова-Янковская. Бедная потому, что я надломил ей жизнь. Влюбился в Ирму Адольфовну Майер-Кореневскую, а Вера, проведав, уехала из Кореи назад к матери в Харбин. Были в этом деле недоброжелатели, которые способствовали нашему разрыву, но в целом, конечно, виноват я один. Мать Веры сказала мне: «Бог тебя накажет!» И верно, вскоре я попал в ГУЛАГ. У Ирмы (второй жены В.Ю.Янковского. — В.И.) родился сын Сергей, она с новым мужем уехала в Канаду, а Вера во время оккупации сошлась с советским офицером и родила от него сына. Тот ее, конечно, бросил по уходе из Маньчжурии сов<ветских> войск, мать умерла, а Вера уехала в Австралию. Но много позднее писала мне дружественные письма. Я, разумеется, отвечал, просил простить. И она и Ирма умерли несколько лет назад <...>.

Пишите, желаю успехов, Ваш (подпись В.Ю.Янковского)».

И, наконец, ещё один дорогой и близкий Янковскому человек – его жена Ирина Казимировна (в девичестве Пиотровская), с которой прожил более полувека. Вот уж кому довелось хлебнуть горя, быть спутницей «опального зверобоя» и в тяжёлые магаданские годы, и ныне!

Об этом В.Ю.Янковский поведал в книге «От гроба Господня к гробу Гулага»:

«13 августа 1952 года вышел из лагеря, получив первый на территории СССР документ – «справку об освобождении», в которой дословно сказано: «Видом на жительство не служит, для прописки недействительна».

С таким документом покидать Чукотку не разрешалось, но найти работу, угол и получать зарплату было можно. С этой справкой я прожил на прииске «Южный» почти три года, сначала горным мастером, потом начальником «промприбора». Заработал ряд почётных грамот и премий. Наконец в мае 1955 года получил разрешение вылететь в Магадан. Через управление ГУЛАГа установил адреса отца, брата Юрия, кузины Татьяны. Помогал переводами как мог. Через Общество советских граждан в Харбине узнал, что (жена) Ирма с сыном уехала в Канаду.

Находясь в отпуске в Магадане, отправился с земляком из Маньчжурии, старовером Ковязиным, на охоту на гусей в посёлок Талон, в расположение женских лагерей. И там повстречал ожидавшую освобождения «белую рабыню» – отсидевшую тринадцать лет саратовскую школьницу Ирину Казимировну, вина которой состояла в том, что на дне рождения друга из её девятого класса прочла запрещённое стихотворение Есенина «Возвращение на родину». Мы зарегистрировались, уплатив 15 рублей, 27 марта 1956 года в маленькой комнатке бюро ЗАГС г. Магадан. Заведующая не нашла и двух слов напутствия, не говоря уж о поздравлении».

Вот такие штрихи к биографии старейшего писателя России Валерия Юрьевича Янковского и женщин, которых он любил. Сейчас всё это окутано дымкой времени. Но память о былой любви всё также мила сердцу, о ней не забывают…

Владимир Иванов-Ардашев

«Эхо Русского зарубежья», Хабаровск, 2007

Сайт Натальи Лайдинен