Жёлтый дьявол. Том 2. Гроза разразилась. 1919 год. Глава 10. Без выстрела
Глава 10-ая
Без выстрела
1. Тайга двинулась
Ш-ш-ш-ш… верховой ветер шумит по вершинам сопок. Гонит по небу стаями рваные клочья. Бледный бок луны гуляет по тучам…
В тайге Уссурийского края, где сосна и тополь бок о-бок – ш-ш-ш-ш – ветер в ветвях.
Ночь темная.
Во тьме деревья, качаясь – скррр, скррр… Филин в лесу – ух-ух-ух…
Туманом затянуты ложбины и пади. В тумане… вот тут… и там… и там… огни горят… Ночные таежные огни.
А с перевала на перевал, извиваясь по сопкам, режет щетину тайги широкий спасский тракт. В дичь, в глушь проложен тракт руками военнопленных.
Тракт шевелится. Там… сям – цок копыта… звяк затвора… храп лошади… вспых спички…
С шумом деревьев сливается шарканье ног – шшах, шшах, шшах, шшах.
Ночную тьму продирая, в шесть сотен колонной по тракту идут партизаны.
Тайга двинулась.
С сопок на магистраль железной дороги хлынул таежный поток.
2. Против американцев…
«Вот так номер! Ни черта не поймешь. Кто из них крутит друг другу головы?» – думает Ефим и еще сильнее жмет трубку к уху.
Знакомый, резкий твердый голос человека в маске отчетливо произносит каждое слово:
– Да, господин полковник. Мои люди собрали об этом довольно точные сведения. Эти сведения вы должны были получить сегодня через начальника вашей разведки.
– Да, да, я получил – отвечает Таро.
– Превосходно. По собранным данным можно заключить одно: американцы помогают красным. Двойственность их политики несомненна. Но этого мало… Я полагаю, у них имеется инструкция от высшего командования – оказывать помощь партизанам. Вывод отсюда один: американцы травят партизан против японских войск.
– Кхэ… – сердито кряхтит Таро на другом конце провода.
– Случай в Спасске, господин полковник, говорит за себя. Зачем майор Сайзер ездил к партизанам на автомобиле? Зачем он обманул японский гарнизон, сообщив, что видел не более сотни партизан?
– Угу.
– Мои агенты донесли мне еще одну новость.
– А-а?
– Американцы ищут половину какого-то документа. Думаю, речь идет о нашем. Очевидно, вторая половина попала им в лапы.
– Да, да… это мне ицвецно… Я тоже имею об этом сведения и хотел вам сообщить. Я рекомендую вам поехать в Спасск лично.
– Превосходно. Я тоже хотел просить об этом… Вы предупредите коменданта станции Евгеньевка об оказании мне содействия.
– Да, конечно. Поставьте шире наблюдения за американцами и постарайтесь добыть письменные доказательства их действий… Я говорю о помощи партизанам.
– Понимаю. Завтра еду.
– Счастливый путь.
Ефим в недоумении жмет плечи:
– Не понимаю: чего он хочет? Кто же все-таки из них крутит друг другу голову?.. Ну, хорошо… Увидим. В Спасске я тебя разоблачу… Не увернешься… Да.
3. Советы живут
ПОРЯДОК ДНЯ
первого Повстанческого Съезда
в урочище Анучино.
1. – Советы в области.
2. – Повстанческая армия:
а) мобилизация.
б) снабжение.
в) единое командование.
3. Внутренние дела:
а) отношение к хунхузам.
б) к корейцам и китайцам – крестьянам.
в) вопрос о макосеянии.
4. – Текущие дела.
Норма представительства: – от партизанских отрядов на 500 – 1; от сельсоветов на 1000 – 1.
Быстро работает машинист штаба, недаром его партизаны прозвали «автоматом». Один за другим вылетают из пишущей машинки приказы на фронт, во все партизанские отряды, о производстве выборов на первый Повстанческий съезд.
