Жёлтый дьявол. Том 2. Гроза разразилась. 1919 год. Глава 7. Старый хунхуз
Глава 7-ая
Старый хунхуз
1. Немного прошлого
Деньги не пахнут.
Чжан-Цзо-Лин – старый хунхуз, деньги получал отовсюду. Но из гробов – первый раз…
Лет двадцать тому назад, еще во время русско-японской войны, он служил у одного русского офицера бойкой[5] в городе Харбине. Деньги тогда ни во что считались. Русские офицеры много кутили, устраивая невероятные скандалы. Но золото затыкало всем глотку.
Тогда он в первый раз получил двадцать золотых – он сделал маленькую услугу своему «капитану»: он только устроил «мало-мало сытела[6] мадаме» офицера.
Потом он получил еще больше, – он делал разные услуги «шибко капитана»…
А потом он проворовался – хватил через край… Вечно пьяный офицер заметил – его арестовали… Он знал, что ему отрубят голову. Он не ждал этого – он просто бежал…
И тогда началась его самая интересная полоса жизни. Он сделался хунхузом. В русской тайге за озером Ханкой он примкнул к хунхузскому отряду, и началась его вольная жизнь: опиум, грабеж китайских купеческих караванов, слава разбойника и вечно открытое над головой небо… – то звездное, то солнечное, то пасмурное.
Вскоре он стал начальником многих хунхузских отрядов. Недюжинный организатор, он сумел их объединить и управлять ими. Тогда он пошел в Китай – мстить и грабить.
Хорват – эта старая борода – не на шутку струсил, когда Чжан-Цзо-Лин, этот недавний бойка, стал угрожать Китайско-Восточной жел. дороге. А он за нее отвечал, как управляющий, – генерал Хорват пошел на хитрость… На Дальнем Востоке все позволено. Он просто пригласил начальника хунхузских отрядов – Чжан-Цзо-Лина – к себе на службу… на охрану железной дороги.
Чжан-Цзо-Лин все взвесил и, отобрав надежную часть хунхузов, поступил на русскую службу в охрану дороги со своим отрядом.
Хорват ему дал чин – полковника.
А потом – все, как по маслу: в Китае вечные смуты, вражда губернаторов провинций и… хунхуз – оказался большим дипломатом: одному-двум отсек голову, и сам стал губернатором – на его стороне была сила…
Теперь он губернатор трех провинций: Мукденской, Гиринской и Хейлудзянской – почти неограниченный владыка всего Северного Китая.
Толстое, красное, заплывшее жиром лицо, маленькие раскосые масляные глазки – все лицо улыбается.
Трудно понять, почему: или потому, что удачно сегодня отрубил голову своему самостийному мандарину, или просто потому, что хай-сун[7] было очень вкусно, и он теперь облизывается от удовольствия.
Но вернее потому, что ему предстоит получить большой куш золота, и откуда – из гробов!..
Но на флегматичном жирном лице ничего не прочтешь. Лишь большая шишка с пятью ярусами, означающая степень его высокого чина, на черной шелковой шапочке, чуть-чуть вздрагивает…
Чжан-Цзо-Лин сидит на широком, покрытом цыновками, кане, выходящем на закрытый балкон в парк. Ноги у него поджаты под себя.
Точно огромная, неповоротливая, взбухшая в черных шелковых складках кукла. Высокий, черный, полуоткрытый воротник с белоснежной каймой подпирает его жирный, в складках, затылок. Халат схвачен черными шелковыми шнуровыми петлями на золотые шарикообразные пуговицы, как бубенчики.
Два генерала – один высокий, тощий, с лошадиным лицом, другой – маленький, толстый, как обыкновенный китайский «купеза» – оба в черных халатах, – никак нельзя их представить военными, – закончили свой доклад. Ждут, стоя…
Но Чжан-Цзо-Лин ничего не слыхал. Он думает о сегодняшнем визите русского полковника и о золоте из гробов.
Кивок головы: значит – идите…
Несколько приседаний, пришлепывание губами и несколько неуловимо тонких улыбок и, – генералы, пятясь задом, уходят с балкона к дверям.
Вышли.
Неслышно и неуловимо быстро рука с визитной карточкой к Чжан-Цзо-Лину.
Опять кивок черным пятиярусным шариком, и бой, как привидение, исчезает.
2. Китайская церемония
Полковник Солодовников знает, с кем имеет дело: он спокойно вынимает портсигар, раскрывает его, вынимает папироску, закуривает…
Он ждет…
Сначала, откуда-то, из-за боковых ширм появляются три маленьких мандарина. На их шапочках совсем небольшая шишка и только с одним ярусом.
Они приседают, улыбаются, скалят зубы – они просят обождать…
Через некоторое время выходят еще семь, как-то, откуда-то незаметно появляются… И опять та же процедура приседаний, хитрых улыбок, – они также просят обождать…
Потом появляется еще один – самый толстый и на шапочке шишка больше, чем у остальных, и с двумя ярусами…
Все они садятся углом вдоль стен – и бойка бесшумно разносит им трубки.
Через минуту приемная наполняется одуряющим запахом душистого крепкого табака.
Их – одиннадцать мандаринов. Это как раз то, что полагается по церемониалу встречи иностранного гостя в чине полковника генерального штаба, посланца по тайному поручению.
Солодовников терпелив. Он востоковед, он знает Восток…
А в это время на балконе Чжан-Цзо-Лин спокойно делает свои положенные тринадцать затяжек опиума – и засыпает…
Время терпит…
В приемной перед каждым мандарином, а также и гостем – маленький продолговатый полированный столик, скамеечка.
В белых тончайших фарфоровых чашечках, очень широких вверху и очень узких в донышке – светло-желтый ароматичный чай. Аромат его настолько одуряет, что заглушает даже запах табака.
Нежный, чуть-чуть горьковатый чай прихлебывают маленькими глоточками без сахара.
Солодовников знает, как его пить. Он также знает, что каждый мандарин имеет свою собственную чайную плантацию и занимается культивированием наивысшего, какого-то особенного сорта чая. Такого чая, какой пьют мандарины, нигде в Китае в продаже не найдете.
Но положенный час прошел.
Чжан-Цзо-Лин за это время, находясь рядом на балконе, в гуще шумного пыльного города Мукдена – его настоящей резиденции, – побывал в своих фантастических сновидениях во многих неведомых странах. Его окружали самые изящные и бледнолицые, и красногубые, и чернозубые китаянки. Ножки их были настолько маленькие, что они могли уместиться свободно на дне самой миниатюрной чайной чашечки. Ногти китаянок, желтые лаковые, были длинные, – на пальцах много толстых литых золотых колец с печатями. Запястья их охватывали массивные, несгибающиеся золотые браслеты с иероглифами. Гладкие со лба прически заканчивались на затылке причудливейшими узорами – узлом, твердым, как дерево, ниспадавшим на плечи. Китаянки покачивались своими узкими бедрами.
Он с ними проводил время, сидя на маленькой скамеечке. Он пил самый душистый и невероятно тонкий и бледножелтый чай в чашечках, стоящих на острие своих ножек.
Все это он видел во сне.
Но положенный час предварительной церемонии прошел.
Чжан-Цзо-Лин входит в приемную – и долго кланяются, и приседают, и улыбаются мандарины.
Потом все по очереди, по чину, садятся и начинается снова: сначала трубки и облака дыма, потом… чай… чай и… без конца чай…
А в промежутках переводчик для этикета, – хотя Солодовников и говорит по-китайски, – невероятно путая русские слова полковника, переводит его предложения.
Но не все говорит полковник. Самое главное он скажет Чжан-Цзо-Лину с глазу на глаз.
Долго еще пьют чай.
Много разговаривают ни о чем. А когда мандарины встают – и, кланяясь, и приседая, и улыбаясь, пятятся задом к дверям и скрываются – Солодовников сообщает самое главное: количество передаваемого Чжан-Цзо-Лину золота, а потом – что он за него должен сделать.
Очень немного – организовать десять хунхузских отрядов и переправить их в тыл большевикам-партизанам в Приморье.
Вот и все.
Вооружение отрядов берет на себя Япония.
За хорошее выполнение плана – японское императорское командование дает десять батарей легкой артиллерии и сто пулеметов.
Все…
Аудиенция кончена.
И никто бы не понял, что решил Чжан-Цзо-Лин – принял ли предложение.
Но Солодовников знает – хитрый хунхуз сделает свое дело за золото и пушки. Недаром же он сейчас формирует свою вторую гвардейскую дивизию.