– Подумать только! – Шамов подписывает приказы за начальника штаба: – в десяти верстах колчаковская территория – железнодорожная магистраль, а здесь… советы и повстанческий съезд.
– Советы живут!.. – возбужденно на бегу произносит Демирский, передавая приказы ординарцам, а те – на фронт…
– Да, советы живут…
Штаб фронта усиленно работает.
Готовится к съезду и широкой операции наступления. План – общий по фронту на все участки – подписан Штерном.
Снегуровский разрабатывает детали своего участка.
От штаба и фронта пятым делегатом на съезд выезжает Шамов. Вечером им седлают лошадей.
4. На заставе
– Черти! – Горченко… Баранов…
Два карабина к нему, вмиг…
– Стойте!.. Что, не узнали, что ли? – и Кононов у одного за карабин.
– А, дьявол! – и Баранов, положив карабин, быстро схватил гаечный ключ и принялся развинчивать стык, – бери лопату, живо…
Кононов точно и всегда был землекопом: сразу приналег на заступ и давай подкапывать шпалы…
– Откуда ты летишь? – Горченко любовно оглядывает товарища, точно с неба свалившегося им на помощь.
– Да все гонюсь за шпионом… Чорт его разберет – никак не можем разгадать…
– Он в сопках?
– Нет!
– Так чёрт с ним! – Баранов закончил уже отвинчивать гайки, – бросал бы город, да к нам в сопки скорее… Сам знаешь, людей не хватает…
– Знаю… и чертовски хочется к вам, да нельзя: Штерн приказал… открыть… Документ у него важный…
– Ну, Штерн, тогда надо, значит…
– Вот то-то оно и есть… А то бы разве я усидел в городе…
– В сопках летал бы?..
– Известно – летчик!.. – и оба разражаются хохотом.
– Черти!.. А ведь правда… – и Кононов присоединяется к ним.
– Скорей, ребята, живей… – отряд уже наверное подходит к станции… – и Горченко налегает на костыли – один за другим они с глухим ржавым скрипом выскакивают…
– Готово! – Горченко с Барановым навалились на лом и скатывают рельсу за насыпь.
Кононов в это время раскидывает с другими партизанами шпалы.
Работа окончена – шесть стыков рельс разобраны, насыпь срыта и заграждение к станции сделано.
– Теперь хоть сам броневик иди – отряд может спокойно действовать… – и Горченко сел у полотна и закурил… Баранов! – он оборачивается к нему. – Иди смени наблюдателя.
Баранов вскидывает карабин…
– А как насчет сметанки, все смекаешь? – и Кононов лучится глазами хитро.
– Горбатого могила исправит… – Горченко машет рукой. Ребята смеются.
– А что, плохо, что ли… – Баранов шагает на смену… Маленький карапуз легко и четко.
Остальные скатываются в кусты и там залегают с винтовками на прицеле в выемку.
Кононов остается с ними и рассказывает о городе. Партизаны слушают с жадностью.
5. Всем… всем… всем…
Чак-чак… – по ремню и магазинной коробке винтовок, руки цепко на караул. Два партизана в улах, гимнастерках с патронташами на поясах стоят на вытяжку у входа на станцию Свиягино.
Яркое утреннее солнце в просветах тополей аллеи.
Снегуровский с лошади – повод ординарцу Солодкому:
– Ни шагу отсюда, чтобы ни случилось! – твердо ему и быстро по аллее к станции с Иваном Шевченко.
Мимо часовых:
– Хорошо, ребята, показывай Америке, пусть нос не дерут: хоть и лапотники, а порядок знаем.
– На ять, товарищ Снегуровский! – один из часовых весело…
Входят в телеграф.
– Товарищ Снегуровский, провод готов!.. – Кравченко, свой телеграфист, тоже партизан, сидит на ключе и выстукивает:
«…всем… всем… всем…»
– Кто слушает? – Снегуровский сел на стол, вынул браунинг…
Бледный начальник трясущейся челюстью:
– Прикажете нам уйти?