Он будет самым сильным в Китае. И тогда – он будет… императором!
Он – старый хунхуз…
В Китае все возможно.
3. Опиум
…– Я его застрелю!.. – идет, пошатываясь, офицер.
Подошел… – никто не успевает сообразить: вынул револьвер и в упор.
Но чья-то рука дергает вовремя за локоть… – пуля мимо, в канделябр, в окно…
Звон стекол, крики, обмороки дам…
Бледный вскакивает полковник Солодовников.
– Пусти! – кричит офицер, намереваясь вторично выстрелить.
– Нет! – еще тверже за локоть, так что падает револьвер из руки.
Официанты подскакивают и забирают его.
Офицер к нему:
– Ты кто?.. – оборачиваясь к своим: – Он большевик!.. Мы пели национальный гимн… он не встал… он позорит честь мундира… погоны императорской армии… он…
– Молчать, мальчишка! – Солодовников возмущен. – Позвать полицию! – кричит он официантам.
Но в это время подходят пьяные офицеры из той же компании, откуда пришел этот, и, даже не извинившись, уводят его к своим столикам. На ходу один из них бросает:
– Еще дешево отделался, моли бога…
Инцидент исчерпан.
Солодовников к тому, случайно его спасшему:
– Разрешите представиться – полковник Солодовников! – и протягивает руку.
Черный, тоже офицер, но только в чешской форме, красивый – тоже подает руку…
– Благодарю!.. – Солодовников растроган. – Когда-нибудь я… сумею вам отплатить тем же…
– О! Пожалуйста, не беспокойтэсь…
– Разрешите просить вас к нашему столику.
Чешский офицер, как будто, колеблется, но потом решает…
– О, пожалуйста!
Солодовников его знакомит с дамами, и они садятся за столик.
А потом в отдельном кабинете шантана «Палермо» они кутят. Солодовников бросает золото, как магнат.
На утро, после жадных поцелуев Валентины Журавской, звезды харбинского шантана, основательно опустошившей карманы полковника, – он с новым своим знакомым – друзья.
Полковник Солодовников заплетающимся языком, разнеженный напитками и женщиной, говорит томно:
– Мальчишка… Он не знает, что я тоже монархист… но… нельзя же этим кичиться… Это просто – шокэ! Кроме того, в пьяном виде, в ресторане, с женщинами, петь национальный гимн, для нас, офицеров – особенно священный!..
– О! Конэчно… – чешский офицер, несмотря на большое количество выпитого вина, совершенно трезв.
Полковник продолжает.
– Мальчишка… он не знает, в кого он стрелял – судьба будущей монархии в моих руках… как раз сейчас, поддержанные великой императорской Японией, мы осуществляем план завершения борьбы с большевиками и с так называемой демократией… Довольно эти болтуны наболтали. – Да… да…
– Дэ!.. – он не моргнул ни одним глазом.
– Сейчас… вы знаете – мы всех берем на свою службу: золото делает свое дело… Вы понимаете… – он наклоняется к нему на ухо, шепчет: Вы понимаете… эта старая хунхузская собака – Чжан-Цзо-Лин, губернатор трех провинций Китая – куплен… Ha днях он посылает свои тайные хунхузские отряды в тыл большевикам в Приморье… Хорошо?.. Ловко придумано?..
– Ловко! – тонкой улыбкой по губам собеседника.
– Да! И это – мой план… А проведение в жизнь – это моя дипломатия и знание Востока… Да!
– Дэ! – собеседник спокоен.
4. «Друзья»
Они уже на ты.
– Кланяйся атаману Семенову… поцелуй руку у баронессы… пакет передай лично ему в руки…
– О! Конэчно… конэчно…
От харбинского вокзала плавно отходит в сторону Манчжурии экспресс.
Вот и Сунгарийский мост, гудит…
Незнакомец, только что прощавшийся с полковником Солодовниковым, входит в свое купэ. Запирает его. Подходит к окну… – тонкая улыбка по губам, на лицо, в глаза, черные, большие, жгучие.
Все вышло, как нельзя лучше – в кармане у него рекомендательное письмо к атаману… План организации хунхузских отрядов известен… Солодовников работает шпионом у японцев – установлено. Баронессу увидит… Можно будет встретить и выследить Люкса…
Все.
Он спокойно садится и закуривает папиросу.
Это – Либкнехт.
Продолжение следует...