– Нет уж, лучше побудьте здесь… – Шевченко смеется…
«…слушаю… Евгеньевка, Никольск… Владивосток…» – читает по ленте Кравченко… Перерыв… A-а… Вот и север: «Иман… Битин… Хабаровск…». – Хорошо! – Снегуровский закуривает.
– … Товарищи и братья!.. – начинает диктовать.
6. Телеграфист…
«Товарищи и братья! Именем мировой пролетарской революции…» идет по ленте.
У телеграфиста под фуражкой волосы зашевелились: громом по ленте старые и опять такие новые слова…
Телеграфист Иванов не выдерживает – перебивает ключом и отстукивает:
– Вы с ума сошли на Свиягино?
А оттуда:
…– Начальник боевого участка партизанских отрядов Яковлевского повстанческого округа Снегуровский приказывает принимать…
И идет лента – замер, оцепенел телеграфист Иванов. Под шапкой шевелятся волосы, глаза в разгон: направо – японский телеграфист контролирует ленты, налево – стрепаловский контрразведчик из Спасского гарнизона.
А солнце, издеваясь над желтыми кантами фуражки телеграфиста, бьет по лакированным плоскостям аппарата и четко выделяет на ленте черточки и точки.
И кажется телеграфисту, что все эти знаки горят аршинными афишными буквами и видят их все и читают: «…Уссурийское казачество! К тебе восставшие крестьяне Приморской тайги шлют боевой клич и призыв…».
Ах, как жгут эти слова… и телеграфисту Иванову хочется их читать и впитывать в себя… Он в ужасе: если откроют, тут же на месте заколют… Но он решает принимать… не доносить, будь, что будет…
Интервенция его достаточно вырастила, чтобы он мог ненавидеть японские войска и калмыковские нагайки и застенки.
А по ленте идет:
«…и вам, товарищи рабочие городов. Бросайте свои фабрики и заводы – взрывайте их… уходите к нам в сопки, в единую пролетарскую семью для новой борьбы за…»
– Ну, – «революцию»… – скорее! – перебивает телеграфист: опасно принимать, заметят… – отстукивает он обратно.
А по ленте идет дальше:
«…и вам, братья железнодорожники…»
Набатом бьет сердце телеграфиста… – «…вам, вынесшим на своих плечах девятьсот пятый год…»
Город Хабаровск. И тоже «телеграфист»:
– Что? Что такое? – адъютант штаба Калмыкова рвет, комкает ленту… – выключить аппарат! Прекратить прием по всем станциям!..
К телефону:
– Ваше превосходительство! Партизане заняли станцию Свиягино и диктуют по телеграфу свое воззвание…
– А-а… Мать… твою… – не доканчивает Калмыков, – рвет трубку… – броневик! – ревет он в немой телефон…
И опять в Евгеньевке.
Телеграфист Иванов уже успел передать ленту в город – там распространят. Пищелка, тоже телеграфист…
Но…
К нему комендант станции:
– Здесь шла лента от партизан, почему не сообщили?.. Где она?
Телеграфист задрожал, – видит по ленте еще обрывком фразы идет: «…командующий всеми партизанскими отрядами… Штерн…»
– Опять он? – взвыл комендант… выхватил браунинг, в упор стреляет в телеграфиста – Проклятый большевик… Ты знал?!.
Подбегает японский комендант с лентой от своего аппарата:
– Боршуика!.. Свиягино – пиши…
– Он принимал! – русский комендант головой на Иванова, свалившегося у аппарата…
– У-у!.. боршуика… – японец пинает труп телеграфиста.
Кровь из горла стекает на пол. В левой руке телеграфиста Иванова намертво сжат обрывок ленты, на которой таинственными знаками написано: «…братья железнодорожники! – вы также должны помогать партизанам в борьбе за освобождение трудящихся…»
Помог – твердо держит рука…
7. «Под прикрытием артиллерийского огня»
– Товарищ Снегуровский! – Возный, начальник отряда вбегает, – станцию окружают американцы…
– А, так… Окружите американцев… разоружить…
Лейтенант Сайзер побледнел – ему переводчик, трясущийся американский солдат, сообщает приказ Снегуровского.
Что-то быстро говорит, вынимает кольт лейтенант Сайзер:
– «Я застрелю вас и себя»… – кричит переводчик, и зубы его чакают: он переводит слова лейтенанта.
– Ага! А зачем лейтенант приказал нас окружить?.. Пусть сейчас же даст распоряжение своим солдатам уйти в казарму и не мешать нам.
Быстро лопочет переводчик.
Ответ лейтенанта и бегом переводчик к солдатам.
– Товарищ Возный! Отставить разоружение… – кричит Снегуровский через окно. А там уже партизанская цепь сзади американцев залегла и щелкают затворы винтовок – приготовились ребята…
– Есть! – вскакивает Возный.
Американцы, как побитые собаки, с опущенными шляпами направляются к себе в бараки. Но некоторые из них улыбаются…
«Наверное… рабочие»… – думает Снегуровский и смеется глазами в лицо перепуганному лейтенанту…
Входит в станцию Шевченко.
– Лошади все выведены… Муку и мясо догружают. Быков уже погнали к Белой. Милиция и казачий отряд разоружены… Офицеры отправлены в сопки… Можно давать сигнал?
– Да!
Шевченко на ухо Снегуровскому: – захватил у американцев шесть штук лошаков… – довольный подмигивает.
– Э-э, стоит ли… Еще привяжутся, будет канитель из-за пустяков…
– Ерунда!.. Это им в наказание за окружение – пусть знают, – и Шевченко сжимает кулак и злобно косится на лейтенанта: – Тоже лошаки!.. – всех бы перестрелять. Фарисеи… Продажные шкуры… Демократия заокеанская…
– Ну, чёрт с ними, забирайте… Встает, громко: – Операция кончена… Скажи Возному: сигнал к сбору!..
Шевченко выбегает.
Снегуровский быстро со станции к лошади. Солодкий уже на своем гнедом, ждет.
К Снегуровскому быстро подбегает переводчик, говорит:
– Лейтенант просит оставить расписку на животных, взятых из гарнизона…
– Расписку?.. Понял. Веселые огоньки в глазах забегали. Быстро из полевого блокнота рвет листок и пишет:
«Взято от американского народа заимообразно на нужды революции шесть лошаков. Нач. Парт. отрядов Снегуровский».
И передает ему.
Переводчик довольный возвращается к лейтенанту. Иван Шевченко хохочет:
– …взаимообразно… от американского народа… на нужды революции…
И Снегуровский и Шевченко весело отъезжают от станции. В окна из станции лица железнодорожников – они кивают и улыбаются… И там же в крайнем окне – серое лицо немигающими злыми глазами смотрит. Это – лейтенант Сайзер, начальник Свиягинского американского гарнизона.
Возный чиркает спичку – зажигает фитиль самодельной тетюхинской гранаты… Бросает ее за полотно. Дымит фитиль, а потом: буух… жжи… ух…
Это – сигнал к сбору.
– Собирайсь! – команда Возного, и по отрядам быстро передается:
– Собирайсь…
Живо построились в колонны и…
– Марш! – Возный.
Колонны двинулись.
А впереди караван быков, лошадей неоседланных, лошаков большеухих. А сзади колонны, вагоны с мукою и мясом по ветке в тайгу – паровоз маневровый толкает. На паровозе Баранов – на тендере сидит и лоснится на солнце; улыбаясь, уплетает свежий калач. Горченко выглядывает из будки машиниста – он уже снялся с командой с заставы. То же сделала и северная застава. Подошли вовремя, к концу операции…
Кравченко, обмотанный телеграфной лентой, догоняет отряд:
– Черти! Что не подождали?..
Снегуровский и Шевченко на лошадях скачут мимо здания с флагом американского красного креста. А на крыше стоит часовой.
На крыльце штаба и госпиталя две американских «леди».
Быстро поворот на скаку и два всадника к крыльцу:
– Леди! – улыбается Снегуровский.
– Мадам! – смеется Шевченко…
У обоих руки к козырьку:
– Мы очень вас просим извинить за доставленное вам беспокойство.
Обе «леди» в обморочном состоянии – глаза белками вертятся, язык прилип к гортани… Ноги приросли к земле…
И, когда они приходят в себя, уже всадников нет, – только пыль по дороге в сопки за ними…
Они догоняют отряд… Вслед им машут рабочие Свиягинского лесопильного завода: «– На днях мы тоже к вам в сопки уходим!..» – кричат они вдогонку…
К крыльцу с остолбенелыми «леди» подходит бледный, расстроенный лейтенант Сайзер.
– Ах!. – падает к нему в объятия одна из «леди», – эти большевики… Как они ужасны…
А через минуту лейтенант Сайзер доносит во Владивосток, в штаб американских экспедиционных войск:
«…под прикрытием артиллерийского огня партизанская армия захватила станцию Свиягино… Разграбила… и т. д.».
Партизанский отряд спускается за сопку. На гребне Снегуровский смотрит в бинокль на выемку, в сторону Спасска.
В выемке чуть видно дымок… Вот – больше… Гуще…
– Дымок! – говорит Шевченко, тоже смотрит в бинокль.
– Броневик… Поздно… – Снегуровский подбирает поводья, и они спокойно спускаются за отрядом в лощину, а там – в Белую Церковь…
На отдых – после удачной операции.
8. Дымок броневика
Броневик летит в выемку и из-за поворота прямо на рельсах – сигнал: красный диск… и человек машет…
Регулятор к себе – пар закрыт. Кран машиниста на тормоз…
Привскочил броневик – застопорился…
– Борщевика!.. Что?.. – перегибается японец с броневика.
Человек с диском подбегает к броневику:
– Партизаны… Разобрали путь… Я ремонтный рабочий… Помощь надо… – запыхался, не может выговорить.
Японский офицер отдает приказ, и отряд сапер из броневика на насыпь легко сваливается желтыми мешками.
Работа закончена.
– Аната!.. аната![8] – ремонтный рабочий к японцам, – возьми меня в Свиягино… Моя там – бабушка…
– Аната? – буршуика!.. Бабучка? – оцень карсо руцкий бабуцка!.. Японцы смеются, но берут его с собой на броневик.
Рабочий влезает на заднюю площадку…
В Свиягино первым с, японским офицером сходит черный, широкоплечий, в низко надвинутой на глаза кепи…
– Это маска… – шепчет рабочий, спрыгивая с броневика на другую сторону станции, – погоди, я выслежу тебя, голубчик…
Старший милиционер докладывает начальнику бронепоезда:
– Разоружили… все забрали… Офицеров увели в сопки… Американцы струсили…
– Американза… ыы… ши… ууу… – Японец злобно скашивает щелочки глаз в сторону американского часового, разгуливающего, как ни в чем не бывало, по перрону: – американза, ыыуу!..
Глаза из-под кепи черного широкоплечего человека метнули лучи… По губам незаметная улыбка…
Рабочий из-под вагона заметил:
– Ни черта не пойму – да кто же он, наконец?.. – шепчут его губы.
А ночью возвращается тихо, ощупью, броневик обратно в Спасск…
Сзади, как кошка, прицепился под бронированной площадкой, между рессорами тележки человек. Это – тот же самый, что и утром сегодня был, ремонтный рабочий и подобран броневиком с разрушенного партизанами полотна.
Этот человек – ремонтный рабочий и неутомимый Ефим Кононов!
Маска возвращается в Спасск на броневике. Он должен его выследить – и он едет тоже… и – тоже на броневике… Не беда, что только под броневиком, то есть…
Продолжение следует...
